В.М.Алпатов О будущем и не только о нём
_____
АЛПАТОВ ВЛАДИМИР МИХАЙЛОВИЧ, главный научный сотрудник Института языкознания РАН, доктор филологических наук, академик РАН.
В приложении к «Независимой газете» «НГ-сценарии» (26 октября) опубликована статья сотрудника Левада-центра А.Г.Левинсона. Этот центр известен своими массовыми опросами. При общем традиционном «демократическом» настрое он, будучи склонен к оппозиционности, в целом объективнее откровенно провластных социологических учреждений и нередко публикует материалы, представляющие интерес. Это относится и к тому, о чём пишет Левинсон. Традиционные либеральные штампы сочетаются у него с ценными признаниями и значительной долей самокритики в отношении его собственных настроений 90-х годов.
Автор статьи поднимает важную проблему: опросы показывают, что обычные россияне сейчас о будущем страны, государства (не себя и семьи) «не думают, по сути, отказываются думать». По его мнению, эта ситуация сложилась к середине 90-х годов, после двух, по его выражению, «обломов».
Он признаёт, что в советское время люди привыкли к идее коммунистического будущего; они могли об этом особенно не вспоминать,но считали, что «какое-то там будущее есть. Это под сомнение не ставилось». Однако в годы «перестройки» эта «перспектива была закрыта». Как пишет Левинсон, «вместе с советской властью рухнули многие устои жизни. Рухнули привычные, обжитые формы существования: где и как работать, что можно, что нельзя, кого слушать, кого нет». Конечно, это не стало столь массовым, как полагает сотрудник Левада-центра, но действительно встречается у многих.
Левинсон теперь в разрез с тогдашними представлениями политического лагеря, к которому сам принадлежал, признаёт, что советскую власть свергал не «восставший возмущённый народ», а члены КПСС,да не простые, а «из высшего руководства их партии». Вслед за ними «поднялись и потянулись к общественной активности» люди, у которых была другая идея будущего: «нормальное», по их мнению, «рыночно-демократичекое общество», то есть современный Запад. К этому движению автор статьи относит и себя. С ними соприкасались «экономисты-рыночники». Все вместе создавали противостоявший советским привычкам образ будущего, в том числе самого близкого: «500 дней». Верили, будто через «сочетание свободы политической и экономической» мы в ближайшее время автоматически будем «вровень с теми странами, которые нам нравятся».
В такой автоматизм некоторое время верили всерьёз. Помню, как летом 1992 г. мой знакомый, учёный мирового класса, далекий от политики, но разделявший идеи большинства своих друзей, говорил:«Мы пережили тяжёлую зиму с гиперинфляцией, но теперь всё позади и мы скоро станем нормальной западной страной». Но вскоре все почувствовали, что выходит совсем не то, что видели в мечтах.
Левинсон вынужден признать: после 1991 года «у людей, занявших ключевые посты в управлении и экономике», «видение и будущего, и настоящего» оказалось другим, чем у «элитных» интеллигентов. «Та их часть, которая… получила … разные богатства и их источники, стала смотреть на процесс построения демократии без энтузиазма», а «настоящее… этих „скоробогатых„, в общем, устраивало». Сейчас «непримиримая оппозиция» уже вовсю критикует «скоробогатых», которых «демократический лагерь» поначалу поддерживал.
В статье затрагивается и другой аспект, о котором его лагерь пишет реже: почему в 90-е годы сторонники «свободы политической и экономической» примкнули к тем, кто не собирался строить «зрелую демократию». Левинсон прямо называет главную причину: те и другие не хотели прихода к власти «красных», то есть КПРФ. Он вспоминает то, что тогда совершенно всерьёз говорил его лагерь: либералы побоялись коммунистов, посчитав, что они «вернули бы советский тоталитарный строй в его худших формах», «утопили бы страну в крови „демократов„», и всерьёз верили, что коммунисты, «может быть, начали бы мировую войну». Разве что в людоедстве их не обвиняли. Представления либералов о коммунистах не требуют комментариев, а сейчас социолог достаточно самокритичен и сомневается в том, что поведение его друзей в 1996 году было правильно. Соответствующие разделы статьи называются: «Чего мы тогда не заметили» и «Моя историческая ответственность». «Демократы» всё простили Ельцину, от действий которого они «не были в восторге», за то, что он был антикоммунистом. А позже, как отмечает Левинсон, этот лагерь принял без «очень острой критики» и Путина, несмотря на традиционную ненависть к госбезопасности. Изменение отношения к нему стало проявляться лишь тогда, когда он начал ссориться с Западом.
В итоге всю власть получили «не наши», которые не только не шли по пути строительства западной демократии, но, наоборот, постепенно устраняли те её элементы, которые были поначалу. А о будущем захватившая власть «элита» думала лишь в одном плане: чтобы оно «не отняло у неё нажитое за эти бурные годы. То есть она испытывала необходимость продлить своё время на возможно более долгий срок. В иных словах это значило отменить будущее». Вместо будущего иногда в своих целях использовали прошлое: «Если надо, то… опять победим, как победили в 1945-м». И если свои или чужие образы будущего раньше в стране были, то теперь с ними плохо, в том числе и среди интеллектуалов. В статье признаётся, что они уже утратили веру в реальность быстрого построения светлого капиталистического будущего, а иная его картина у них отсутствует.
Такова концепция, выдвигаемая автором статьи. С чем здесь можно согласиться, а с чем нельзя? Оценки современной российской власти у Левинсона не особенно оригинальны, но в целом вполне адекватны. Например: «Новая постсоветская власть освободила себя от материального попечения о своих подопечных, от функций социального государства. (В этом смысле у нас экономика (не политика!) продолжает быть либеральной —„каждый за себя”)».
Автор, конечно, прав и в том, что нынешняя российская власть не даёт людям чёткую картину будущего и не ставит перед ними значительных задач, что влияет на массовые настроения. Но хотя Левинсон отказался от некоторых из традиционных «демократических» шаблонов, но других стереотипов хватает. Тут и похвалы «настоящему демократу» Немцову, который противопоставляется Путину, и признание заслуг Горбачёва в том, что «перемены» в стране были бескровными. (А расстрел Белого дома? А межнациональные конфликты, не законченные и через тридцать лет?). Сомнительно и то, что и перед выборами 1996 года «президент-автократ Ельцин располагал ещё очень широкой поддержкой в народе»: иначе почему новые хозяева России так боялись его поражения и пугали либералов «утоплением в крови».
Но главное даже не в этом. Советские люди жили в атмосфере коммунистических идей, дававших опору и тесно связанных с упоминаемым Левинсоном «укладом жизни», пусть о них далеко не всегда думали и (особенно перед 1991 г.) часто принимали их лишь по традиции. Была, однако, и часть интеллигенции, то есть «наши» для автора статьи, которые ещё с советских времён были увлечены идеями западной свободы и демократии. Люди из «высшего руководства партии» использовали их в качестве тарана, и «демократическое» движение в годы «перестройки» и последующих лет много сделало для дискредитации коммунистических идей, включая содержавшийся в них образ будущего. Но им казалось, что они владеют другим, «правильным» образом, который с августа 1991 года начал осуществляться.
Конечно, «скоробогатые» не стремились к построению демократии западного типа. И от каких-то их действий «идейные демократы» были «не в восторге». Но они утешались активно тогда использовавшейся цитатой из И.Бродского: «Ворюга мне милей, чем кровопийца». Признавали, что в новой власти встречаются ворюги, но это — якобы меньшее зло, чем «красно-коричневые» «кровопийцы». И октябрь 1993 года почти никого не отрезвил: сочли, что ограниченное насилие было нужно для подавления «черни». И лишь спустя много лет кто-то из них (далеко не все даже сейчас) стали подходить к оценке тех событий хотя бы отчасти иначе, о чём свидетельствует и данная статья.
Но ещё вопрос: а насколько массовым в те годы было понимание будущего как «превращения в нормальную западную страну»? Вот ещё воспоминания тех лет. В конце 1991 года, когда формально ещё существовал СССР, в Колонном зале идёт заседание к юбилею Н.М.Карамзина. Публика была, разумеется, интеллигентная. Но когда артист начал читать филиппики Карамзина против «демократов-либералистов», зал взрывался бурными аплодисментами.
Уже тогда настроения быстро стали меняться, в том числе и у многих интеллигентов, и с «широкой поддержкой в народе» у Ельцина было с тех пор всегда плохо, хотя, разумеется, убеждённые антикоммунисты почти всегда сохраняли взгляды несмотря ни на что. Однако их идеи свобод и демократии, включая образ будущего, оказались не близки большинству российских граждан. Пойдя на какое-то время за ними, люди большей частью думали не об этом: они хотели, прежде всего, повышение уровня и качества жизни, которые к тому времени пошли вниз. А выдвижение идей свободы и демократии многими воспринималось как внедрение культа потребительства и вышеупомянутого принципа «каждый за себя». Но когда «скоробогатые» пришли к власти, жизнь по-прежнему не была налажена. И много говорившие и старавшиеся быть на виду деятели «демократического движения» стали прочно ассоциироваться с разрухой 90-х годов. Но испугавшись коммунистов, они предпочли поддержать новую власть, которой они всё меньше были нужны. И после неудачных для них выборов в декабре 1993 года их движение перестало быть влиятельным, в том числе и демагогия стала другой, а их идеи никому не были нужны, кроме узкого слоя интеллигентов. Либеральный образ будущего также померк, но для сторонников власти на этот раз не был ничем заменён.
А что дальше? Среди либеральных интеллигентов сейчас распространены панические настроения. Вот лишь один пример: рецензия А.Боссарт («Новая газета», 18 декабря 2020 г.) в связи с новым телефильмом по мотивам «Мёртвых душ». Она пишет и об «абсурдном космизме русской души», и о том, что в сатире Гоголя «метастазами проросла вся чудовищная Россия», а прошедшие 180 лет «блестяще показали», что — всё это «здесь и всегда». То есть Россия — проклятая страна, где любое будущее было и будет катастрофичным. Апокалипсис!
Автор статьи из Левада-центра теперь придерживается иной точки зрения. Он не видит перспектив на ближайшее будущее, но надеется на «пору прекрасную», когда вырастут новые люди, которые будут равняться на «страны, где живут иначе, чем здесь». Вряд ли он имеет в виду Китай или даже Японию. Опять речь идёт о подражании США и Европе, что мы уже без успеха проходили. Ничего нового за последующие тридцать лет не придумали, хотя страны Запада сейчас в большей степени в кризисе, чем тогда. Раскол американского общества в связи с выборами президента — яркий пример. Давно, кстати, нет внятного образа будущего и там. Будущее рассматривается как слегка улучшенное настоящее. Подправим климат, обеспечим права сексуальных меньшинств, и больше не к чему стремиться, кроме личного преуспевания, которое и власть в России одобряет. А серьёзная, не массовая литература там по-прежнему мрачна, и жанр антиутопии в отличие от жанра утопии популярен. Вопрос о «закрытой перспективе» Левинсон даже не рассматривает. Думается, что поиски будущего нужны, и нам есть, на что опереться.
Версия для печати