Мало приметно это строение на тихой городской улице, но каждый астраханец его знает. На мемориальной мраморной доске вырезаны черты лица педагога-просветителя, знакомого каждому по фотографиям, часто публикуемым в печати. 

«В этом доме родился и жил

с 1831 по 1850 год

Илья Николаевич Ульянов

— отец В.И.Ленина».

Улица, на которой стоит дом, носит имя Ульяновых, рода, давшего наше-му Отечеству много людей светлого ума, революционного бесстрашия. Почти рядом плещутся волжские волны... Именно на берегах великой русской реки берёт начало родословная величайшего человека, которого народ звал и зовёт с сердечной простотой и благодарностью — Ильич.

В марте 1921 года, отвечая на вопрос анкеты делегата X партийного съез-да о том, какие местности он хорошо знает, Ленин писал: «Лучше других — Поволжье».

Не знаменательно ли это? Ведь почти тридцать последних лет жизни Владимир Ильич провёл вдали от родных берегов. Петербург, затем ссылка в сибирское село Шушенское, после тяжёлые годы вынужденной эмиграции. С апреля 1917 года Ленин в Петрограде, а с марта 1918 года — титаническая работа в Москве.

И всё же другого ответа трудно было ожидать. Ведь детские и юношеские годы — годы познания мира и дерзких мечтаний, годы, когда зрела и от-тачивалась его революционная мысль, прошли на Волге. К тому же Владимир Ильич не раз слышал от своего отца рассказы о его ученье в Астрахани, о памятниках архитектуры в древнем кремле, об изобилии рыбы в крае, о шумных базарах.

В анкете всероссийской переписи членов партии в 1922 году, в графе «Дед с отцовской стороны», Владимир Ильич пишет: «Не знаю». На вопрос об отце («Основная профессия или занятие, должность, чин») отвечает: «Директор народных училищ». Ильич не знал, кто был его дед.

Не удивительно, что даже в книгах, изданных государственными издательствами, было много путаницы, произвольно толковались те страницы биографии В.И.Ленина, где речь шла о его происхождении. Не только рядовые читатели, но даже партийные агитаторы становились в тупик. Вот что писал в журнал «Пролетарская революция» в 1922 году петроградский губернский агитатор Георгий Шидловский: «Перодо мною 3 книжки из библиотеки одной из волостей.

В одной из книжек («Вождь деревенской бедноты В.И.Ульянов-Ленин. Биографический очерк». Издательство крестьянского отдела Всеросс. Цен-тральн. Исполнительного Комитета Советов Р., С., Кр. и К. Депутатов, Москва, 1918 г., 14 стр., цена 65 коп.) на 4-й странице автор т. А.М. пишет: «Вся жизнь Владимира Ильича, вся его учёная литературная и партийная деятельность неразрывно связана с деревней. Начать с того, что его отец, дворянин по про-исхождению, далёкий от крестьянства и по своему общественному положению, был человеком, близким ему по духу».

В другой — («В.И.Ульянов (Н.Ленин)» — изд. Гос. изд-ва, Москва, 1920 г., 31 стр., цена 7 р.) на 3-й стр. автор, т. В.И.Невский, пишет: «Пятьдесят лет тому назад... в городе Симбирске, в небогатой семье родился мальчик... Отец Ленина сам происходил от бедных незнатных родителей из г. Астрахани».

Наконец, в третьей книжке — «Н.Ленин — Владимир Ильич Ульянов (очерки жизни и деятельности)» — издание Петроградского Совета Р. и Кр. депутатов, Петроград, 1918 г., 70 стр., цена 1 р. 20 к. — на 9-й странице автор пишет: «Отец Ленина, родом из крестьян, работал на Волге директором народных училищ»*.

Подобные противоречивые сведения о предках Ленина вызвали недоумение у губернского агитатора Шидловского, и в заключение статьи он спрашивал: «А на самом деле, кто же по происхождению был тов. Ленин? Надо рассеять творимый при жизни самого тов. Ленина миф о нём самом, о его происхождении, и призвать к порядку тов. авторов книг о тов. Ленине и редакторов государственного издательства.

Ленин жив, и его надо порасспросить о нём самом, прежде чем писать о нём: ведь адрес его так прост: Москва, Кремль».

В том же журнале был помещён «Ответ т. Шидловскому», написанный Анной Ильиничной Елизаровой-Ульяновой.

Анна Ильинична считала неверным утверждение, что отец Ленина по происхождению дворянин. Дело в том, что Илья Николаевич оказался в числе дворян автоматически, получив за службу чин действительного статского со-ветника и орден св. Владимира. К тому же Ульянов был чужд чиновничьего духа того времени с его прислужничеством и карьеризмом. Для него важны были не награды, а процветание любимого дела.

По происхождению Илья Николаевич был мещанин. Родился в мещанской семье в городе Астрахани. Но Анна Ильинична так же, как и Владимир Ильич, не знала профессии своего деда. Она писала: «Мне кажется, что он был мелким чиновником, но утверждать этого не могу».

Лишь в 30-е годы, когда заведующий Астраханским городским архивным бюро Петр Иванович Усачёв разыскал ряд документов о семье Ульяновых, стало известно, что дед Владимира Ильича был портным. Уже после смерти Усачёва в Астраханском архиве был обнаружен ряд новых документов о родственниках Ленина.

Сейчас о родословной Владимира Ильича мы знаем не так уж мало, хотя архивные недра скупо отдают свои богатства. Попытаемся собрать воедино всё, что удалось обнаружить в астраханских архивах за прошлые и последние годы, и всё, что писали о семье Ульяновых писатели и исследователи-энтузиасты. Постараемся показать и жизнь торгово-промышленного города первой половины XIX века. Ведь именно в мире торгашества, жесточайшей эксплуатации работного люда, рыболовных ватаг проходила жизнь семьи Ульяновых.

* * *

Мария Ильинична Ульянова, говоря о родословной Ильи Николаевича, писала: «Он происходил из бедной мещанской семьи. Дед его был крепостным, а отец жил в городе и служил в каком-то торговом предприятии (по профессии он был портным»*.

Не только дед, но и отец Ильи Николаевича долгое время был крепост-ным. Совсем недавно этому найдено документальное подтверждение. В Аст-раханском государственном архиве обнаружено дело: «Списки именные ожидаемых к причислению зашедших беглых из разных губерний помещичьих крестьян». В списке крестьян, прибывших в Астраханскую губернию до 1798 года, есть запись: «Николай Васильев сын Ульянин... Нижегородской губернии Сергачской округи села Андросова** помещика Степана Михайлова Брехова крестьянин. Отлучился 1791 году»*. В графе «У кого именно состоит на поруках» записано: «У канцеляриста Алексея Александрова»**. Вышеприведённый список был составлен Астраханским земским нижним судом в 1797—1798 годах. Там, между прочим, говорилось, что внесённые в ведомость беглые крестьяне «ныне налицо не явились и казне надлежащих денег не внесли».

В списке крестьян, прибывших в Астраханскую губернию, фамилия Нико-лая Васильевича — Ульянин. Дед Ленина, как и многие другие в конце XVIII ве-ка, не имел ещё окрепшего фамильного прозвища. Так, в «записке мастеров» его фамилия Ульянинов, в метрической книге Ульянин, в деле Астраханской казённой палаты — Ульянов. Сам же он в прошении астраханскому губернатору ставил подпись «Ульянин», а под ревизской сказкой 1835 года расписывался «Ульянов».

Итак, Н.В.Ульянов — крепостной крестьянин, прибывший из Нижегородской губернии в низовья Волги в 1791 или в 1797 году. Сергачская округа, откуда прибыл Ульянов, была стороной лесной глуши и захолустья. В нужде, в бедности, в тяжёлых работах проходила жизнь обитателей этих лесных починков и деревень. Не раз крестьяне громили боярские усадьбы. Особенно сильное волнение крестьян Сергачской округи было в 1702 году. Руководитель их — крестьянин Сидор Спасский — составил челобитную, в которой писал: «От прежних и нынешних многих работ и подвод... мы оскудели, одолжали и разорились без остатку»***. Власти сумели схватить «пущего» зачинщика Сидора Спасского и многих крестьян, которых нещадно секли кнутами и батогами. Многие крестьяне бежали из округи целыми семьями. А оставшиеся продолжали вести тяжкую борьбу за своё существование и мало видели радостей в жизни под боярским кнутом.

Село Андросово было расположено в живописной луговине. С севера оно было защищено небольшим взгорьем. Между селом и взгорьем катила воды небольшая речушка Рушня. По берегам её — чистейшие родники. За речкой земли, получившие название «Бреховской барщины». (Это название сохранилось до наших дней). А рядом села Ветошкино, Тяпино, Кладбищи... Названия этих селений — свидетельство горькой участи крепостных крестьян.

Документы Нижегородского государственного архива дают нам возможность заглянуть в родословную вождя. Корни родословной Ильича упираются не в графские гербы и короны, а в незатейливые рубленые избы с резьбой на окнах, в панёвы и овчинные тулупы, в грубые лавки вдоль стен, в печные горшки и потемневшие лики святых в углу.

Нижегородской губернии крестьянин... Так писалось вначале звание деда Ленина. Нижегородский край — это Русь старая, истовая, кондовая... Здесь в первые века русской истории положено было начало нашей гражданственности. Это они, нижегородские мужики, ставили засеки на пути монголо-татарских полчищ. Это они шли в ополчение Минина, это они создавали искусные ремёсла, были умельцами и воинами, земледельцами и градостроителями.

А в ревизских сказках бесстрастно отмечались человеческие души. Подать с каждой рождённой души. И оброк, непосильный оброк...

Вот ревизская сказка о дворовых людях и крестьянах села Андросово Сергачской округи. Составлена сказка в июне 1782 года. На 840-м листе в графе «Звание, имена мужска и женска полу людей» записано: «А именно в селе Андросове дворовые люди. Никита Григорьев сын Ульянин»*. Здесь же пометка — умер в 1779 году. Никита Ульянин — это прапрадед Ленина. Годы его жизни 1711—1779. По ревизским сказкам можно точно установить и годы жизни прадеда Ильича Василия Никитича Ульянина. Родился он в 1733 году, а умер в 1770. Короткой была его жизнь. Несладко жилось на подворье корнета Степана Михайловича Брехова. Ещё тяжелее стало семье после смерти кормильца. На руках у жены Василия Никитича Анны Семёновны осталось четверо детей.

О детях в ревизской сказке говорится так: «У них дочь написанная в пос-ледней перед сим ревизии — Катерина. Выдана в замужество в том же селе Андросове господина моего за крестьянина. Рождённые после ревизии Самойла, Порфирий, Николай...»**.

Порфирий неплохо знал грамоту, что видно из записи, составленной по поводу бракосочетания пары односельчан. Заканчивается запись так: «К сей сказке вместо вышеописанных дружки и поезжан (участников свадебного поезда. — А.М.) по их прошению дому гвардии фурьера Михаила Степановича Брехова служитель Порфирий Ульянин руку приложил».

Знали грамоту и Самойло, и младший Николай. Семья Ульяниных цепко тянулась к знаниям, но судьбами дворовых повелевали крепостники Бреховы. Правда, Порфирий стал служителем*** на господском подворье. Но, видно, так унизительна была эта служба, что Николай Ульянин предпочёл уходить на оброк.

Нижегородский край, богатый лесом, был беден пашнями. Вот почему помещики, не имея выгоды от земледелия, часто отпускали своих крепост-ных крестьян на оброк или заставляли дома заниматься каким-либо «рукомеслом». Ульянов «отлучился в 1791 году» на оброк да так и не вернулся под жестокую власть помещика Брехова.

«Отлучившимися» называли помещичьих крестьян, отпущенных на оброк и имеющих на руках билет на отлучку. Историк Болтин свидетельствовал, что помещики определяют «крестьян своих в работу или на оброк, как им покажется для себя прибыльнее, сообразуясь с обстоятельствами. Ежели помещик сам живёт в деревне или надежного имеет у себя приказчика, а земли к пашне удобной довольно, втаком случае гораздо прибыльнее оставить крестьянина на пашне; если ж сам находится в отсутствии, приказчика надёжного не имеет, или земли в дачах недостаточно, то прибыточнее положить их на оброк»*. Оброчные крестьяне пользовались большей хозяйственной инициативой. Но рост оброка ухудшал их положение. В 90-е годы XVII века оброк поднялся до 4 рублей с ревизской души. Многим крестьянам такой оброк был не под силу, и они не возвращались к своим помещикам. Тогда-то и сложилась поговорка: «Нечем платить долгу, бежи на Волгу».

Точно такой же путь был и у деда Ленина. Истёк срок отлучки, но Николай Васильевич не вернулся на родину. Он оказался на положении беглого и с 1791 по 1795 год проживал в Астрахани «без письменного вида, в работах по разным людям»**.

Николай Васильевич понимал, что рано или поздно он будет схвачен и отправлен в ненавистную вотчину Брехова. Вот почему Ульянов был несказан-но обрадован, когда 19 июля 1797 года был обнародован высочайший указ, что помещичьи крестьяне, зашедшие в Астраханскую губернию до 1797 года, не будут возвращены своим помещикам, а поступят в распоряжение нижнего земского суда. (Таких крестьян стали называть старозашедшими). Эта мера правительства была продиктована неоднократными просьбами астраханского губернатора иметь при промыслах и ватагах рабочие руки.

Правительство пошло на уступку, но указало, что беглых «вновь же приходящих отнюдь не принимать, а отсылать в те места, откуда они пришли»***.

В этом смысле Николаю Васильевичу просто повезло. Правда, не совсем. Во время причисления в 1797 году беглых, имеющих от нижнего земского суда билеты на право свободного проживания, Ульянов не смог явиться к властям. Он был «одержим болезнью, зачем и остался с прочими, подобными ему людьми, непричисленными»****.

По-видимому, Николай Васильевич заболел холерою, которая в 1796—1798 годах свирепствовала в Астраханском крае. Строгие карантинные меры не позволили ему представить своевременно полученный от нижнего земского суда билет о праве свободного проживания.

Тогда Ульянов подаёт новое прошение, чтоб его причислили к «обществу старозашедших помещичьих крестьян». В этой связи интересен приказ Астраханского земского нижнего суда старосте старозашедшего общества Ивану Блинову о причислении в это общество Николая Васильевича Ульянова в 1799 году. Сначала писарь написал: «...сын Ульянинов». Затем зачеркнул «в» и вместо «о» сделал твердый знак. Получилось «Ульянин». В этом же приказе даны и приметы деда Ленина: «...Оный ростом 2 аршина 5 вершков, волосы на голове, усы и борода светло-русые, глаза карие, лицом бел, чист, от роду 30 лет..»*.

Ульянову долго пришлось хлопотать, составлять в канцеляриях нужные бумаги, ходить по судам. Реформа 1775 года создала целую систему местных судов. В губернии это были общесословные — палата уголовного суда и палата гражданского суда, суды специального назначения — совестный и надворный суд, а также сословные суды — верхний земский суд, губернский магистрат, нижний земский суд и нижняя земская управа.

Мелочная регламентация деятельности учреждений, затянутые в мундиры чиновники, печати с гербами губерний и городов — всё это должно было подчёркивать авторитет и значение новых должностных лиц и учреждений, недосягаемость для простого народа любого мелкого чиновника.

Мучительно долго ползло дело Ульянова по инстанциям. Наконец, в де-кабре 1799 года последовал указ из Астраханского нижнего земского суда, где регистратору Федоту Иванову предписывалось:

«...взысканные с причисленного с начала 1797 года в астраханское старозашедшее общество Нижегородской губернии Сергачской округи села Андросова помещика Степана Брехова крестьянина Николая Васильева сына Ульянина за употреблённую в казённой палате по его делу, вместо гербовой, простую 4 листа бумагу 1 руб. 20 копеек да печатные пошлины 501/2 коп. записать в данную на то тебе книгу, отдать при сообщении сего суда с росписью в Астраханское уездное казначейство для записи в подлежащие казне расходы»**.

Кроме того, Ульянов должен был уплатить все государственные подати, начиная с 1797 года. Затем нижний земской суд приписал Николая Василье-вича к казённым крестьянам селения Новопавловского. Возможно, сам Ульянов просил об этом. В Новопавловском было очень много бывших беглых, земляков-нижегородцев. Селение находилось в 47 верстах от Астрахани.

Но власти зорко следили за пришлыми. Из ведомости, составленной старостой Новопавловской слободы Козьмой Тимофеевым, мы узнаём, что в 1799 году Н.В.Ульянов «поступил» в Новопавловское селение (слободу). И опять сообщаются его внешние приметы: «ростом 2 аршин 5 вершков, волосы на голове, усы и борода светло-русые, лицом бел, чист, глаза карие»***. Типичный облик великорусского крестьянина. Это же подтверждает и документ, обнаруженный в Астраханском госархиве в 1966 году — перечень лиц мужского пола г. Астрахани для рекрутского набора 1837 года, в котором сообщается, что дед В.И.Ленина Николай Васильевич Ульянов и его дети Василий и Илья — «коренного российского происхождения»*.

Сохранилось изображение селения, в котором нашёл приют Николай Васильевич. Во время путешествия по Волге в 1838 году художники братья Чернецовы сделали рисунок Новопавловского. Художники пером и коричневой тушью изобразили панораму селения (вид с Волги). На правобережье во всю длину крутоярья мы видим россыпь деревянных домишек. В центре по по-логому скату дома сбегают к самой воде. Здесь же, видимо, и пристань — у берега лес корабельных мачт. На зимнюю стоянку в селение пришли многие суда. Над селением возвышается колокольня небольшой церквушки. Тонкими, почти ювелирными шрихами показали художники плывущие по реке острые, ребристые льдины и барку, с трудом пробивающуюся к берегу.

По рисунку Чернецовых видно, что в первой половине XIX века Новопавловское — уже большое волжское село**.

Когда Ульянов прибыл в Новопавловское, там было много беглых крепостных, хотя село значилось казённым. Недалеко от села находились рыболовные ватаги, куда чаще всего и определялись беглые. Стараясь удержать беглых в Астрахани как рабочую силу, Екатерина II обнародовала указ: «Тех подлых, кои задержаны будут, бить нещадно батогами с трёх раз, и которые из них сознаются, тех высылать к своим помещикам, а которые с третьего раза в утверждении своём утвердятся, тех приписывать к казённым вотчинам и при рыбных промыслах оставлять»***.

Ульянов не стал ватажником и рыболовом, он занимался в селе портняжным ремеслом. Выйдя из оброчной зависимости, он платил подати как государственный крестьянин. Однако власть помещика Брехова не раз ещё напоминала о себе. Прежний хозяин умер, а его сын Михаил Степанович Брехов пытался отдать в рекруты даже тех неугодных ему крестьян, которые уже вышли из-под его барской «опеки». Так появилось на свет доношение «В собрание господ губернского дворянства предводителей Нижегородской губернии вотчины капитана Михаилы Степановича Брехова от служителя Ни-кифора Никифорова».

Служитель Никифоров по велению своего хозяина докладывал: «Именныя его императорского величества указом, состоявшаяся в 9 день сентября сего года, велено собрать со всего государства с пятьсот душ по два рекрута, означенный же господин мой имеет данную из Нижегородской казённой палаты октября 31 дня сего года по № 7773 на зашедшего в Астраханскую губернию и причисленного к платежу государственных податей по Астраханскому уезду крестьянина Николая Васильева, квитанцию, которую, прилагая у сего, оное собрание покорнейше прошу к сведению и для учинения надлежащей надписи принять. Ноября дня 1802 года»*.

Набору в рекруты подлежали мужчины здоровые, крепкие и к военной службе годные, от 17 до 35 лет, ростом в два аршина четыре вершка без обуви.

Николай Васильевич Ульянов отвечал необходимым данным для рекрутского набора, но всесилие Брехова не было беспредельным. Ульянов уже не считался его крепостным и возврату к своему бывшему владельцу не подлежал.

В селении Новопавловском Николай Васильевич находился недолго. Сельчане редко обращались к портному мастеру. Зато рядом, в городе, нужда в мастерах была большая. Тогда и направился Ульянов в Астрахань.

Мастер портняжного цеха

В Астрахани с утра до позднего вечера бурлила торговая жизнь на пристанях и базарах.На прилавках гостиных дворов переливались разноцветь-ем персидские шелка, дорогие атласы, тускло серебрились шкурки редкого зверья, блестели каменья в ожерельях и кольцах. Здесь рядом с английским камлотом лежали кипы сафьяна казанских кожевников, рядом о польскими бритвами — хитрые замки нижегородских мастеров. Купцы на все лады расхваливали товары. Особенно много было торговцев смолой, юфтью, дёгтем, икрой, рыбьим жиром...

Сюда устремлялись все: и торговцы в поисках доходных товаров, и ремесленный люд, и беглые, и крестьяне, отпущенные на оброк. Многие крестьяне таили заветную мечту — скопить деньги и выкупиться из неволи. Помещики с опаской глядели на запись крестьян в посад, ибо такая запись могла ослабить вотчинную власть над ними. С другой стороны, дворянин, имевший крестьян-торговцев, был заинтересован в том, чтобы им не запрещали торговать в городах и брали меньше торговых пошлин, ибо чем менее казна облагала крестьянский торг, тем сильнее можно было его обложить помещику. Владельцы стремились учесть каждую копейку крестьянского дохода, укрепить и расширить свою власть над крестьянином. Но в Астрахани это было сделать не так-то просто. Здесь легче всего можно было найти побочный заработок. Промышленники задыхались от нехватки рабочих рук.

В начале XIX века Астрахань продолжала оставаться богатым торговым городом. В бурлацких песнях Астрахань называлась «Разгуляй-городом». Нужда гнала сюда тысячи рабочих, которые думали найти в низовом городе применение своим силам — пристроиться к рыболовным ватагам, соляным озерам, матросами на баржи, расшивы...

Николай Васильевич Ульянов прибыл из Новопавловского селения в Аст-рахань тридцатилетним зрелым мужчиной. Он поставил твёрдую цель — обо-сноваться в низовом городе навсегда.

Промышленный, торгашеский дух, дух быстрой наживы, спекуляции и всевозможных афёр, которыми был проникнут город, не захватил Николая Ульянова. В нём был живуч старозаветный тип мастера-ремесленника, предпочитавшего, чтобы заказчик искал мастера, нуждался в нём. Шить одежду не по заказу, а на продажу, устроить на бойком месте склад своего товара, рекламами заманивать покупателя было не по характеру Николая Васильевича.

Выйти ему из податного состояния казённых крестьян было не так-то прос-то. Приехав в Астрахань и занявшись портняжным ремеслом, Николай Ва-сильевич ещё долгое время платил подати как крестьянин Новопавловского селения. Положение его было двойственным — ни крестьянин, ни мещанин. К тому же мастера, которые не были приписаны к посаду, не могли пользоваться покровительством Ремесленной управы — сословного выборного органа самоуправления ремесленников.

Вот почему Ульянов вынужден был обратиться с прошением на имя астраханского губернатора. Придём это прошение полностью:

«Его Сиятельству
господину действительному статскому советнику
астраханскому гражданскому губернатору и кавалеру

князю Дмитрию Васильевичу Тенишеву

Астраханского уезда селения Новопавловского

государственного крестьянина Николая Васильева Ульянина

Покорнейшее прошение.

Состою я окладом в оном селении, но имею жительство в городе Астрахани, произвожу портное мастерство. В селении оного мастерства производить мне неприлично, а желаю приписанным быть в Астраханском посаде. В таком случае Вашего сиятельства всепокорнейше прошу о записи меня в Астраханский посад. Не оставить рассмотрением и кому следует дать повеление.

К сему прошению крестьянин Николай Ульянин руку приложил.

Генваря 27 дня 1803-го года»*.

Прошение подписано собственноручно дедом Ленина. Это его первый автограф, известный нам. Среди чёткой каллиграфии писца губернской канцелярии запись Ульянова резко бросается в глаза. Она сделана скорописью. Видимо, Николай Васильевич научился писать в детстве от своего брата Самойлы, который был довольно грамотен.

В 1803 году прошение с просьбой о поселении в Астрахани подали 577 крестьянских семей. Были составлены специальные списки крестьян, пожелавших поселиться в Астраханском посаде. На пожелтевших листах сотни имён. Сотни человеческих безрадостных судеб. Среди четырнадцати семейств Астраханского уезда и имя «Николай Ульянов»*. Правда, Николай Васильевич числился несемейным. 26 июля 1803 года губернское правление слушало предложение астраханского губернатора, который считал, что просьбу крестьян нужно уважить и поселить их особой слободой. Для этого были веские аргументы. Губернатор, докладывая в Петербург о малой пригодности к хле-бопашеству земли, предоставленной государственным крестьянам для поселения, пояснил: «Многие из крестьян, проживая в Астрахани, обращаются в разных мастерствах, в рыбных промыслах, в водоходстве и тому подобных работах и по причине к сему роду жизни не могут быть добрыми земледельцами»**.

Из Петербурга в губернскую канцелярию прислали специальный указ. В нём говорилось, что Астраханский нижний земский суд должен выделить поселенцам место в черте города. Такое место крестьянам отвели между реками Болдой и Кутумом.

Наблюдать за переселением губернатор поручил стряпчему казённых дел Крупинскому. Тот указал новый посад именовать Воскресенской слободой по названию находившегося рядом Воскресенского Болдинского монастыря. Однако указанное властями название не прижилось. Ремесленники, работный люд окрестили посад Селением. Такое название за северной частью города сохранилось до наших дней.

Переселенцы не торопились или не имели возможности строить собственные дома. В июне 1804 года Астраханская казённая палата предложила переселенцам обзавестись строением, по крайней .мере, в два года.

Ульянов, как и многие другие, вероятно, жил в то время в городе, снимая комнатку у кого-нибудь из домовладельцев. К сословию мещан его причислили в 1808 году. В ревизской сказке за 1811 год значится, что в сословие мещан Николай Васильевич Ульянин поступил в 1808 году по указу Астраханской казённой палаты из крестьян Новопавловского селения***. Мещанское сословие состояло из разных категорий городских жителей (ремесленников, мелких торговцев, домовладельцев и т. п.). Законодательство XVIII—XIX веков относило мещан к податным сословиям «свободного состояния», которые платили подушную подать и подлежали рекрутской повинности. Теперь Ульянову было легче вступить в цех портных. Он получил свидетельство, скреплённое печатью ремесленной управы. Интересна символика этой печати — скрещённые якорь и крест с горящим сердцем посередине. Вера, Надежда, Любовь. Каждый ремесленник должен был надеяться на процветание своего дела, верить в лучшее будущее, любить ремесло. Николай Ульянов должен был выполнять строгие цеховые правила. Вот некоторые из них:

«Против управы своей и старшины быть почтительным и послушным и поступать по высочайшему ремесленному положению и уставу о цехах.

Работу производить отличную и прочную и отправлять должность мастера исправно и поспешно.

Учеников учить порядочно, плату производить в определённое время, отпуск им от себя чинить с письменными свидетельствами.

Подмастерьев и учеников другого мастера без письменных отпусков к себе не брать.

Беспашпортных и безбилетных никого не принимать.

Право имеет вывеску своего ремесла выставить на улицу при своём доме...»*.

Вся жизнь мещанина, цехового ремесленника была опутана назойливой, подчас ненужной опекой. Полицейские учреждения зорко следили за выполнением всех норм, предусмотренных в различных уставах. В таких условиях всепоглощающего господства полицейских органов сам термин «сословное самоуправление» воспринимается как очень условный.

Трудно приходилось Николаю Васильевичу в Астрахани на первых порах. Взять хотя бы такой момент. При вступлении в цех портных следовало внести в кассу ремесленной управы десятирублёвый взнос. Николай Васильевич долго был не в состоянии уплатить такую сумму, не один год за ним числилась недоимка. Об этом свидетельствует запись за 1834 год в книге Астраханской ремесленной управы.

Несколько находок в государственном архиве Астраханской области опровергают некоторые неверные представления о жизни деда В.И.Ленина. До недавнего времени почему-то считали, что Николай Васильевич женился в преклонных летах. Так, Мариэтта Шагинян писала: «Старик Улья-нов, женившись на шестом десятке, совсем по-патриаршьи прижил четырёх детей, а последнего, — как в народе говорят, «поскребыша», — Илью, уже в таком возрасте, когда люди большей частью и не помышляют о детях, — шестидесяти семи лет»**. Но вот среди других архивных документов в Астрахани найдена «Ревизская сказка 1816 года». В ней среди фамилий мещан на 541-й странице встречаем: «Николай Васильев Ульянин — 47 лет. Его сын Александр — 4 месяцев умер 1812 года. Николая Ульянина жена Анна Алексеевна — 28 лет»*.

Исходя из этой записи, надо полагать, что Ульянов женился в конце 1811 или начале 1812 года, так как в ревизской сказке за 1811 год Николай Василь-евич числился как несемейный мещанин. А в 1812 году у них уже был сын Александр, который умер в младенчестве и о существовании которого историки даже и не подозревали. Николаю Васильевичу в то время было всего 43 года.

Женился Ульянов на дочери бедного астраханского мещанина. Вот что записано в «Сказке о домовом строении» отца Анны Алексеевны: «прозвание — Смирнов, имя и отчество — Алексей Лукьянович, чин и звание — мещанин астраханский.

1805 года августа 11 дня я, нижеподписавшийся, дал сию сказку учреждённому в Астрахани в управлении повинностей комитету, по силе состоявшегося по 2-й день июля 1804 на доклад министра внутренних дел его императорского величества конфирмации о дворовом месте, о доме и других строениях: сей дом выстроен мною в 1790 году.

И сие моё объявление учинил по самой истине, и по долгу чести гражданина»**.

Здесь же в специальных графах указаны размеры домового строения. Дворовое место было десять сажен в длину и десять сажен в ширину. Сам дом был деревянный, очень мал размерами. Всего четыре квадратных сажени.

Дом Алексея Смирнова находился в третьей части третьего квартала, на Луковской улице. Луковская улица, где селилась астраханская беднота, шла вдоль речки Луковки, которая соединяла реку Болду с рекой Кутумом. В жаркие летние дни Луковка была похожа на зловонную лужу — рассадник комаров. Зато в половодье по ней проходили гружённые рыбой суда.

Возможно, и Николай Ульянов жил вначале на Луковской улице. Здесь и познакомился с Анной. По тем временам Анна Алексеевна считалась засидевшейся в девках. Ей было 23 года, когда она вышла замуж.

Правда, цифру эту нельзя считать категоричной. Дело в том, что в архивных документах есть некоторые расхождения в датах и цифрах. Погрешности лежат на совести канцеляристов XIX века, которые вели записи в деловых книгах подчас очень небрежно. Но в то же время эти книги дают ценнейший материал о жизни астраханских ремесленников. Из огромных, в кожаных переплетах, фолиантов мы узнаем, что большинство мастеров и подмастерьев ремесленной управы жили в 1-й части 1-го квартала, то есть на Косе. Власти усиленно следили, чтобы среди них не было «беспашпортных жильцов». А каких только мастеров не значилось в ремесленной управе?! Сапожные, портные, плотницкие, слесарные, кузнечные, калошные, квасные мастера, занимающиеся «деланьем мукосейных сит» и даже «варители калмыцкого чая»...

Ремесленная управа помещалась в двухэтажном каменном здании, находившемся на стыке двух улиц — Большой Демидовской (ныне ул. Свердлова) и Малой Демидовской (ныне ул. Михаила Аладьина). Фасад дома ничем не привлекает. Но когда войдёшь в арку ворот, то в глаза бросается обширный двор, ограниченный с противоположной стороны таким же зданием, выходящим фасадом на набережную реки Кутум. Две другие стороны двора представляли раньше служебные постройки (сараи, амбары), составляя общее прямоугольное здание. Это здание служило пристанью в период царствования Петра I.

На сохранившемся старинном рисунке видно, что раньше из ворот здания к берегу реки Кутум вели деревянные мостки.

Каменная пристань долгое время использовалась как складское помещение, а в начале XIX века в прочном, добротном здании разместилась ремесленная управа. В это здание через низкие каменные ворота не раз входил Николай Васильевич Ульянов. Здесь в канцелярии цеховых управ цеховые мастера нанимали учеников, составляли всевозможные контракты. В канцелярии стояло семь столов, три шкафа с деловыми бумагами, у стен скамьи для посетителей. Каждый стол заключал два или три цеха, имевших одного писаря. В смежной комнате, называемой «присутственной», стоял стол, накрытый красным сукном, на нём большие часы и зеркало. На стене развешены цеховые знамёна. Среди них и знамя портных, к числу которых принадлежал Николай Васильевич Ульянов. Сейчас это знамя находится в доме-музее Ульяновых. На голубом полотнище, обрамлённом золотистой бахрамой, изображён астраханский герб, под ним на лазоревой ленте надпись: «Управа города Астрахани портнаго и красильнаго цеха». Ещё ниже — широкий закройный стол. На столе утюг, ножницы, иголки и мелок — все атрибуты портняжного мастерства. Слева на скамье деревянная бадья с краской — своеобразный символ красильщиков.

В начале XIX века жизнь мастеровых и ремесленников в России была поистине каторжной. До половины 60-х годов ремесленники не имели устава, ограничивающего рабочее время. Обычай работать до 10—11 часов ночи практиковался среди портных. Даже дети не освобождались от долгих ночных бдений. За большим закройным столом размещался мастер, а на низких табуретках среди комнаты — подмастерья и ученики. Работали при свечах в душных, низких комнатах, пропахших копотью, красками, сукном и потом. В 30-х годах XIX века ремесло приносило плохие заработки, не выдерживая конкуренции с промышленным производством. В Астраханском гостином дворе появились новые модные лавки «заграничной варшавской одежды и обуви». Устои старого ремесленного быта расшатывались. Ремесленные кассы были соединены в общую цеховую кассу и находились в заведовании старшин цехов, которые часть денег отделяли для нужд городской управы. К тому же старшины не всегда оказывались чисты на руку.

Дом на Косе

Я уже писал, что в Астрахани сохранился дом, в котором жила семья Ульяновых. Исторически достоверно помог это доказать документ, который впервые широко прокомментировала Мариэтта Шагинян. Это ревизская сказка от 1835 года*. Большой пожелтевший от времени лист бумаги. На нём размашистая запись, сделанная рукой деда В.И.Ленина: «К сей сказке астра-ханский мещанин Николай Ульянов руку приложил».

Однако вернёмся к переписи домовладения и прочитаем её полностью:

«Генваря 19 дня 1835 года

1. Имя и название обывателя, в том городе старожила, родившегося или вновь поселившегося, и его годы.

2. Холост или женат, и на ком, или вдов.

3. Много ли детей мужского или женского пола и их имена и лета.

4. Есть в городе за ним дом, иное строение или место, или земля, им ли построено или наследственное, или куплено, или в приданое получено, в каком месте в городе и который номер.

5. В городе ли живёт тот обыватель или в отлучке.

6. Какого он промысла.

7. В каких городских или иных службах был и есть.

Астраханский мещанин Николай Васильевич Ульянов. 70 лет.

Женат на дочери астраханского мещанина Алексея Смирнова, Анне Алексеевне, имеющей от роду 45 лет*.

Имеет детей, сыновей: Василия — 13 лет, Илью — 2 лет, и дочерей: Марью — 12, Федосью — 10 лет.

Имеет в Астрахани дом, состоящий в 1 части 1 квартала под № 227, доставшийся ему по покупке от артиллерийской команды лафетного подмастерья Фёдора Фёдорова Липаева, на который дом купчей крепости ещё не совершено и никаких документов не имеет, кроме платёжных квитанций, цену коему объявил 260 рублей.

Жительство имеет в означенном доме.

Портняжного.

Торговых и промысловых занятий не имеет.

К сей сказке астраханский мещанин Николай Ульянов руку приложил.

Справка: дом Ульянова, состоящий в 1 части 1 квартала под № 227 по табели 1831 года, утверждённой г. министром внутренних дел, оценён в 700 рублей.

Повытчик Гусев.

На обороте сказки:

Семейству Ульянова внести в городскую обывательскую книгу с получением в доход города двух рублей пятидесяти копеек.

Гласный Абрам... (неясно).

В городскую обывательскую книгу записано под № 1117.

Письмоводитель Смирнов.

Два рубля пятьдесят копеек в книгу записал, квитанцию выдал за № 842, 29 января

Казначей Смирнов»*.

Мариэтта Шагинян замечает, что «купчая на дом не была совершена, видимо, по бедности покупателя и не слишком большой требовательности продавца дома, согласившегося даже продать его в рассрочку, потому что при переписи новый хозяин предъявил не одну, а несколько платёжных квитанций. Желая уменьшить обложение, Ульянов показал на переписи уменьшенную цифру стоимости, а «повытчик Гусев» сделал «поправку», что цена этому дому на самом деле не 260, а 700 рублей.

Действительно, цена ежегодного обложения недвижимой собственности была для бедноты высокой. Так, в «Табеле о домах первой части города Астрахани 1835 года» среди имён владельцев значится дом мещанина Николая Васильевича Ульянина. Цена дома 700 рублей. В графе «Сколько причитается денег по одному проценту» записано «7 рублей»**.

Платить семь рублей в год за домовое строение для семьи старого мас-тера было нелегко. К тому же дом быстро ветшал.

В Астраханском архиве есть «Ведомость 1840 года, учинённая комиссией, учреждённой при Астраханской городской думе для переоценки домов и прочих недвижимостей города Астрахани, принадлежащих 1 части 1 квартала». Из записи в этой ведомости явствует, что дом мещанина Николая Ульянова в своё время стоил 700 рублей ассигнациями. А когда перешёл к наследникам, оценивался лишь в двести рублей.

Подтверждающий покупку дома документ был составлен позднее. На 318-й странице «Алфавита мещан города Астрахани за 1845 год» читаем: «Астраханская мещанка Анна Алексеевна Ульянова, от роду 50 лет, вдова... Имеет в городе Астрахани дом, доставшийся ей по наследству от покойного мужа ея астраханского мещанина Николая Васильевича Ульянова»***.

После тщательных поисков, которые в начале 30-х годов провёл государст-венный архив Астраханской области, наконец-то удалось установить: дом Ульяновых находился на Казачьей улице, в центре той части города, которая именуется Косой. Любопытно — улица называлась Казачьей потому, что здесь на песчаной косе в 1670 году, возвращаясь из персидского похода, Сте-пан Разин раскинул свой стан. Описание дома Ульяновых имеется в раскладочной ведомости квартирной повинности Астраханской городской управы за 1875 год. Среди других так отмечен дом Василия Николаевича Ульянова: «Двухэтажный дом, низ каменный, верх деревянный со службами»*. Сохранилась и фотография дома, сделанная в 20-х годах XX века. Обычный для Астрахани дом, нижний этаж которого полуподвальный, где мастеровые люди хранили инструменты и занимались ремеслом, а верхний отведён для жилых комнат. Окна верхнего этажа, увенчанные полукруглыми арками, придавали дому нарядный, праздничный вид. Коса, где находился дом, была бойкой, торговой, но не старой частью города.

До середины XVII века Волга вплотную подступала к бугру, на котором расположен Астраханский кремль. Между стенами кремля и берегами Волги оставалась лишь узкая песчаная полоска — «бичевинка».

В 1722 году, когда Пётр I прибыл в Астрахань с флотилией, он подъезжал на шлюпке к Никольским воротам кремля. Но уже через пятьдесят лет небольшая бичевинка превратилась в огромную косу, которая стала быстро застраиваться для нужд судовладельцев и промышленников. Между Никольскими воротами и Крымской башней раскинула свои причалы и пристани бир-жа, к которой подплывали морские суда. У пристани грудились амбары и скла-ды для товаров и таможня. Под самыми Никольскими воротами находилась пристань для верховых судов. В начале XIX века на Косе уже строили свои домишки матросы, грузчики, ремесленники, торговцы и отставные солдаты. Здесь на каждом шагу встречались вонючие харчевни и ночлежные дома...

В этой непривилегированной части города дома продавались по сходной цене. Николаю Васильевичу было не до выбора места, лишь бы иметь для семьи добротный угол. А семья была уже немалая. Кроме жены Анны Алексеевны, четверо детей: сын Василий, дочери Мария и Федосья и самый меньшой — Илья. В доме жила и сестра жены Татьяна Алексеевна.

Василий родился 2 марта 1819 года. Согласно метрической записи Гостино-Николаевской церкви, крёстным отцом Василия был записан коллежский асессор Пётр Семёнович Богомолов, сосед Николая Васильевича. Их дома находились на одной улице.

В метрической книге Гостино-Николаевской церкви города Астрахани за июль 1831 года появляется новая запись: «Июля девятнадцатого у астраханского мещанина Николая Васильевича Ульянова и законной жены его Анны Алексеевны родился сын Илья. Молитствовал и крестил иерей Николай Ливанов с дьячком Семёном Казинским. Восприемниками были означенный иерей Николай Ливанов и астраханского мещанина Алексея Лукьянова дочь — девица Татьяна»**. Крестил Илюшу протоирей Николай Ливанов. Тот же Ливанов стал и крёстным отцом Илюши, «восприемником», как тогда говорили.

Николай Агафонович Ливанов, коренной астраханец, пользовался большой популярностью в городе. Он был членом оспенного комитета, много раз назначался для ревизий церквей астраханской епархии, проверял отчёты попечительства о бедных, избирался гласным городской думы, был три года законоучителем открытой им церковноприходской школы.

Видимо, Николай Ливанов был хорошим другом старого портного, если согласился быть крёстным отцом его сына. А крёстной матерью Илюши была тётка, сестра матери, Татьяна Алексеевна, пестовавшая малышей в семье Ульяновых.

Крестили Илюшу в церкви, где служил крёстный отец Николай Агафонович. Кроме жителей Косы, церковь посещали все прибывшие в Астрахань рыбаки и мореходцы. Ведь церковь-то была названа во имя Николая-чудотворца — покровителя моряков. К церкви прилипло название «Николы-Гостиного», так как рядом с церковью разноголосно шумел гостиный двор.

Жаль, что эта церковь не сохранилась. Её сломали совсем недавно, в на-чале 70-х годов XX века. Построена она была в 1703 году. Здесь, под высокими сводами огромного здания, в первые годы Советской власти разместился губернский государственный архив.

Именно здесь были разысканы первые документы о семье Ульяновых: метрическая запись, по которой установлены даты крещения Ильи Николае-вича и фамилии его крёстных отца и матери; книга «На записку мастеров», где перечислено множество профессий ремесленников, существовавших в 1834 году и где в списке «Портные астраханские мещане» под № 3 значится: «Николай Васильевич Ульянов, внёсший налогу единовременно десять». Здесь же нашли и перепись домовладения 29 января 1835 года, по которой отыскали дом Ульяновых, установили, что он находится на бывшей Казачьей улице.

В «Записках об Астрахани, изданных в 1841 году, М.С.Рыбушкин писал о «косинских» улицах: «Хотя месторасположение сей части не представляет для жителей её совершенного удобства, но промышленность умела извлечь свои выгоды: здесь производится складка дров, брёвен и прочих строительных материалов, коими город сей каждодневно снабжается из внутренних губерний России»*.

По словам Надежды Константиновны Крупской, Илья Николаевич рос в Астрахани, не отгороженный от жизни стеной... Да разве можно было отгородиться от жизни, когда улица у дома Ульяновых с раннего утра оглашалась шумом и гвалтом.

На берегу Косы шла беспрестанная погрузка и выгрузка товаров. Сюда приставали беляны и тяжело гружённые баржи с мукой. Рабочие артели спешили предложить свои услуги купцам и приказчикам. Нередко грузчиков скапливалось слишком много. Кому работать? Метали жребий.

Работа начиналась с рассветом и кончалась после захода солнца. В су-мерки крючники разводили на берегу костёр и варили овсянную кашу. Белый хлеб был редкостью.

Ещё меньше платили грузчикам-персам. Они работали под палящими лучами солнца целый день за горсть риса.

Прошло несколько лет, и уже другой бытописатель Астрахани А.Штылько оповестил, что на долю Косы приходится почти половина торговцев и ремесленников всей Астрахани: «Словом, «Коса» — это кипучий угол Астрахани, полный особенностей во всех отношениях, до санитарного включительно. На «Косе» бок о бок живут возмутительнейший разврат и примерная добродетель; ужасы нищеты, позора, несчастья и прелести богатства, славы; голод и обжорство, лохмотья и бархат, шёлк, кружева; на «Косе» рядом со страданиями измученных борьбою за существование льётся шампанское, проигрываются тысячи в самые бессмысленные игры...»*.

Несмотря на близкое соседство с центром города, улица Казачья в середине XIX века была лишено благ культуры: ни мостовой, ни тротуаров, лишь ред-кие фонари со светильниками на рыбьем жире тускло мерцали у домов лавочников. Нередко на Косе бушевали опустошительные пожары. Так, 24 мая 1842 го-да пожар «в 1-й части города около Волги продолжался 12 часов и истребил 5 каменных и 39 деревянных домов»**. Дом Ульяновых не пострадал. После этого Городская управа издала специальное постановление об учреждении обывательских караулов «для предосторожности против пожарных и других случаев».

На Косе, кроме всевозможных купеческих складов, во многих дворах на-ходились большие запасы смолы, дёгтя, пакли. В Астраханском государственном архиве хранятся огромные книги о караульном надзоре. В одной из них имеется запись: «10-й караульный пост. Казачья улица и Безымянный переулок в обе стороны».

Ниже помещён список жителей, которые платили караульщику. Среди фамилий читаем: «Мещанка Ульянова — 50 коп.»***.

50 копеек за караульный надзор Ульяновы платили отставному рядово-му Лариону Пигусову. Платили отдельно и за уборку улицы. Во время дождей потоки грязи, стекая с бугра, заливали подворья. Рядом с большими каменными домами на Казачьей улице ютились деревянные домики мелких торговцев. Каждая дверь звала, каждое окно манило. Здесь армянин-картузник, там — жестянщик, напротив — продажа бубликов и чая...

Николай Васильевич с раннего детства приучал детей к самостоятельности. Дети помогали родителям в домашних делах, ходили за нехитрыми по-купками в ближайшую лавчонку. Анна Ильинична Ульянова писала в 1925 году: «Одним из ранних воспоминаний Ильи Николаевича было следующее. Его послали вечером в лавочку купить чаю на пятачок. Далигривенник. Возращаясь с покупкой, зажатой в одной ручонке, и со сдачей в другой, мальчик завяз в грязи и так основательно, что не сумел выкарабкаться, не прибегнув к помощи рук, и со сжатыми грязными кулаками стоял довольно долго за входной дверью, не решаясь войти, боясь, что влетит от отца за тот вид, в котором ему придётся передать покупку и сдачу»*.

Аккуратность и бережливость — вот отличительные черты, присущие детям Николая Васильевича. Старый мастер часто болел, но продолжал трудиться. Дети замечали сосредоточенную угрюмость отца, склонившегося с иглой и напёрстком в руках над работой. Слышали они и частые горестные вздохи матери. В семье все понимали, что в дом всё сильнее и настойчивее стучится нужда. К тому же приходилось платить всевозможные подати. При постоянной нехватке денег особенно тягостной была подушная подать. Её взимали с каждого человека мужского пола, независимо от возраста. В окладной книге по сбору податей с членов мещанского общества в 1836 году на 89-й странице записано, что подушной податью были обложены Николай Васильевич Ульянов, его сыновья — семнадцатилетний Василий и пятилетний Илья — будущий отец В.И.Ленина. Наряду с непосильностью этого вида налога, сказывалась и неравномерность. Получалось так, что бедный мещанин, имевший трёх малолетних сыновей, уплачивал денег вдвое больше зажиточного, имевшего одного взрослого сына. Были годы, когда Николай Васильевич оказывался в положении неплательщика из-за тяжёлого материального состояния. Среди дел Астраханской мещанской управы в «Ведомости об астраханских мещанах, состоящих неплательщиками за 1822 год подушной подати и прочих повинностей» на восемьдесят шестом развороте под литерой «у» имеется запись: «Николай Васильевич Ульянов — 1 р. 47 коп.»**

Выкраивая куски сукна на сюртуки и поддёвки, Ульянов думал лишь об од-ном — чтоб в доме был достаток, чтоб хватило сил вывести в люди детей. Не пришлось Николаю Васильевичу дожить до светлых дней. Тяжкая болезнь свалила портного в постель. А ведь он был единственным кормильцем. Пришлось обратиться за помощью в ремесленную управу.

8 марта 1960 года в газете «Волга» впервые был опубликован следующий документ. Хочется привести его полностью:

«Выписка из настольного регистра

Астраханской ремесленной управы

о выплате 100 рублей мещанину Ульянову Н.В.

5 июня 1836 года.

Выдано по протоколу, учинённому ремесленной управой, на 5 число сего июня, вслествие учинённого обществом ремесленников приговора на основании 387-й статьи свода законов II-го тома, книги 3-го свода ремесленных постановлений, и подтверждённого Астраханским магистратом данным управе указом в 4-й день июня № 1236, престарелому и в болезни находящемуся портному мастеру астраханскому мещанину Николаю Васильевичу Ульянинову всего сто рублей биржевым курсом, каковая сумма получена от портного цеха из ремесленной казны. Оные деньги сто рублей биржевым курсом получила означенного мастера Ульянинова жена Анна Алексеевна, а вместо неё неграмотной, по приказанию её сын родной Василий Николаевич Ульянинов расписался»*.

В ревизской сказке астраханских мещан по 9-й народной переписи зна-чится: «Николай Васильевич Ульянов — умер в 1836 г.». В 1836 году Илюше было всего пять лет. И хотя Анна Ильинична Ульянова в своих воспоминаниях писала, что, когда умер Николай Васильевич, младшему было всего семь лет, в подобных случаях мы должны больше доверять архивным документам. Тем более, что весь 875-й лист ревизской сказки — заполнен рукой Василия Ульянова. В заключение он писал: «...вместо вдовы астраханской мещанки Анны Алексеевны, по мужу Ульяновой, за неумением её грамоте и по личному её приказанию родной сын её Василий Николаевич Ульянов руку приложил»**.

Та же дата смерти старого портного указана и в деле Астраханской казённой палаты о назначении рекрутского набора на 1850 год. В графе, отведённой для указания имени, отчества и прозвания старшего члена семейст-ва, записано: «Николай Ульянов, умерший в 1836 году»***.

Николай Васильевич скончался во второй половине 1836 года, так как в июне он ещё получил пособие по болезни.

Ульянова похоронили на деньги собратьев по цеху. Попечение о похоронах брали на себя мастера-ремесленники. Об этом было записано в уп-равном свидетельстве, являющемся официальным документом.

После смерти кормильца семья бедного портного осталась без всяких средств. Старший в семье — семнадцатилетний Василий. Ему и пришлось на свои неокрепшие плечи взвалить непомерную ношу главного в семье.

Вскоре старшая сестра Мария вышла замуж за вдовца Николая Захаровича Горшкова. После смерти первой жены у Николая Захаровича на руках были два малолетних сына — Константин и Александр. Но, вероятно, Марии Ульяновой было не до выбора жениха. А Николай Захарович считался купеческим сыном. Его отец Захар Гаврилович (в прошлом государственный крестьянин села Никольского) перешёл из общества астраханских мещан в трёх-гильдии купечество в 1844 году, имея капитала 2 тысячи рублей. Капитал был вложен в «Эмбенскую рыбопромышленность»*. (рыболовные суда и снасти).

Эмбенский лов получил название от старинного, когда-то добычливого промысла против устья реки Эмбы. Необходимая принадлежность лова: эмбенская стоичная лодка, подъездная или подбежная лодка, несколько подчалков. Стоичная стоит на якоре на месте лова, играя роль плавучей ватаги: на ней живут рыбаки, размещены орудия лова, здесь же посольные чаны. Подъездная лодка для сношения с берегом. Она увозит пойманную рыбу и доставляет воду и провиант. Подчалки для производства лова. В них перебирают сети и снасти. Эмбенский лов обычно вели коренные астраханцы, был он прекрасной школой подготовки самых выносливых моряков.

Муж Марии Николаевны не раз выходил с отцом на этот опасный лов. Осенью 1853 года Николай Захарович попал в жестокий шторм, сильно про-студился и умер от горячки в 39 лет.

После его смерти вся забота о семье легла на плечи жены. Мария Ни-колаевна не согнулась, не упала духом. Воспитала и двух пасынков, и двух родных сыновей, Ивана и Степана. Жила она в небольшом деревянном домике. Он стоил всего двадцать рублей. В налоговой раскладочной ведомости за 1872 год было записано, что «дом вдовы Марии Горшковой по малоценности налогу не подлежит»**. В те годы посильную помощь ей оказывал брат Василий Ульянов.

Продолжение следует.

Версия для печати