В.И.Староверов. Эпитафия российской деревне.
_____
СТАРОВЕРОВ ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ, доктор философских наук, профессор, Заслуженный деятель науки Российской Федерации, академик международной Славянской академии наук и Академии геополитических проблем, член Президиума Центрального Совета общественной организации «Российские учёные социалистической ориентации» (РУСО).
Ещё недавно, характеризуя положение и развитие России, было принято традиционно говорить, помимо всего прочего, о её деревне как об относительно самостоятельной социально-территориальной подсистеме российского общества или цивилизационном институте российских народов.
К сожалению, ныне приходится констатировать, что деревня как социально-политическая территориальная подсистема общества и цивилизационный институт РФ фактически уничтожена.
С реставрацией в России капитализма она разделила историческую судьбу деревни как изжившего себя субъекта исторических процессов
в прочих развитых, а иногда и среднеразвитых, капиталистических странах.
По мере своего развития общественная капиталистическая систем неизбежно уничтожает политэкономическую, социально-политическую и социокультурную субъектность деревни. Её интересы начал выражать финансово-спекулятивный капитал городских олигархов, а сама деревня трансформируется в бессубъектную сельскую территорию, полигон эксплуатации её природного и социально-гуманитарного потенциала.
* * *
Специфическими чертами полнокровной деревни как исторически обусловленного общественного организма являются, прежде всего:
— её обладающее мноногаспектной субъектностью население, способное на самостоятельное расширенное социально-демографическое воспроизводство;
— обеспечивающее дисперсное проживание этого населения в духовно-культурном единении с природой его расселение;
— производственно-экономические и политические условия существования, необходимые для обеспечения выше названных свойств жизнедеятельности населения;
— дихотомия с парной подсистемой общества, то есть с городом,
на основе их функциональной дополнительности и взаимосвязи…
Ни одного этого качества политической и институциональной функциональности у рассматриваемого социального организма в системной полноте фактически уже не сохранилось.
Взять, к примеру, сельское население. Стремительное и всё ускоряющееся в РФ уменьшение его численности, особенно в последние десятилетия, сопряжено с деформациями социально-демографической структуры: половозрастной, семейной, установочной. Это — чем дальше, тем в большей степени — делает невозможным, во-первых, его расширенное социально-демографическое воспроизводство, во-вторых, обеспечение сельским населением социального контроля
над территорией расселения, в-третьих, достаточно эффективную реализацию деревней функциональной предназначенности сельского населения — быть «живой силой», подпитывающей развитие системных для российского общества наций. Особенно русской и близких к ней русскоязычных граждан.
По данным Роскомстата РФ, наша страна ещё имеет около 60 млн. сельского населения (включая аграриев, живущих в малых городах страны). В реальности его намного меньше. Сколько на самом деле, никто не знает.
Например, по данным трёхгодичной давности Центрального отдела ЗАГС РФ, подтверждаемым и «Книгой фактов» ЦРУ США, в сёлах и малых городах РФ сегодня проживало уже на 21 млн. человек меньше, чем в дореформенный период. По данным Д.Терентьева, в сельской местности проживает 38 млн. (Терентьев Д. Вот приехал барин // Аргументы недели, октябрь 2019 г. С. 9). По моим расчётам, стабильно живёт
в ней уже менее 1/4 россиян, тогда как в добуржуазный период проживало около 40% россиян.
Особенно коснулось демографическое опустошение российской азиатской деревни. Сегодня за Уральским хребтом на сотни и тысячи километров во все стороны уже образовались лишённые социального пригляда населения пустые территориальные анклавы, что дало оправданные основания корреспонденту «Комсомольской правды» констатировать в репортаже «Пустая страна» (см.: 10 сентября 2019 г.), что ныне «Россия — пустая, малонаселённая страна».
Причины демографического опустынивания российских сельских территорий вообще-то давно уже общеизвестны.
Во-первых, это — интенсивная миграция сельского населения в города. Она во всем мире зародилась одновременно с урбанизацией и ускорилась в индустриальную эпоху, как реакция этого населения
на лучшие условия труда и жизни в городах. К тому же заострённая на прибыль рыночная экономика с некоторых пор стала повсеместно поощрять этот процесс, поскольку индустриальный труд в городах более производителен и прибылен для её дельцов.
В советский период в нашей стране, даже в десятилетия интенсивной социалистической индустриализации её хозяйства, миграционная интенсивность сдерживалась государством административно-организационными мерами, а больше тем, что технологически быстрыми темпами индустриализировалась производственно-трудовая сфера занятости сельского населения и одновременно, в меру экономических возможностей, улучшались культура и быт его жизни.
Это делалось даже в том случае, когда соответствующие мероприятия не только не давали прибыли, но и были экономически убыточны. Учитывался не только экономический, но и социальный эффект от сохранения в сельской местности постоянного контингента населения.
Ситуация изменилась, когда в ходе волюнтаристской экономической политики к управлению социалистической экономикой были допущены адепты всесильной, «регулирующей социальность» руки рынка — экономисты-товарники. Руководствуясь догмами, заимствованной у капиталистического Запада неолиберальной теории «экономикс», они убедили Н.С.Хрущёва поменять критерии эффективности производственно-экономического развития с интегральной оценки, учитывавшей экономическую пользу в органической взаимосвязи с социальной,
на оценку его успешности исключительно экономической прибылью.
Пришедшие к власти на волне антисталинской кадровой политики преемники Хрущёва, весьма слабые в марксистко-ленинской теории общественного развития и вообще утратившие вкус к работе по её обновлению в соответствии с историческими изменениями в мировой и советской социальной реальности, забыли о предостережении И.В.Сталина, что «без теории нам смерть». Они не поняли коварства этих хрущёвских, отягощённых бациллами, чуждыми природе социализма, разлагающими его ткань, капиталистических теоретических новаций, и бездумно подчинили им дальнейшую практику совершенствования нового строя. Это — чем дальше, тем пагубнее — начало негативно сказываться.
Наиболее пагубно, и притом быстро, это отразилось на деревне. При дисперсном поселенческом расселении её населения в нашей стране, особенно в пространственной России, с преобладанием в ней малых поселений, 3/4 деревень были с подачи академика Т.И.Заславской объявлены неперспективными. В связи с чем возобладала государственная политика игнорирования социально-бытовых потребностей их населения, что, в конечном счете, обрекло малые деревни на самоликвидацию.
Предполагалось, что их жители переедут в крупные сёла и в целом, при совершенствовании дорожной сети и транспортного обслуживания, социальный контроль сельчан над сельской территорией сохранится.
Но возрождённая в обстановке хрущёвского волюнтаризма бюрократизация управления советским обществом, о смертельном для него характере которой большевиков предупреждали Ленин и Сталин, усилила негативное воздействие на советскую деревню исторически традиционной для России угрозы «дураков и дорог» — умножения первых и отсутствия вторых.
Возобладавшая после смерти Сталина практика кумовства в деле формирования кадров управления засорила эту сферу посредственностями, карьеристами по их ориентации и, так сказать, профессиональными троечниками типа Черномырдина. И несмотря на обилие программ подъёма сельского Нечерноземья РСФСР, дорожного обустройства Севера и районов по обе стороны БАМа, дороги так и остались слабым местом освоения российских просторов.
К тому же законы поведения масс при столь кардинальном ухудшении условий традиционного уклада жизни, как отрыв их с исторически обжитых предками мест расселения, имеют ту особенность, что оно начинает идти в разрез с расчётами тех, кто его нарушает. Массы, как я и предупреждал ещё в своей первой социологической книге «Город или деревня: наше общество сегодня и завтра» (М.: Политиздат, 1972), побежали в города.
Принявшие в хрущёвские и последующие советские времена тревожные масштабы интенсивного бегства сельского населения в города усилились в ходе радикальных неолиберальных реформ в деревне, когда «реформаторы» стали активно разрушать саму производственно-экономическую и социально-культурную основу сельской жизни. В пореформенные три десятилетия — а отсчёт их следует вести с 1987 года — из сельской местности РФ уехало ориентировочно свыше 40 млн. человек.
Уже одно это обстоятельство разорвало в клочья системность дисперсного расселения россиян по территории, сделало его анклавным, не способным контролировать не только экологию, но и криминогенно-правовую безопасность сельских территорий. Не случайно даже буржуазные СМИ время от времени бьют тревогу, что в лишённых социального пригляда местного населения в таёжных безлюдных анклавах отсиживаются криминальные и даже террористические элементы. В результате либеральных реформ, неоднократных пересмотров Лесного кодекса, «оптимизаций» служб защиты леса, государственная охрана его дышит
на ладан. По сведениям тех же СМИ, сегодня лесников в РФ в 1,5—2,0 раза меньше, чем в соседней, несравнимо меньшей Белоруссии.
И это ещё не вся опасность трансформации института деревни в социально-аморфную сельскую территорию.
Уезжали в город в последние десятилетия в город в основном молодые сельчане, оставались пожилые. Это вскоре создало ситуацию,
в которой доля способных к деторождению людей в деревне упала ниже плинтуса, а у оставшихся старожилов условия жизни резко ухудшились. Вслед за молодыми её стали покидать и пожилые. За годы буржуазных реформ поредевшая к началу их сеть деревень потеряла 30 тыс. поселений. Если учесть, что среди официально функционирующих
в каждом 8—10 проживает 3—10 стариков, то в реальности жизнь теплится в сравнительно немногих сёлах, станицах и аулах.
Вместе с заведениями культуры и быта всё интенсивнее разрушается и сеть здравоохранения. Оптимизация медицины привела к тому, что за время реставрации капитализма в России 2/3 населённых пунктов её не имеет доступа ни одному виду медицинской помощи. В 5 раз сократилась численность сельских больниц, 89% сельчан в стационарах сами оплачивают лекарства, шприцы, перевязочные материалы. Поэтому 68—70% сельчан лечатся у местных знахарей или самостоятельно.
В результате в деревне существенно ухудшилось здоровье населения, возросли инвалидизация сельских людей, увеличилась доля олигофренов и умственно отсталых детей, изменилась семейная структура. Если в городе репродуктивную способность сохранили на сегодня почти 2/3 семей, то на селе в разных регионах всего 17—25%.
Начиная с 1992 года, смертность в сельской местности стала больше показателей рождаемости. В целом, в российской, особенно в русской деревне, установился устойчивый режим депопуляции населения. Причём, мониторинг Минсельхоза РФ «Состояние социально-трудовой сферы села» засвидетельствовал, что эта разница между рождаемостью и смертностью на селе в 1996—2015 годах росла в 1,3—1,5 быстрее аналогичного показателя в городе, где депопуляция к тому же покрывалась притоком среднеазиатских и иных мигрантов. Тогда как численность желающих ехать в российскую деревню неуклонно падала.
К сожалению, неблагоприятная политика российского буржуазного государства в отношении сохранности сельского населения, став неблагоприятной для деревни в начальные пореформенные годы, остаётся таковой и по сегодня, то есть весьма противоречивой и непоследовательной.
* * *
В настоящее время российские СМИ оживлённо обсуждают сентенцию, высказанную по этому поводу одним из влиятельных государственных деятелей РФ, а именно мэром Москвы С.С.Собяниным. По его словам, с точки зрения социальных и экономических интересов нашей страны вообще всё население РФ целесообразно сосредоточить
в 10 мегаполисах, поскольку продовольственную проблему страны можно решить вахтовым методом. То есть так, как решается частично в последнюю четверть века проблема добычи сырьевых богатств на Севере. Этот метод ещё в советское время рьяно пропагандировал другой поклонник «экономикс», соратник Заславской академик А.Аганбегян.
Очевидно, что это заявление можно расценить, в лучшем случае, как типичный пример очередного административно-бюрократического заскока в духе неолиберальной «экономикс». Или, по выражению одного из СМИ, как свидетельство того, что федеральный центр не желает менять политику, навеянную его мечтой вконец извести «нерентабельное» население провинций, сбросить с себя остатки хлопотных социальных обязательств, а урожаи собирать силами гастарбайтеров, которым не нужно ни школ, ни больниц.
Вероятно, что эти представления названного деятеля породили
те изменения, которые произошли в последние годы в рыночно-реформированном российском сельском хозяйстве.
После того, как был разрушен советский АПК, точнее, после того, как советский Агропром был трансформирован российским буржуазным государством в агропромышленный бизнес (АПб) крупхозов, сложившиеся при его поддержке олигархические суперагрокомпании стали давать основную часть товарной сельхозпродукции РФ. Притом, используя новейшую технику, они обходятся минимумом живой рабочей силы. Поэтому пропагандировавшийся Аганбегяном вахтовый метод ведения производства в таких агрокомпаниях вообще-то действительно, как и в добыче газа и нефти на северных промыслах, в рыночных
условиях вполне стал возможным.
Только не получится ли в итоге так, как и в добыче промышленного сырья, где гладко было на бумаге, да забыли про овраги и получили новые гигантские проблемы. А именно, российский Север, лишённый аборигенного населения, вновь превращается в необжитой край с кучей вытекающих из этого обстоятельства трудностей: геополитических, социальных, международных и т. д.
Во-первых, как уже показала практика нашей страны в последнее десятилетие, крупхозы — это агрокомпании, агрохолдинги. ООО и т. д. — делают аграрное производство очаговым, продуцируя огромные пространства запустения. Как верно отмечают специалисты, такая практика обеспечивает не устойчивое развитие сельских территорий, а деградацию сельской жизни.
По замечанию известного деятеля российского крестьянско-фермерского движения Василия Мельниченко на территориях, где обосновались агрохолдинги, «в запреты попадает ведение отдельных традиционных видов сельскохозяйственной деятельности.., и пример тому — ликвидация свиноводства, как фермерского, так и в личных подсобных хозяйствах». (Мельниченко В. Федеральный сельсовет: как, имея всё, потерять ещё больше // Аргументы недели, 4 сентября 2019 г. С. 10).
К тому же строительство крупхозами современных суперферм
по 2 800 голов дойного стада и агрокомплексов с десятками тысяч голов мясного скота каждая, порождает чрезмерную экологическую нагрузку на территории, становясь «гнойниками» эпидемий разрушения природных условий существования человека. И это ещё не всё.
При скученном, сверхсконцентрированном на малом пространстве аграрном производстве неизбежно использование огромных объёмов химикатов, пестицидов, гербицидов, биостимуляторов, антибиотиков, что чревато не только ущербом экологии, но и медицинскими и биологическими угрозами потребителям продукции таких крупхозов. То есть всему российскому социуму.
Об этом предупреждает эксперт Московской школы управления «Сколково» профессор Николай Дурманов, говоря: «…Природа утраты антибиотикоустойчивости очень сложная. Причиной её возникновения является человеческая цивилизация: мы кормим антибиотиками скот — нельзя не кормить, потому что иначе не смогут выжить тысячи голов скота в одном месте…». И получается, что продукты агрохолдингов пропитаны антибиотиками. Это грозит тем, что через несколько лет раковых больных «нечем будет лечить. Исчезнет такое явление, как кесарево сечение, пропадёт огромный пласт микрохирургии, опасно станет даже лечение зубов. Уже сейчас организм человека наполнен антибиотой так, что врачи в реанимации всё чаще наугад перебирают антибиотики, стараясь поддержать успешно прооперированного больного, и не успевают, потому что ни один препарат не работает. И нас ждут более серьёзные проблемы…». «Для решения проблемы, по идее, нужно немедленно забирать антибиотики из сельского хозяйства. Но как их забрать? Это гормоны роста, без них животноводство не даст доходов аграрным олигархам». (Дурманов Н. Следующие 20 лет: медицинские и биологические угрозы. Доклад на форуме «VESTIFINANCE” в 2017 г.).
Во-вторых, крупхозы выгодны преимущественно их владельцам-олигархам, но разорительны экономически для государства и ущербны социально для российского общества, прежде всего, конечно, для сельского населения.
Анализ того, кому достаются огромные субсидии государства сельскому хозяйству, показывает, что их получают преимущественно крупхозы, принадлежащие олигархам, а прочие хозяйства — крестьянско-фермерские, личные подсобные, народные предприятия — довольствуются крохами или из-за бюрократических препон остаются ни с ничем.
Многим россиянам известна своей продукцией гигантская агрокомпания «Мираторг», но мало кому известно, что Министерство сельского хозяйства России за два года передало «Мираторгу» для покрытия убытков 25 млрд. руб. субсидий. Крупный производитель говядины АПХ «Мираторга» «Брянская мясная компания» получила в 2017 году 2,428 млрд. руб., а в 2018-м уже 13,899 млрд. руб. чистого убытка, но выручка её составила в эти годы, соответственно, 16,1 и 21,9 млрд. рублей. Такова «животворная сила» государственных субсидий аграрным олигархам.
Не остаются в обиде и прочие олигархические агрокрупхозы. Хозяйство «Заречное», которое показывали минувшим летом тогдашнему премьеру Д.А.Медведеву как образцовое, облагодетельствовано 10 млрд. руб. субсидий. ГК «ЭкоНива» Ступинского района Московской области получила от Минсельхоза РФ в 2018 году 9,1 млрд. руб. субсидий. Пикантность последнего благодеяния в том, что «ЭкоНива» на 99% принадлежит германской TkolandGmqH, торгующей в России немецкой техникой, а за счёт российских кредитов с нулевой ставкой и субсидий она строит ущербные для российской экологии молочные мегафирмы с минимальной экономической и социальной пользой для российских сельских территорий.
Впрочем, минимальна такая польза и от деятельности большинства других частных капиталистических аграрных крупхозов. Вышеназванный Мельниченко сравнил эффективность инвестиций в молочное животноводство. Оказалось, та же «ЭкоНива», инвестировав 3 млрд. руб., построила молочную ферму на 2 800 голов с надоем на корову 10 тыс. кг, валовым годовым производством молока 28 тыс. тонн и мяса —
600 тонн. При этом было создано 100 рабочих мест, произведено продукции на 1 млрд. Фонд оплаты труда составил 56 млн., налог на доходы физических лиц — 5 млн., единый сельскохозяйственный налог —
30 млн. рублей. Скученность большого количества крупного рогатого скота существенно повысила экологическую нагрузку на территорию района. При этом выгоду получил узкий круг владельцев компании.
В сравнение автором приведены итоги деятельности сельскохозяйственных кооперативов трех районов — Вилегодского Архангельской области, Приозёрского Ленинградской и Камышловского в Свердловской области. Все они, находясь в худших, нежели «ЭкоНива», климатических и инфраструктурых условиях, вложив аналогичные 3 млрд. руб. инвестиций, создали 45 молочных ферм по 100 голов каждая с надоем 8 тыс. кг от каждой коровы. В целом получили в год 36 тыс. тонн молока (в 1,3 больше «ЭкоНивы»), 900 т мяса (в 1,5 больше ЭН) и в дополнение к этому построили 3 молочных завода, 3 мясоперерабатывающих цеха, 3 цеха производства комбикормов, 3 цеха по переработке рапса, 3 кооперативные МТС, 3 кооперативных инженерно-технологических центра, организовали 3 сельскохозяйственных производственно-потребительских кооператива.
Всё это имело следующий социально-экономический эффект: создано 684 рабочих места (в 6,9 больше, чем крупхоз), произведено продукции на 3 млрд. (в 3 раза больше), ФОТ составил 580 млн. (в 10,4 раза больше), НДФЛ — 52 млн. (на столько же больше), ЕСХН — 63 млн. руб. (в 2,1 раза больше «ЭкоНивы»). Распределённый по территории трёх районов скот не принёс их экологии никакого ущерба, и в то же время 45 хозяйствующих субъектов, более 300 семей, получили стабильный достойный доход.
Ещё более благоприятные социально-экономические результаты показывают сравнения эффективности деятельности частных крупхозов и народных предприятий типа совхоза «Московский» (рук. П.Н.Грудинин), «Звениговский» (И.И.Казанков) в Марий Эл, Усольского свинокомплекса в Иркутской области (И.А.Сумароков) или колхоза им. Фрунзе (Бессоновка Белгородской области, В.Я.Горин). Они однозначно свидетельствуют в пользу народных предприятий. И подтверждают назревшую необходимость России: прекратить экономически, социально-политически и цивилизационно ущербные для страны неолиберальные реформы.
* * *
Итог этих буржуазных реформ — утрата деревней её социально-политической и социокультурной субъектности, запустение большей части территорий страны, что делает Россию лакомым объектом внешней экспансии, обосновываемой «необходимостью» более эффективного использования наших просторов во имя блага всего человечества. Такие планы недругов нашего Отечества из числа правителей глубинного глобалистского правительства начинают пользоваться за рубежом всё большей популярностью у масс обывателей, что взрыхляет почву для подготовки новой мировой войны.
С целью возрождения субъектности российского сельского населения, институализации в жизненно необходимую ещё общественную социально-территориальную подсистему нужно, прежде всего, восстановить его представительство в органах управления российским социумом, в которых он мог бы эффективно отстаивать свои интересы, и одновременно создать в сельской местности условия для труда и прочей жизнедеятельности.
Что касается социальной субъектности деревни, то вся социальная история является показателем не столько эволюционного, сколько насильственного уменьшения её в пользу доминантных социальных сил вышедшего из недр её города. Если ещё в средневековье, то есть до формирования крепостнического права, интересы деревни доминировали в управлении государством, то уже в условиях крепостничества право представлять в нём интересы в верхних эшелонах государства захватило дворянское сословие. Ниже, в экономической сфере господствовало оно же,
а в бытовой доминировали установления общинного уклада. Однако даже царское правительство поздних времён пыталось обеспечить реализацию интересов масс деревни через систему земских учреждений.
В советское время социальная субъектность деревни как подсистемы общества и цивилизационного института получила максимальное и разностороннее представительство на всех уровнях управления.
В верхних — через соответствующие структуры в центральных партийных органах, через своих депутатов в Верховном Совете, Совете колхозов, профсоюзах аграрных, затем агропромышленных работников и
т. д. На среднем и низовом — через сеть иных учреждений. Её интересы, в том числе экономические, были защищены Конституцией и разветвлённой системой законов.
В ходе неолиберальных реформ представительство деревни в высших эшелонах фактически исчезло. Ни в Совете Федерации, ни в Госдуме РФ её подлинных представителей нет, как нет их и на региональном уровне. Социокультурные интересы её фактически полностью лежат
в компетенции государства в общем плане, экономические же интересы реализует преимущественно городской финансово-экономический капитал в лице олигархов, преследующих свои узкие интересы обеспечения прибыли и мало озабоченных социальными и культурными потребностями сельского населения.
Таким образом, деревня за годы «реформ» из полномочной социально-политической и социокультурной подсистемы общества трансформировалась в лишённую субъектности сельскую территорию. Муниципальные органы власти, у которых, по сути, отсутствует материально-экономическая база, сегодня большей честью являются по преимуществу простой декорацией буржуазной демократии на сельских территориях.
* * *
Второе условие возможности возрождения субъектности и системной институциональности деревни — создание в сельской местности цивилизованных условий для продуктивного созидательного труда и социальной жизнедеятельности всех категорий сельского населения. Это требует нетрадиционного решения.
Очевидно, что научно-технический прогресс подорвал сельское хозяйство как преимущественной основы трудовой занятости сельского населения. Для некоторой части его такую занятость может обеспечить замена олигархических агрокрупхозов сетью кооперативных и народных предприятий. Но в пространственно гигантской России этот путь,
в отличие от компактных стран типа Польши и тем паче Исландии, — исторически пройденный этап.
По расчётам РАНХиГС, вследствие роботизации трудовой деятельности из традиционной для нынешнего времени сферы её с рынка России к 2030 году уйдут 45,5% работников, в том числе из сельского и лесного хозяйства при ориентации их на крупхозы — 58 процентов. (См.: Зиновьев А. Роботы наступают // Вечерняя Москва. 2019. № 36). Таким образом, необходимо или действительно смириться с перспективой перетока сельского населения в пресловутые мегаполисы, стратегия строительства которых в нашей стране, на наш взгляд, представляет собой геополитическую ловушку, чреватую утратой Россией
не только её державного характера, но и суверенитета.
Социологи уже в советское время активно поднимали вопрос о том, как разнообразить в сельской местности сферу трудовой занятости. Сегодня, когда современные технологии аграрного производства резко сокращают приложение живого труда непосредственно в сельском хозяйстве, как никогда стала актуальной глубокая переработка аграрной продукции, строительство подлинно цивилизованной социальной инфраструктуры: комфортабельных, оснащённых удобствами жилищ, хороших дорог, сети дистанционного социокультурного обслуживания населения и т. д.
Наличие в сельской местности бытовых и духовных удобств для комфортного проживания привлечёт в неё на местожительство людей
не только физического, но и интеллектуального труда. Эти удобства позволят сельскому населению дистанционно выполнять работы даже такого высокоинтеллектуального характера, как, скажем, дизайнера, редактора, конструктора, консультанта, педагога…
Но главный пока поворот стратегической политики в этой сфере — работы, способные обеспечить потребности экологического обустройства необъятных российских просторов.
Прежде всего, остро стоит задача оздоровить пораженные хищнической эксплуатацией ради олигархической прибыли сельскохозяйственные угодья и территории очагового суперсконцентрированного животноводства. Сегодня десятки миллионов гектар сельхозугодий России,
в том числе черноземных, утратили плодородие и перенасыщены вредными химикатами, а потому нуждаются в рекультивации. «Запасы» вредоносного, малопригодного для использования свиного навоза окрест олигархических агроспецкомплексов отравляют огромные площади бережно возделанной некогда колхозами и совхозами земли.
В общем, хищнический характер хозяйствования обуянных погоней
за мимолётной прибылью новоявленных агробаронов, руководствующихся принципами неолиберализма, создали почти в каждом регионе свои зоны экологического бедствия. Так что сельскому населению есть к чему приложить свои руки. И государство должно пустить свои сотни миллиардов рублей субсидий не в адрес агропромышленных олигархов, а именно на обеспечение таких насущных работ по рекультивации земель.
Требуют активизации сельского населения и такие направления общественно полезной деятельности, как рекреационный туризм. Не секрет, что наши привлекательные своей живописностью просторы сегодня отталкивают людей отсутствием или непроходимостью дорог и неготовностью местного населения достойно обслужить интересы туристов. Следовательно, необходима большая и многообразная работа
по строительству кемпингов, развитию производства местных художественных промыслов, сети заведений питания и самодеятельности.
Но пока сельчане не заинтересованы в этом или не имеют для этого начального капитала, и льготные субсидии государства в этом деле были бы как нельзя кстати. Но пока демонстрацию красот, например Байкала, забирают в свои руки пришлые китайцы, интенсивно строя, например, на острове Ольхон, культурно-бытовую инфраструктуру.
Много предстоит сделать для того, чтобы стали доступными для посещения людей местные грибные и ягодные леса, речные заводи, другие достопримечательности. Однако сейчас даже подмосковные леса захламлены буреломами и недоступны людям. В 2019 году летом в этих лесах заблудились сотни людей из местных аборигенов, что уж говорить о туристах и дачниках.
Леса — наше национальное богатство и гордость — за время буржуазных реформ превратились в средоточие проблем. Раньше за порядком в них следила мощная квалифицированная лесная служба, которая вследствие рьяной неолиберальной кампании «оптимизации» всего и вся в национальном хозяйстве ныне разрушена. А ведь эта служба
составляет сферу приложения труда преимущественно сельского населения.
Важное направление экологического оздоровления российских просторов представляет собой деятельность по освоению «голубой целины» — рек, озёр, прудов, которых в России ещё десятки миллионов,
но большинство из них в настоящее время деградируют. Даже наша краса и гордость Волга-матушка мелеет и местами заболачивается. До революции их поддерживали в хозяйственном порядке многолюдные сельские общины и владельцы «культурных хозяйств». Затем, в советское время в рамках сталинского плана преобразования природы активно оздоровляли и множили числом колхозы и совхозы. И они были заметным сегментом продовольственного обеспечения советского населения. В ходе буржуазных реформ они, по сути, заброшены, стали заиливаться, зарастать, превращаться в заморные водоёмы. А ведь при надлежащем внимании к их очистке они могут стать источником десятков миллионов центнеров пресной рыбы, сотен миллионов тонн ценного сапропеля, который вполне способен заменить пресловутые химикаты, заражающие почву тяжёлыми металлами и вредными для здоровья людей не только в деревне, но и в городе — через пищу — соединениями.
Короче говоря, разумный поворот аграрно-сельской социально-хозяйственной политики в сторону оздоровления экологии и обеспечения пространственной безопасности россиян способно дать фундаментальную базу для институционального возрождения субъектности отечественной деревни, которую сегодня пытаются списывать с исторической авансцены, хотя объективная потребность российской цивилизации ещё нуждается и долго будет нуждаться в её социальном потенциале, который представляет, согласно К.Марксу, «живую силу» функционирования и развития нации.
Однако такое возрождение отечественной деревни невозможно без восстановления её социально-институциональной субъектности, что требует возвращения ей возможности самой управлять осуществлением её институциональных, прежде всего социально-экономических, интересов. А это невозможно без революционных перемен, мирного или нет, зависит от их инстинкта самосохранения, отстранения от власти присвоившей функции управления буржуазии, прежде всего, городского финансового капитала. А, соответственно, и без коренной перестройки обслуживающего его интересы олигархическо-буржуазного государства.
Версия для печати
