Р.И.Косолапов Маркс современен всегда

 КОСОЛАПОВ РИЧАРД ИВАНОВИЧ, лауреат Ленинской премии.

Ниже публикуется моя старая статья под этим заголовком, появившаяся в журнале «Коммунист» № 7 за 1983 год. Она была посвящена столетию со дня кончины нашего главного пророка (14.03.1883). Потревожив покой этого 34-летнего (треть века как-никак) архивного документа, я с радостью обнаружил, что он вовсе не устарел и — при всех перипетиях, причём драматических и трагических, пережитого периода — удивляет своей жизненностью и свежестью. Публикация в этом случае посвящается уже другому, близящемуся юбилею — 200-летию со дня рождения Карла Маркса (05.05.1818) и с новой силой подтверждает верность прежнего названия.

Автор этих строк, ещё лет десяти отроду, как-то ненароком заглянул в «Манифест Коммунистической партии» и, поражённый мощью его обобщений и очарованный образами, влюбился. Конечно, это была литература для взрослых, и нечего было спешить. Но поспешила жизнь. Грянувшая вскоре Отечественная война подстегнула возмужание мальчишек, отроков, юношей. Она сильно повлияла на нашу тогдашнюю, выражаясь современным языком, профориентацию. К примеру, я отказался от страстной детской мечты стать художником и упрашивал отца определить сына в Суворовское училище... Во всяком случае, творческая струна настроилась на боевую мелодию.

Статья 1983 года писалась ещё в условиях социалистического строя, стабильного, но уже обеспокоенного признаками застоя, то есть нуждающегося в реформах, в первую очередь (1) в форсированном завершении построения бесклассового общества и (2) в оперативном пересмотре теории и практики народнохозяйственного планирования. Разумеется, это были далеко не частичные проблемы, нужды и заботы Советской страны, но надо было срочно решать именно эти, очевидно ключевые, с чем уже десятилетия явно запаздывали.

Уход из жизни в течение трёхлетия (1982—1984—1985) трёх генеральных секретарей старших возрастов, частая перемена их мало схожих «команд» явились устойчивым сигналом неблагополучия в верхах в условиях передачи власти в руки представителей поколения иного происхождения и воспитания, иного жизненного опыта. По этому поводу было немало суждений, предположения и надежд, но проползание на высший пост в государстве балаболки с антикоммунистическим креном, политической «чёрной дыры» без каких-либо заслуг, даже в дурном сне не могло бы привидеться. Тем не менее, такой «подарочек» в своей судьбе Россия поимела.

Всю отведённую ему шестилетку (1985—1991) Горбачёв посвятил подготовке вверенной ему ленинской партии к отказу от власти. Он довёл

до неузнаваемости морально-политическое лицо аппарата КПСС, вызвал отток из неё рабочего класса, обозление «людей улицы» унизительными очередями за куревом и выпивкой, дефицитом того элементарного, чего было вдоволь уже по послевоенной денежной реформе 1947 года. Предпочтение рынка плану, провозглашение частной собственности «священной коровой» сопровождалось либерализацией управления государством. Последующие перевыборы Советов наполнили их публикой, собиравшейся «рулить без коммунистов». Эти новые псевдослуги народа восторженно проголосовали за роспуск всесоюзной партии республиканским парламентом. Чудовищным актом, совершённым под ту же «весёлую руку», стала паразитарная экспроприация (приватизация) «ничейного» всенародного достояния и личных сбережений граждан. Подлинная цена этим восторгам, проявленным своего рода повтором дооктябрьских эсеро-меньшевистских Советов, была объявлена через два года. Это было произведено танковым ельцинским расстрелом Советской власти.

Задолго до этой, буржуазно-бюрократической контрреволюции 1985—1993 годов, в июне 1925-го со слушателями Свердловского университета встречался Сталин. Один из десяти заданных ему вопросов был следующий: «Какие имеются опасности нашего партийного перерождения в связи со стабилизацией капитализма, если эта стабилизация продержится долго? Есть ли у нас вообще такие опасности?».

«Опасности, как возможные и даже как реальные опасности, несомненно существуют, — ответил Сталин. — Существуют они у нас безотносительно к стабилизации. Стабилизация делает их лишь более ощутительными. Их, этих опасностей, если взять главные из них, я думаю, три:

а) опасность потери социалистической перспективы в деле строительства нашей страны и связанное с этим ликвидаторство;

б) опасность потери международной революционной перспективы и связанный с этим национализм;

в) опасность падения партийного руководства и связанная с этим возможность превращения партии в придаток государственного аппарата». (Сталин И.В. Соч. Т. 7. С. 164).

За 60 лет, минувших после этого анализа до начала горбачёвско-ельцинской «смуты», с перечисленными опасностями не могли не произойти существенные изменения. «В нашей буче, боевой, кипучей» индустриализации и коллективизации, Великой Отечественной и затем послевоенного восстановления первая опасность была ещё до завершения этапа раннего социализма, или переходного периода от капитализма к социализму, помпезно и аляповато заслонена хрущёвской формулой «развёрнутое строительство коммунизма»; вторая опасность — формулой «ликвидация колониальной системы империализма», а вот третью опасность предпочли не замечать. Но именно она, делаясь из «возможной» «реальной», сыграла после ухода Сталина из жизни свою роковую роль. Партию не как исторический феномен, добровольный идейный союз единомышленников, сознательный авангард рабочего класса, а как некий случайный «корпоратив», топча все конституционные и уставные нормы, попросили разойтись потому, что современный «босс» конторы, по требованию другого босса, пожелал отставки. (Правда, отказываясь от генсекства в партии, Горбачёв пытался прикрыться фанерным щитом президента СССР, но такой пост был несовместим с советской системой, а Союз ССР — распущен беловежским сговором... Так «завершали» историю КПСС перерожденцы, то есть якобы демократы, видимо, позабыв, а может быть, не зная, что с наследием Маркса и Ленина так поступать нельзя.

Приходилось мне писать и говорить об этом, но почти всё, как для слепых и глухих. Однажды, ещё в пору горбачёвской «перестройки», едучи

на такси мимо какой-то церквушки, около которой толкалось десятка три прихожан, я услышал народное суждение об этом явлении. «Вот она, — сказал таксист, — наша вторая правящая партия...». До сих пор в кулуарах и на кухнях бытует версия о мягкой, почти автоматической замене коммунистической идеологии идеологией православной, христианской и вообще религиозной других видов, но, во-первых, отказаться от истины, которую являет во весь свой гигантский рост марксизм-ленинизм, значит отринуть и «отвалить» не менее половины современной гуманистической культуры, во-вторых, помешать искренне верующим искать приемлемые для них пути и формы разумного совмещения стихийных, вековечных народно-коммунистических настроений и проповедью Христа и других пророков.

Духовное богатство, которым Маркс одарил человечество, имеет своё начало, но не имеет конца. Вхождению народов из своей, подмазанной цивилизационным кремом, ещё полузвериной предыстории

в свою подлинную, реально-гуманистическую историю, конечно, уже мешали (вспомним судьбу Парижской коммуны 1871 года, гитлеровские шабаши в Германии 30—40-х годов XX века, краткие вспышки новой гражданской войны в Москве 1991 и 1993 годов, киевский майдан начала XXI-го) и ещё будут мешать силы мракобесия. Но окончательной победы, даже торжествуя поражение (очевидно, временное) Великого Октября, им не видать. Пусть это зарубят на своих носах все охотники забить последний гвоздь в гроб коммунизма.

200-летие со дня рождения Маркса мы будем отмечать через полгода после 100-летия Октябрьской революции. И хотя есть лица, склонные думать, что эти юбилеи достойны лишь оседающей на них пыли времён, они глубоко ошибаются. Ещё в 1919 году, при набирающей высоту, юной пролетарской революции, Ленин не исключал и возможность её неудачи. При праздновании юбилея Октября мы, понятно, помнили и его пример, и его поражение. Послушаем, однако, Ильича. «Даже если бы завтра большевистскую власть низвергли империалисты, мы ни на секунду не раскаялись, что её взяли, — говорил он. — И

ни один из сознательных рабочих, представляющих интересы трудящихся масс, не раскается в этом, не усомнится, что наша революция

тем не менее победила. Ибо революция побеждает, если она двигает вперёд передовой класс, наносящий серьёзные удары эксплуатации. Революции при этом условии побеждают даже тогда, когда они терпят поражение». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 38. С. 366—367).

Не знаю, как на Вас, дорогой читатель, действует это ленинское высказывание, а меня оно восхищает. В этом маленьком шедевре совместились и мастерское пользование диалектикой, и ленинский оптимизм, и умение извлекать из самого худого в опыте добрые уроки. Под знаком их творческого продолжения и развития мы и встречаем, празднуя, вековые рубежи и Октябрьской революции, и Карла Маркса.

Июль 2017.

 

* * *

Творение Маркса, которое само по себе как научное достижение представляет собой гигантское целое, превосходит непосредственные требования классовой борьбы пролетариата, во имя чего оно, собственно, было создано. Как своим тщательным, завершённым анализом капиталистической экономики, так и историческим методом исследования с неизмеримо широкой сферой его применения Маркс дал намного больше, чем это было необходимо для практических нужд классовой борьбы.

Роза Люксембург.

 

Маркс неисчерпаемо глубок и неизменно злободневен.

Идейное наследие Маркса не подлежит старению.

У Маркса всегда найдётся слово, сказанное будто сегодня.

Маркс и сейчас в передовых рядах действующих борцов за социальное переустройство мира.

В каких бы словосочетаниях — этих или же бесчисленном множестве иных — мы ни выражали непреходящую свежесть, вечную современность мысли Маркса, их всегда желательно подкреплять достоверным, точным, обстоятельным конкретным изложением марксистских истин.

Во-первых, нужно добиваться того, чтобы, несмотря на растущий поток всевозможной информации, постоянно росло число читающих самого Маркса, а не только популярные пересказы его.

Во-вторых, не следует недооценивать тот факт, что исключительная методологическая мощь марксова гения оказалась тем тараном, перед которым, несмотря на десятилетия упорных контратак, не смогли устоять ни крепостные стены буржуазной апологетики, ни башни позитивистской схоластики. Его могучее влияние по-своему испытала на себе и буржуазная общественная наука. Теперь в почтительном отношении

к Марксу-исследователю сплошь и рядом расписываются также те, кто люто ненавидит Маркса-революционера. На Западе появилось немало мнимо объективных авторов, остающихся верными трезорами капиталистического класса, но охотно подпевающих «на публике» хору, который славословит великого автора «Капитала». Мотивы этих субъектов могут быть разными, но лейтмотив этих речей состоит в том, чтобы потопить бунтарскую суть марксизма в похвалах и комплиментах и понадёжнее запрятать его основателя в... музей мадам Тюссо.

Есть тут и ещё один побочный эффект. Комплимент идеолога реакции, как поцелуй Иуды. Он и делается подчас с умыслом создать превратное впечатление, вызвать кривотолки о том, в чей адрес направлен. Вот почему никогда не лишне вновь повторить стихи Лессинга, которые Ленин цитировал применительно к Марксу: «Кто не хвалит Клопштока? Но станет ли его каждый читать? Нет. Мы хотим, чтобы нас меньше почитали, но зато прилежнее читали!». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 131).

Уже стало традицией: чтобы мысленно представить себе ту поворотную роль, которую Маркс сыграл в истории человеческого духа, следует прибегать к образу Прометея. Пример этого мифологического героя, похитившего у богов огонь для людей, приобщившего их к материальному свету и теплу как залогу света и тепла душевного и пострадавшего за это, вдохновлял Маркса. И всё же то, что сделал сам Маркс, величественнее сказаний древних греков о Прометее. Маркс дал пролетариату, народам человечеству то, что не мог дать ни Прометей, ни какой-либо иной герой, — точное знание о самих себе, а тем самым об условиях своего освобождения.

То, чего нельзя было ни у кого заимствовать, чего не было ранее и что следовало создать заново. Во всей предшествующей истории нет ничего такого, что можно было бы даже сопоставить с творением Маркса. «Философия, которую Маркс дал рабочему классу, — переворот в истории общественной мысли, — говорится в статье Ю.В.Андропова „Учение Карла Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР”. — Человечество не ведало о самом себе и малой доли того, что оно узнало благодаря марксизму. Учение Маркса, представленное в органической целостности диалектического и исторического материализма, политической экономии, теории научного коммунизма, явило собой подлинную революцию в мировоззрении и одновременно осветило дорогу глубочайшим революциям социальным». (Коммунист. 1983. № 3. С. 4).

Здание марксизма грандиозно. И вряд ли можно стать грамотным марксистом, прочитав какую-то одну, пусть и талантливо сочинённую книжку. Неизбежная судьба марксизма — его систематическое, повседневное изучение всё большим числом людей, непрекращающееся живое функционирование в революционно-созидательной практике масс, постоянное обогащение на основе накапливающегося научного и жизненного материала. Именно это и есть его реальное бытие, несовместимое с каким бы то ни было догматизмом.

Иногда нам, коммунистам, говорят: «Разве правильно сейчас, в конце двадцатого века, следовать доктрине, сформулированной более столетия назад?». Но по сути ничего не предлагают (да и не могут предложить!) в качестве полноценной альтернативы. «Аргумент от возраста» марксизма, как правило, является основным в устах в устах тех, кто хотел бы соблазнить человечество беготнёй за бабочками-однодневками всякого рода легковесных концепций, которые без устали плодит буржуазная общественная мысль, за тем, что Ленин называл безжизненным модным. Но разве «возраст» истины может сказываться на её достоинстве? Не происходит ли наоборот: чем больше подтверждается истина действительностью, тем она ценнее. Марксисты отнюдь не цепляются за всевозможные частности в учении Маркса, естественно подверженные временн`ой эрозии, не настаивают на чисто событийных оценках, ушедших в прошлое вместе с породившими их ситуациями.

В то же время они хорошо знают силу марксистского диалектико-материалистического метода и на деле убедились, что этот метод — главнейшее духовное завоевание человечества за всю его многотысячелетнюю историю. А каков метод — такова в принципе и теория.

Чтобы показать актуальность марксова учения, совсем не обязательно выискивать какие-то новые или же не до конца прочитанные его страницы. Лучше, думается, пойти другим, более знакомым, но всегда новым путём — ещё раз высветить те положения, которые, кажется, всем известны и вместе с тем сохраняют свою неопровержимость и злободневность. А чтобы ещё больше сузить предмет данной статьи, назовём три грани марксизма, которые будут в ней рассматриваться и которые являются для него представительными.

Что это за грани?

Во-первых, марксова концепция отчуждения и эксплуатации человека человеком, представляющая собой научный приговор капитализму.

Во-вторых, марксово учение о всемирно-исторической миссии рабочего класса — общественной силы, призванной привести этот приговор в исполнение и возглавить создание нового общества.

В-третьих, жизненность идей Маркса, их научная эффективность при анализе уже сложившегося и вполне упрочившегося социализма

как общественной системы со всеми превратностями его бытия.

 

I

Прежде чем приступить к изложению первого из поставленных вопросов, напомним известную мысль Энгельса о том, что марксизм нашёл ключ к понимаю всей истории общества в истории развития труда. (См.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 317).

Труд, простейшими моментами которого, по Марксу, являются целесообразная деятельность, средства труда и предмет труда, представляет собой воздействие работника на вещество природы с целью придания ему нужной человеку формы. В труде человек так или иначе обнаруживает и развивает свою натуру. По изделию можно судить о мастере, ибо он частично «объективировал» самого себя, вложив нечто от своего внутреннего «я» во внешний предмет. Эта отдача, «переливание» субъективных способностей в объект, превращение их из внутренне присущих субъекту в свойства внешнего предмета выражает общую особенность труда. Иначе просто невозможно приспособление предмета к человеческим потребностям. В свою очередь, потребление созданного продукта, возврат работнику того, что он в процессе труда передал объекту, является обратным присвоением человеком своих «сущностных сил», питает вновь и вновь повторяемое утверждение его как субъекта производства. Этот процесс носит характер освоения, «субъективирования» предмета, которое само выступает как важная предпосылка «объективирования». В жизни наблюдаются теснейшее

их переплетение, взаимное проникновение и обусловленность.

Будучи тесно связаны и предполагая друг друга, названные звенья человеческой деятельности вместе с тем различны и порой разделены в пространстве и времени. Акт «объективирования» субъекта в труде может быть отщеплён, оторван от акта освоения, «субъективирования» продукта труда. Именно эта особенность труда — объективное разграничение изготовления и потребления, отдачи и освоения — и позволяет задерживать возврат производителю его изделия в частнособственническом обществе.

«Объективирование» человеком своих способностей в процессе труда (отношение «субъект — объект») есть и будет до тех пор, пока существует общественное производство. Что касается изъятия материального воплощения, сгустка труда, его продукта в пользу нетрудящегося — а именно это и есть социальное отчуждение в отношениях между людьми, — то оно возникло на определённом этапе развития общества и носит преходящий, временный, хотя и очень длительный характер.

В условиях первобытной общины, которая располагала крайне примитивными орудиями труда и производила лишь столько, что едва хватало для поддержания существования входивших в неё людей, не могло быть и речи об отчуждении продуктов труда. Слабость развития производительных сил, низкий уровень производительности труда, ограниченность практики, незнание социальных и природных закономерностей делали человека всецело зависимым от природы. Кроме этой зависимости существовала жёсткая зависимость от самой общины.

А она являла собой далеко не свободное объединение всесторонне развитых индивидов. Это был коллектив слабых и беззащитных в одиночку существ, которые только в союзе могли обретать минимальную силу для борьбы с природой за своё существование. Отчуждения не существовало просто потому, что нечего и некому было отчуждать.

Частная собственность и рабовладение возникают на базе более высокой производительности труда, позволившей обеспечить некоторый избыток продукта над минимумом жизненных средств. Этот-то избыток и стал отчуждаемым продуктом. Причём группа лиц (консолидирующаяся в эксплуататорский класс) изымает в свою пользу имущество потому, что делает своей собственностью людей, трудящихся, уподобив

их орудиям труда. Аналогичное положение сохраняется и при феодализме. Отличие состоит только в том, что здесь крестьянин находится

в личной зависимости от феодала как придаток к являющейся его собственностью земле и средствам её обработки.

В условиях капиталистического производства работник выходит из личной зависимости и уже не может быть чьей-либо собственностью. Вместе с тем он лишается средств производства. Он получает личную свободу,

но без её материального базиса, свободу, которая оказывается иллюзорной, так как сохраняется экономическая зависимость от владельца средств и предметов труда. Вновь и вновь поступая в распоряжение

не производителя-трудящегося, а собственника средств производства, продукт труда «противостоит труду как некое чуждое существо, как сила

не зависящая от от производителя». (Там же. Т. 42. С. 88). При этом «осуществление труда... его претворение в действительность выступает как выключение рабочего из действительности, опредмечивание выступает как утрата предмета и закабаление предметом...». (Там же).

То, что производит рабочий, отнюдь не уменьшает, а, напротив, умножает господствующую над ним и порабощающую его силу. Как писал Маркс в первоначальном варианте «Капитала», «ударение ставится не на опредмеченности (овеществлённости), а на отчуждённости (Entfremdet-, Entаussert-, Veraussertsein), на принадлежности огромного предметного могущества, которое сам общественный труд противопоставил себе как один из своих моментов, — на принадлежности этого могущества не рабочему, а персонифицированным условиям производства, т. е. капиталу». (Там же. Т. 46. Ч. II. С. 347).

Продукт труда, — вещь, созданная руками человека, — начинает господствовать над человеком. «...Чем больше рабочий выматывает себя на работе, тем могущественнее становится чужой для него предметный мир, создаваемый им самим против самого себя». (Там же. Т. 42. С. 88), тем беднее материально и духовно становится он сам.

Ещё до Октябрьской революции Ленин, пользуясь данными обследования фабрик и заводов России, подсчитал соотношение прибыли капиталиста и заработной платы пролетария. Число рабочих тогда составляло 2,25 миллиона человек, сумма их заработков — 555,7 миллиона рублей в год. Средняя годовая заработная плата держалась

на уровне 246 рублей (20 рублей 50 копеек в месяц). Прибыль капиталистов достигала 568,7 миллиона рублей в год. Таким образом, каждый рабочий приносил капиталисту по 252 рубля, то есть больше, чем получал. «Отсюда следует, — писал Ленин, — что рабочий меньшую половину дня работает на себя, а большую половину дня — на капиталиста». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 22. С. 25).

Куда более резкие контрасты наблюдаются в наше время. Если в середине XIX века американский рабочий около 3/5 времени работал на себя,

а 2/5 — на капиталиста, то столетие спустя уже 2/3 времени рабочий работал на производство прибавочной стоимости и лишь 1/3 — на себя. За третью четверть XX века абсолютный разрыв между средним предпринимательским доходом и средней заработной платой вырос в США в 3 раза,

во Франции — в 6 раз, в Японии — в 10 раз. Степень эксплуатации особенно усиливалась в тех отраслях, где ощутимее сказывается влияние научно-технической революции и выше доля квалифицированных работников. Создавая какую-то относительно небольшую базу своего личного благосостояния, пролетарий одновременно создаёт в лучшем случае такую же (но, как правило, превосходящую её) экономическую базу его эксплуатации.

После Первой и особенно после Второй мировой войны во внутренней жизни экономически развитых капиталистических стран произошли заметные перемены. Положительной стороной научно-технического прогресса, вместе с могучим влиянием мировой социалистической системы, важным следствием усиления экономической, политической и идеологической борьбы пролетариата, ощутившего в государственно-организованном социализме свою надёжную опору, явилось то, что эксплуататоры

в ряде индустриальных держав Запада начали переставать посягать на минимум жизненных средств занятого рабочего. Известное повышение материального достатка трудящихся в его абсолютном выражении дало повод пропаганде монополий уже в который раз затеять шумный разговор об «опровержении» марксовой теории эксплуатации рабочего класса. Такого рода утверждения строятся на констатации лишь того банального факта, что условия капиталистического производства в последних десятилетиях XX века не те, какими они были, когда их анализировал Маркс. Повторяется старая история, о которой наши противники предпочитают не вспоминать, — осуществляется подобие атаки, предпринятой после смерти Энгельса ревизионистом номер один Бернштейном на марксизм, на «теорию обнищания», которая подаётся в извращённо-утрированном виде.

Возьмём теперешнее положение в «пограничных областях» капитализма в географическом смысле, то есть странах, являющихся объектом эксплуатации со стороны развитых империалистических государств и транснациональных корпораций. Несмотря на падение колониальной системы, капитал здесь по-прежнему бесцеремонен и не отказывается от традиционных методов извлечения прибыли. Освободившиеся страны, по сути, остаются на положении сырьевой базы империализма. Сырьём, извлечённым из недр Азии, Африки и Латинской Америки, на 90 процентов снабжается Япония, на 75 — Западная Европа. При втрое большем по сравнению с капиталистическими странами населении молодые государства производят в 6 раз меньше, а в расчёте на душу населения в 15—16 раз меньше промышленной продукции. В среднем заработная плата рабочих определённой квалификации

в Азии в 10 раз ниже заработной платы таких же рабочих в США.

В отличие от развивающегося мира механизм обнищания в экономически развитых капиталистических странах стал сложнее и потаённее. Достигнутые здесь довольно высокие показатели среднедушевого потребления позволяют искусно маскировать тот факт, что «растёт нищета не в физическом, а в социальном смысле, т. е. в смысле несоответствия между повышающимся уровнем потребностей буржуазии и потребностей всего общества и уровнем жизни трудящихся масс». (Там же. Т. 4. С. 208).

Повышение в развитых странах капитала в результате научно-технического прогресса (под давлением организованной борьбы пролетариата и развития социализма в ряде стран) обеспеченности наёмных работников по сравнению с довоенным уровнем — факт общеизвестный. Однако нельзя не видеть, что за этот же период несоизмеримо с улучшением материального положения трудящихся выросли доходы капиталистических монополий. Уже из одного этого сопоставления следуют вполне определённые выводы. Первый (и самый простой) из них — это усиление степени эксплуатации наёмного персонала фабрик и заводов, поскольку доля общественного богатства, присваиваемая капиталистами, может возрастать только по данной причине.

Наряду со старыми, традиционными методами эксплуатации появились и новые, возникновение которых, в свою очередь, породило и новые формы обнищания трудящихся масс.

Прогрессирующее применение в производстве достижений науки и техники естественно приводит к быстрому росту удельного веса умственных операций, к известной «интеллектуализации» труда. При капитализме это означает, что объектом эксплуатации постепенно всё больше становятся не только и не столько физические, сколько умственные способности работника. Выявление этого нового источника прибыли существенного обогащает марксистское представление о механизме капиталистического угнетения масс и отчуждения труда.

С одной стороны, повышаются роль и вес работников умственного труда (интеллигенция) как объекта эксплуатации. Это означает, что

в сферу эксплуатации всасывается труд всё новых групп участников производства. С другой стороны, в то же самое время возрастает возможность всё более широкого применения в промышленно развитых капиталистических странах форм социального порабощения, основанных на «переориентации» эксплуатации, прежде изнурявшей главным образом мускулы рабочих, на менее заметное для рабочих, но более продуктивное для эксплуататоров изнурение нервной системы.

«Открыв» в возрастающей эксплуатации умственной энергии работников новый, более эффективный источник извлечения прибылей, капитализм убеждается в невыгодности для себя урезывания потребления ими продуктов, удовлетворяющих физические и самые элементарные культурные потребности. Более того: поскольку при современной технике значительно больше прибыли «выжимается» из квалификации, чем из физической силы, хозяева монополий предпочитают иметь дело с сытым, а нередко и полуинтеллигентным рабочим. И всё это при сохранении, а то и углублении «привычных» язв капитализма — массовой безработицы, принимающей хронический характер, бездомности, недоедания, нищеты в прямом смысле слова, зияющей на фоне витринной роскоши буржуазного мира.

В иных случаях буржуазия, исходя из своих эгоистических интересов, может быть даже заинтересованной в росте удовлетворения стандартизированных потребностей масс. В то же время за пределами этих стандартов остаются вновь возникшие потребности, быстро растущие в связи с общим ростом образования и научно-технической революцией. Выигрыш капитал получает, когда оценивает увеличивающуюся экономическую «отдачу» новых способностей, всеми средствами (в том числе идеологическими) замораживая представление о потребностях.

Как не исчезает эксплуатация, так не исчезает и ограничение потребления трудящихся. Но теперь оно направлено в первую очередь

на ограничение социального развития эксплуатируемых, в то время как последнее становится необходимым следствием и условием успешного хода современного производства. Лишь отсутствие пока прямых количественных измерителей степени удовлетворения социальных потребностей позволяет буржуазии скрывать «тайну» эксплуатации образца второй половины XX века. Этим же пользуются буржуазные пропагандисты, которые часто толкуют о якобы больших возможностях капитализма в повышении жизненного уровня, исходя только из сравнения физических объёмов продуктов, потребляемых в индустриально развитых державах Запада и в некоторых социалистических государствах. Такая социальная демагогия отвлекает внимание значительной части населения капиталистических стран от возрастающего социально-культурного недопотребления трудящихся, заслоняет факт значительного отставания развития личности каждого от возможностей, которые уже созданы для этого современным производством.

Включение ныне в стоимость рабочей силы значительных средств на покрытие широкого круга новых социально-культурных потребностей,

не удовлетворяемых капитализмом, свидетельствует о необходимости изменения понятия «социальная нищета». Капитализм сегодня в некоторых странах может избегать наживы на явном недоедании масс, хотя и в этом отношении едва ли им может быть упущен подходящий случай. Но он всё более и более предпочитает наживаться на их хроническом духовном голодании. Изменилась лишь форма отчуждения — суть осталась прежней.

Не хлебом единым жив человек. Эта древняя истина необыкновенно свежо звучит сегодня. Помимо определённой степени обеспеченности, современное состояние производительных сил предполагает высокий культурно-технический уровень работника производства. Потребности, удовлетворению которых препятствовал капитализм век назад, и потребности, за счёт неудовлетворения которых он наживается сегодня, различаются между собой происхождением, формой, предметами,

на которые они направлены, но одинаково жизненно важны для личности, если она остаётся на уровне современного культурно-исторического развития. Изменение формы и направленности эксплуатации

ни в коей мере не колеблет марксистскую концепцию отчуждения труда, а, напротив, подтверждает её новыми фактами.

Капиталистическое производство в условиях научно-технической революции создаёт огромную массу лиц, занимающих пролетарское положение и одновременно являющихся работниками умственного труда. Выжимая

из их интеллектуальных сил всё большую прибавочную стоимость, оно в то же время объективно создаёт огромный и всё расширяющийся мир духовных потребностей, которые отныне не являются более привилегией ограниченного и буржуазного в своей основе меньшинства, а становятся целью и смыслом жизни новой многочисленной армии эксплуатируемых. Расширяется фронт протеста и борьбы против буржуазной общественной системы, которая, вызвав новые потребности, в то же время не создаёт условий для их удовлетворения большинством населения. Ведь непосредственная цель капиталистической формы производства — увеличение стоимости — не совпадает с абсолютной целью производства — созданием предметов для удовлетворения человеческих потребностей. Кризис буржуазного способа производства становится также кризисом духовного производства. Неудовлетворённость и протест охватывают работников не только физического, но и умственного труда. Основное противоречие капитализма становится не только в принципе, но и практически всё более универсальным.

Разве не является насущной материальной человеческой потребностью, принципиально не удовлетворяемой при буржуазном строе, потребность

в свободном труде-творчестве, для реализации которого уже в рамках современного капиталистического производства под влиянием научно технической революции созревают производственно-технические условия?

На очереди дня создание для этого социальных условий, прежде всего уничтожение эксплуатации, а это возможно только с победой социализма.

В постоянном отчуждении продуктов труда, основных результатов, сгустков человеческой деятельности, Маркс видел превращение самой этой деятельности в не принадлежащий человеку процесс, в непрекращающееся «самоотчуждение» процесса труда. «Поэтому рабочий только вне труда чувствует себя самим собой, а в процессе труда он чувствует себя оторванным от самого себя. У себя он тогда, когда он не работает; а когда он работает, он уже не у себя. В силу этого труд его не добровольный, а вынужденный; это — принудительный труд. Это не удовлетворение потребности

в труде, а только средство для удовлетворения всяких других потребностей, но не потребности в труде». (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 42.

С. 90—91). Принадлежа не рабочему, а капиталисту, деятельность рабочего перестаёт быть его самодеятельностью, «она есть утрата рабочим самого себя». (Там же. С. 91). Поэтому эксплуататорский строй объективно культивирует отношение к труду как к чуждой, недостойной человека обязанности. Отвращение к труду на эксплуататора переносится порой на всякий труд. Оборотной стороной материального отчуждения продукта и процесса труда становится нравственное отчуждение работника от труда.

Производственная жизнь, говорит Маркс, есть особый вид жизнедеятельности, присущий только человеческому роду, особая родовая жизнь человека в качестве общественного существа. Отчуждение труда поэтому означает отчуждение родовой жизни, общественного начала, а принудительный его характер делает истинно человеческую форму жизнедеятельности только средством поддержания физического существования. Эксплуатация опустошает человека, делает его чуждым своей собственной сущности — труду. Жизнедеятельность человека, его труд теряют самостоятельное значение и ценность, если не сулят непосредственного утилитарного результата. Тем самым закрепляется зависимость человека в основном от его физических (по своему происхождению — животных) потребностей.

«Непосредственным следствием того, что человек отчуждён от продукта своего труда, от своей жизнедеятельности, от своей родовой сущности, — утверждает Маркс, — является отчуждение человека

от человека. Когда человек противостоит самому себе, то ему противостоит другой человек. То, что можно сказать об отношении человека

к своему труду, к продукту своего труда и к самому себе, то же можно сказать и об отношении человека к другому человеку, а также к труду и к предмету труда другого человека». (Там же. С. 94).

Воспроизводство основы отчуждения современным капитализмом и одновременная эволюция буржуазного общества напластовывают одно на другое всё новые и новые противоречия. Нормой жизни стало экономическое средостение между индивидами. Отчуждение весьма многолико. Оно между старыми и молодыми, образованными и полуграмотными, мужьями и жёнами, белыми и «цветными», работающими и учащимися, лицами творческого и нетворческого труда, менеджерами и живыми роботами, гражданскими и военными, «голубями» и «ястребами» и т. д. и т. п. Этим его многообразием умело пользуется правящая «элита». «Лечение» ею язв буржуазного общества сводится к двум способам: с одной стороны, к местному наркозу, обезболиванию крошечной экономической инъекцией или психологической обработкой; с другой — к иглоукалыванию, привлечению внимания общественности к тем участкам поражённого организма, которые менее всего связаны с причиной поражения. Зачем? Чтобы избежать серьёзной операции.

Вначале может показаться, что факт отчуждения труда пагубно сказывается только на трудящихся, что эксплуататоры, присваивающие продукт, тем самым обогащаются и имеют все возможности для совершенствования себя как личности. Однако диалектика процесса такова, что основа благосостояния имущих классов — отчуждённый труд — есть вместе с тем сила, уродующая и обесчеловечивающая их самих.

Если пролетарии, отрицательно относящиеся к труду на эксплуататоров, всё-таки осуществляют свою человеческую природу в процессе производства полезных предметов, то буржуа выступают преимущественно в роли потребителей плодов чужого труда. В строгом смысле слова это не человеческая, а животная деятельность, хотя и возникшая на базе общественного производства и получившая определённую общественную форму. Понятно, что это тоже «потеря человеком самого себя». «Рабочий здесь с самого начала стоит выше, чем капиталист, постольку, поскольку последний уходит конями в этот процесс отчуждения и находит в нём своё абсолютное удовлетворение, между тем как рабочий в качестве его жертвы с самого начала восстаёт против него и воспринимает его как процесс порабощения». (Там же. Т. 49. С. 47).

Поскольку капиталисту приходилось выполнять функции надсмотрщика и руководителя производственного процесса, его деятельность получала некоторое содержание, однако сам процесс труда выступал лишь

в роли средства увеличения стоимости. «Самовозрастание капитала — создание прибавочной стоимости — есть, следовательно, определяющая, господствующая и всепоглощающая цель капиталиста, абсолютный импульс (Trieb) и содержание его деятельности, фактически оно есть лишь рационализированный импульс и цель собирателя сокровищ, совершенно убогое и абстрактное содержание, которое принуждает капиталиста, на одной стороне, выступать в рабских условиях капиталистического отношения совершенно так же, как рабочего, хотя и, с другой стороны, — на противоположном полюсе». (Там же). Капиталист тоже не свободен в проявлении творческих человеческих потенций.

Из этих бесспорных констатаций, однако, не вытекает, что в ликвидации отчуждения будто бы одинаково заинтересованы все классы. Подобную позицию усердно проповедуют идеологи буржуазии и правого оппортунизма с целью лишить рабочих классовой целеустремлённости, дезорганизовать политическую борьбу трудящихся масс. Класс эксплуататоров не тольтко не испытывает потребности в освобождении, но всеми силами противится этому, а потому осуществить социалистическую революцию, уничтожить основы отчуждения труда и всех разновидностей социального отчуждения в состоянии только революционный пролетариат.

 

II

В середине 40-х годов XIX века Маркс и Энгельс «выработали, резко борясь с различными учениями мелкобуржуазного социализма, теорию и практику революционного пролетарского социализма или коммунизма (марксизма)». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 26. С. 48). Уже

в «Манифесте Коммунистической партии», появившемся в феврале 1848 года, было «с гениальной ясностью и яркостью обрисовано новое миросозерцание, последовательный материализм, охватывающий и область социальной жизни, диалектика, как наиболее всестороннее и глубокое учение о развитии, теория классовой борьбы и всемирно-исторической революционной роли пролетариата, творца нового, коммунистического общества». (Там же). С той поры вопрос об исторической миссии рабочего класса находится в центре внимания общественных наук и политической практики, и актуальность его не убывает.

Пролетариат — особый класс, не знающий себе равных в истории и обладающий двумя основными чертами, которые определяют все остальные.

Прежде всего он неимущ, то есть лишён средств производства и постоянно нуждается в средствах существования. Естественно, что

по объективному своему состоянию, если оно чётко им осознаётся, пролетариат не может не быть противником эксплуататорской частной собственности и любой основанной на ней социальной системы, кровно заинтересованным в коренном изменении своего общественного и материального положения. «У пролетариев нет ничего своего, что надо было бы им охранять, — констатирует „Манифест Коммунистической партии”, — они должны разрушить всё, что до сих охраняло и обеспечивало частную собственность». (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 434).

Именно этим объясняется категорическое неприятие классово сознательным рабочим всех не имеющих общечеловеческого содержания традиций частнособственнического общества, решительность, последовательность, непримиримость, радикализм в борьбе против каких-либо форм неравенства, угнетения, эксплуатации, материальной нужды и духовной нищеты. Именно эта истина выражена в уникальных по ёмкости содержания заключительных словах первого программного документа марксизма: «Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир». (Там же).

Мы были бы, конечно не правы, если бы стали утверждать, что перечисленные качества всецело присущи одному лишь пролетариату. Неимущими, лишёнными даже права на распоряжение собственной личностью были рабы. В подобном же положении — правда, при наличии частичной хозяйственной самостоятельности — находились крепостные крестьяне.

Но почему их восстания, иногда колебавшие троны и приводившие к гибели огромные империи, никогда не имели ясно выраженной положительной и тем более научной программы, не приводили к созданию нового строя? Почему идейным знаменем крупнейших крестьянских движений были либо взгляды, заимствованные у других классов (например, в России так называемый крестьянский царизм), либо приспособленная к нуждам момента религия, либо — в лучшем случае — утопический социализм?

В основном по двум причинам. Во-первых, социальное рабство большинством трудящихся до капитализма не воспринималось как необходимая принадлежность данного общественного строя. Его проявления чаще всего ставились в зависимость от личных качеств рабовладельца или крепостника. Лишь подрыв устоев патриархального хозяйства, разрыв связи работника с определённым местом и определённым эксплуататором, известное обобществление, а значит и обнажение эксплуатации, которые производит капитализм, создают условия для понимания частнособственнических отношений как враждебной трудящимся системы, для действительно прочного объединения, консолидации пролетариев как неимущих.

Во-вторых, мало быть неимущим. «Маркс неоднократно указывал на одно изречение Сисмонди, имеющее громадное значение, — писал Ленин. — Пролетарии древнего мира, гласит это изречение, жили на счёт общества. Современное общество живёт на счёт пролетариев. Класс неимущих,

но не трудящихся, не способен ниспровергнуть эксплуататоров. Только содержащий всё общество класс пролетариев в силах произвести социальную революцию». (Ленин В.И. Полн. собр.соч. Т. 16. С. 69). Такие неимущие или малоимущие трудящиеся, как рабы или мелкие производители, обладают гигантскими революционными потенциями, но они не в состоянии переделать классово-антагонистический строй. И дело здесь не в невежестве рабов или связанности мелких хозяев мизерной частной собственностью, хотя это тоже факторы немаловажные: суть в том, что ни те, ни другие принципиально не могут быть инициаторами строительства нового общества, так как

не представляют соответствующего последнему типа организации труда.

Рабочий класс не только лишён средств производства, не только страдает от необеспеченности существования, — это объясняет многое, но вряд ли объяснит основное, — он первый из эксплуатируемых трудящихся классов благодаря принципиально новому характеру его производственной деятельности в условиях капитализма выступает

в роли субъекта (созидателя) передовых общественных отношений. Это класс-коллективист, сила организующаяся и организующая по самому своему положению в современном машинном производстве. Такова вторая его существенная черта.

Докапиталистические способы производства, при всех огромных различиях между ними, основывались на рутинной технике, на относительно малоэффективных орудиях индивидуального пользования, ограничивавших возможности как развития, так и применения естественных и технических наук. Независимо от типа собственности (общинной или частной) и формы организации труда (совместного или индивидуального) работники были разобщены технологически. С утверждением частной собственности в качестве господствующего экономического отношения технологическое обособление работников подкрепилось обособлением социальным, экономические условия производства породили и закрепили отчуждённость во взаимоотношениях людей.

Качественные перемены в этот порядок вносит только капитализм. Возникая как результат высшего развития частнособственнических отношений, он вместе с тем не может не менять организацию труда. Уже в мануфактуре, собирающей под одной крышей какое-то число специализированных рабочих, она приобретает совместный характер. Технологическое разобщение окончательно подрывается внедрением машин, превращением производства в систему взаимодействующих механизмов, в которую сам человек включён лишь в качестве некоей обезличенной детали. Средства и предметы труда, объединяющего единым процессом и в одних помещениях, десятки, сотни, тысячи работников, в организационном и технологическом отношениях становятся общественными. Развивается противоречие между общественным характером производств и частной формой присвоения средств производства и его результатов.

Производственный процесс, отнимающий у рабочего лучшую часть времени, силы, способности, душу, формирует его как звено, как момент функционирования рабочей силы коллектива. На предприятии он взаимодействует с другими рабочими как единичный элемент общего технологического процесса, как случайно-индивидуальное воплощение его необходимости. Формирование трудовой психологии рабочего происходит под непосредственным непрерывным воздействием всё более рационально — с учётом новейших достижений научно-технической мысли — организуемого, укрупняющегося производства, дисциплинирующего и прививающего способность к дисциплине также и вне сферы непосредственного труда.

С этой организационно-производственной стороной жизнедеятельности работника конкурирует сторона экономически-бытовая. Вне стен предприятия, дома, в сфере удовлетворения личных потребностей пролетарий предоставлен самому себе. Преобладающее влияние

в этой области на него оказывает не железная организация крупного машинного производства, а разъедающая сознание анархия частнособственнических имущественных отношений, влияние буржуазной или мелкобуржуазной среды. По неумолимой логике буржуазных общественных отношений человек ощущает свободу только в быту. Сознание рабочего раздваивается, он часто не знает, можно ли считать частью жизни труд, но не вполне уверен, что жизнь — это еда, сон, развлечения... Процесс труда формирует в нём коллективиста, процесс присвоения — индивидуалиста. Победить должна его пролетарская природа.

Сознание безысходности положения в пределах господствующей при капитализме системы производственно-экономических отношений питает в рабочем классе склонность к преобразованиям, усиливает его стремление внести свой исторический вклад в непрерывный процесс изменения и совершенствования форм общественной жизни. Приученный современной технологией к коллективному труду, разгадавший суть вековечной эксплуатации человека человеком, обнаруживший лучшую в современных условиях подготовленность к организованной борьбе, пролетариат является «интеллектуальным и моральным двигателем, физическим выполнителем» (там же. Т. 26. С. 73) тех превращений, которые связаны с начавшимся при капитализме процессом всестороннего обобществления труда и которые могут быть доведены до конца лишь такими формами общественного устройства, как социализм и коммунизм.

Вся богатейшая история рабочего движения может быть представлена как сложный, противоречивый, полный стремительных сдвигов и подчас неожиданных поворотов, но неуклонно нарастающий процесс превращения пролетариата из «класса в себе» в «класс для себя», осуществления им своей всемирно-исторический миссии.

Оба эти термина принадлежат Марксу и Энгельсу, которые ёмко обозначали ими разные стадии зрелости рабочего класса. Как «класс в себе» он выступает, когда не обрёл ещё классового самосознания (или же — такое тоже случается — в силу каких-то причин временно его утратил), ведёт растительный образ жизни, довольствуясь экономической борьбой за частичное улучшение своего положения в качестве слоя эксплуатируемых наёмных работников либо участвуя в политической борьбе под эгидой классово чуждых ему социальных сил.

Напротив, как «класс для себя» пролетариат уже чётко отграничивает собственные интересы от интересов других классов общества, способен распознавать своих реальных и потенциальных противников и союзников, достаточно образован, чтобы понимать своё положение авангарда социального прогресса в современную эпоху, усвоил принципы собственной научной революционной идеологии — марксизма-ленинизма и умеет применять их на практике. Обязательным условием того, чтобы пролетариат стал и оставался «классом для себя», является, по Ленину, соединение научного социализма с рабочим движением, поднятие стихийной активности до уровня сознательной организованности, связанное с формированием самостоятельных политических рабочих партий, их неустанная и систематическая идейно-политическая и организаторская работа в массах.

После свершения социалистической революции рабочий класс перестаёт быть неимущим классом, сменяя отрицательное экономическое единство на базе необеспеченности существования, характерное для эксплуатируемого пролетариата капиталистических стран, положительным экономическим единством на базе общественной собственности на средства, предметы и продукты труда. Рабочий класс социалистических стран отрицает себя как пролетариат в национальных рамках, но остаётся частью мирового пролетариата. Нельзя согласиться с теми, кто, исходя из факта замены частной собственности собственностью общественной, по сути, оспаривает наличие у рабочего класса социалистической страны ряда существенных общепролетарских черт. Во-первых, превращение пролетариата в коллективного собственника средств производства не делает

ни одного рабочего их персональным владельцем, более того, такая возможность постепенно исключается и для представителей других слоёв населения, поскольку единственным источником всех личных доходов становится личный труд, а важнейшим принципом общества — «кто не работает, тот не ест». Во-вторых, рабочий класс социалистических стран в начале социалистического строительства один наследует крупнокапиталистическое организационно-техническое объединение, передовую городскую культуру, совокупность технических и технологических отношений крупного машинного производства, которые он развивает и распространяет на базе общественной собственности и научно-технического прогресса.

Ошибка, характерная для догматиков, — недооценка роли рабочего класса как субъекта начавшегося при капитализме процесса обобществления труда, которое должно носить и экономический и технологический характер. Она вытекает из неправомерного отождествления интересов, возможностей и исторических ролей пролетариата и других трудящихся классов, выступающих его союзниками. В ниспровергающем господство крупного капитала экономическом обобществлении

в современную эпоху заинтересовано большинство неимущих (или близких им) слоёв, — технологически обобществить производство, наладить новые организационные отношения, учёт материальных ресурсов и контроль за их использованием, внедрить в производство плановое начало, создать научную систему управления экономически обобществлённым хозяйством в состоянии только рабочий класс.

Анализируя советский опыт реализации идеи «Манифеста Коммунистической партии» об организации пролетариата как господствующего класса, Ленин отмечал два основополагающих момента: взяв власть

в свои руки, рабочий класс держит, сохраняет и укрепляет её, как всякий класс, во-первых, изменением отношения к собственности и, во-вторых, новой конституцией. (См.: там же. Т. 40. С. 270).

Общеизвестно, что исторически начальными актами Октябрьской революции явилась передача всей полноты государственной власти в руки Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и обращение к народам и правительствам воюющих стран с предложением заключить справедливый, демократический мир. Это были акты политического, надстроечного характера, что послужило в ходе известных дискуссий 50-х годов по проблеме базиса и надстройки поводом для заявлений о возникновении и существовании в течение нескольких месяцев — до национализации промышленности в 1918 году — одной лишь пролетарской надстройки без... соответствующего базиса. О том, что вторым — после Декрета о мире — законодательным документом Советской власти был Декрет о земле, если и не забывали, то высказывались в том смысле, что объявленная им национализация земли — это ещё не социалистическая, а общедемократическая мера, осуществимая и в рамках буржуазного государства. Утверждать подобное значило неправомерно отождествлять социальное содержание сходных по форме мер, проводимых различными классами, с неодинаковыми, более того противоположными, интересами.

Напомним, что Ленин считал эту меру не только самым радикальным актом ликвидации феодально-крепостнических пережитков, но и средством создания наиболее гибкого строя для перехода к социализму

в земледелии. (См.: там же. Т. 37. С. 326).

Он, как вспоминает М.Ф.Фофанова, был глубоко озабочен тем, чтобы найти в крестьянских наказах «маленькую заручку», которая позволила бы содержавшуюся в них эсеровскую идею социализации перекроить затем на большевистский лад. Такой «заручкой» явилось требование передать крупные высококультурные земледельческие и животноводческие хозяйства, как не подлежащие разделу, в исключительное пользование государства или общин. Это требование и позволяло наметить ещё до обобществления индустрии реальный путь к созданию социалистического сектора в сельском хозяйстве. (См.: История Коммунистической партии Советского Союза. Т. 2. Кн. 1. — М., 1967. С. 336).

Таким образом, положение рабочего класса как господствующего стало упрочиваться не только в политической, но и в экономической cфере, в сфере отношений собственности практически в первый день Советской власти (Декрет о земле был предложен II Всероссийскому съезду Советов 25-го и принят 26 октября 1917 г.).

Пролетариат пользуется завоёванной политической властью не для того, чтобы самому превратиться в класс, возвышающийся над другими и их порабощающий, а лишь для того, чтобы положить конец всякому классовому господству, всякому порабощению. Он не стремится увековечивать завоёванное положение в обществе. Советский рабочий класс за всю историю своего существования делал всё для распространения этого положения, по мере созревания необходимых материальных и духовных предпосылок, на другие слои ассоциированных трудящихся.

В наши дни советский рабочий класс — это 2/3 занятого населения страны, гигантский человеческий массив, спаянный коллективистским характером технологии и организации труда в индустрии и общественной собственностью на средства производства, — большинство трудового народа. Это могучий отряд трудящихся, 4/5 которых составляют люди со средним (полным и неполным) и высшим образованием, причём 2/3 его нового пополнения — юноши и девушки, получившие подготовку в системе профессионально-технического обучения. Это такая категория работников социалистического производства, труд которой всё больше наполняется интеллектуальным содержанием. Для современного рабочего типичным становится совмещение функций физического и умственного труда, что кладёт конец ещё бытующему (в том числе и среди части учёных) предрассудку, будто рабочий класс должен быть целиком и полностью связан с выполнением операций, требующих главным образом мускульных усилий. Ни Маркс, ни Энгельс, ни Ленин никогда

не допускали столь зауженной трактовки вопроса. А рабочий класс СССР всем своим бытием, своими свершениями на рубежах пятилеток утверждает себя как активного проводника научно-технической революции, выступает наряду с колхозным крестьянством и народной интеллигенцией носителем интеллектуального потенциала советского общества.*

Как известно, на XXVI съезде КПСС (1981 г.) количественные и качественные изменения в составе и положении рабочего класса рассматривались для обоснования новых моментов в сближении всех классов и социальных групп советского общества. «Это — объективный, но отнюдь

не стихийный процесс, — отмечалось на съезде. — Важную роль играет

в нём социальная политика партии и государства. Наша цель — создание общества, в котором не будет деления людей на классы. И можно сказать определённо: мы постепенно, но уверенно продвигаемся к этой великой цели». (Материалы XXVI съезда КПСС. — М., 1981. С. 52).

Оценивая опыт развития нашего общества за последние десятилетия, XXVI съезд КПСС выдвинул положение о том, что становление бесклассовой социальной структуры в главном и основном произойдёт

в исторических рамках зрелого социализма. Отсюда следует, что молодое бесклассовое общество явится на первых порах (сколь долго, определить сейчас невозможно) пока что не коммунистическим, а социалистическим. Однако его бесклассовость не означает, что это общество окажется социально бесструктурным. Преодоление классовых различий ещё не равнозначно полной социальной однородности, а её достижение зависит от ликвидации сектора ручного, малоквалифицированного и тяжёлого физического труда, постепенного преодоления общественно значимых различий между людьми преимущественно физического и преимущественно умственного, монотонного и творческого, организаторского и исполнительского труда.

Эти остатки старого разделения труда ещё долго будут воздействовать на социальную структуру и в бесклассовом социалистическом обществе. По-видимому, в ней относительно большее значение должны приобрести квалификационные различия между людьми, а сама она, можно предположить, будет иметь как бы ячеистый характер; ведь усилится влияние различного рода социалистических трудовых коллективов и массовых объединений граждан, сплачиваемых и возглавляемых партийными организациями. Нет сомнения, что роль последних как концентрированных выразителей и продолжателей всемирно-исторической миссии рабочего класса должна возрастать. При этом было бы односторонним истолковывать построение бесклассового социалистического общества как исчезновение только рабочего класса или же слияние его с колхозным крестьянством. Речь идёт о более широком процессе массового, коммунистического по своей направленности, перевоплощения всех без исключения социальных групп трудящихся, об историческом сдвиге, органически связанном с претворением

в жизнь не каких-либо иных, а именно пролетарских идеалов.

Рабочему классу и рабочему движению противопоказаны иллюзии

в отношении перспективы. Отсутствие политической трезвости и реализма, провозглашение заведомо неосуществимых лозунгов и наигранное бодрячество в пропаганде пагубно сказываются на его просвещении. Ведь и без того превращение рабочего класса из «класса в себе» в «класс для себя» в условиях неутихающей идеологической борьбы — процесс весьма неравномерный, знающий приливы и отливы, взлёты и падения

в зависимости от способности противостоять проискам буржуазии, её всё более изощрённым методам манипулирования сознанием масс.*

___

* Этот абзац в статье начала 80-х годов, когда ни о «перестройке» Горбачёва, ни о «святых» 90-х Ельцина пока никто не думал, выражает естественную тревогу по поводу непредсказуемого будущего. Факт, что такая тревога уже была. Знаю это и по личному общению с партийным активом всех уровней — от низового, районного до столичного, и по редакционной почте. Разумеется, мы рассчитывали на надёжность нашего вездесущего, всеохватывающего, опытнейшего управленческого механизма, фиксируя иногда допускаемые им глупости, медлительность, просчёты, но были абсолютно (и ошибочно) уверены в гарантиях взаимной бдительности. Сомнения в идейной несостоятельности Горбачёва у меня были с самого начала, но общение

с допущением таких высказываний кое-кем трактовалось как «антисоветчина». Мы,

к примеру, располагали данными об обострении общего кризиса капитализма, ставящего под вопрос само существование этой системы уже к началу 90-х, но не знали о том, что концепция выхода из положения за счёт разорения как раз нас уже готовится по ту сторону Атлантики. Обрушение не менее, чем наполовину, гигантского индустриального и аграрного потенциала наряду с развалом советского общества и Советского государства имели своим последствием крутое сокращение численности рабочего класса, свёртывание его профессионально-технической подготовки, деконцентрацию и частичный подкуп якобы кооперативным движением. Зато русский рынок перед Западом был распахнут. Советская централизация управления

в руках ренегатов сработала «втихую» на контрреволюцию. — Примечание 2017 г.

 

Наши классовые противники, говорилось на XXVI съезде КПСС, учатся на своих поражениях. Один из уроков, который они извлекли из краха «моделей» контрреволюции в Венгрии 1956 года и в Чехословакии 1968 года, состоит в том, что без существенного воздействия на рабочий класс, без обработки его в антисоциалистическом духе и хотя бы частичной дезоринтации никому не добиться ослабления народной власти. Этим во многом объясняется линия поведения врагов социализма в Польше, которые, воспользовавшись крупными ошибками и злоупотреблениями бывшего польского руководства лицемерно встали на «защиту» интересов рабочих, противопоставляя их своей же классовой партии, системе диктатуры пролетариата в целом, демагогически ставя знак равенства между народно-демократическим государством как «работодателем» и работодателем-капиталистом.

Не правда ли, очень похоже на позу «защитника» прав человека, которую ещё недавно усердно репетировал разбойничий американский империализм? Налицо явное намерение возвратить рабочий класс страны, вынужденный в тяжёлой обстановке иметь дело со сложнейшими перипетиями переходного периода от капитализма к социализму, из состояния «класса для себя» в прежнее, давно превзойдённое рабское состояние «класса в себе».

Кризисные явления в Польше ещё не изжиты. Лишь будущим историкам удастся проанализировать все извилины столь многослойного драматического хода событий. Однако уже теперь общепризнано, что снижение уровня классового самосознания части польских рабочих  произошло в силу ряда обстоятельств, в том числе не только крайней слабости идейно-политической работы в массах, но и совершенной бездоказательности и утопичности поставленной прежним польским руководством цели на 70-е годы — построения развитого социалистического общества до окончательного разрешения исторического вопроса «кто — кого?» в пользу людей труда. Польские события со всей убедительностью вновь показали, насколько важно теоретическое осмысление этапов становления и развития нового социального строя. Осмысление по Марксу и никак иначе.

III

Гениальные прозрения Маркса, данный в его трудах ясный и сжатый очерк основ будущего общественного устройства явились бесценным вкладом в пролетарскую философию социального оптимизма. Они выдержали всестороннее испытание в горниле Великого Октября и последующих социалистических революций, в практике созидания нового общества в Советском Союзе и других братских странах.

Поистине всемирно-историческое значение имеет постановка Марксом вопроса о том, какой вид примет политическая организация общества, когда к власти придёт рабочий класс.

Какому превращению подвергнется государственность в коммунистическом обществе, спрашивает он, или же какие тогда останутся общественные функции, аналогичные теперешним государственным функциям?

Ответ, который, по Марксу, может быть дан только научно, он формудирует в духе своего тезиса: свобода состоит в том, чтобы превратить государство из органа, стоящего над обществом, в орган, всецело подчинённый обществу. «Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого

во второе, — пишет Маркс. — Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата». (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 27).

Как показывает практика социалистического строительства, именно диктатура рабочего класса обеспечивает радикальную замену эксплуататорской государственной машины новыми органами власти, которые всецело ставятся на службу интересам трудящихся. И именно диктатура рабочего класса — по мере перехода различных слоёв на социалистические позиции, становления его социально-политического и идейного единства — создаёт предпосылки для преобразования пролетарской государственности и демократии во всенародную.

Открытие необходимости переходного периода от старого общества

к новому и определение классовой природы соответствующего этому периоду государства уже само по себе было выдающимся научным достижением. Однако Маркс идёт ещё дальше и даёт куда более отдалённый социальный прогноз. По ленинским словам, он применяет теорию развития и

к будущему обществу на основании того, что оно происходит из капитализма, является результатом действий такой общественной силы, которая рождена капитализмом. «У Маркса, — подчёркивает Ленин, — нет ни тени попыток сочинять утопии, по-пустому гадать насчёт того, чего знать нельзя. Маркс ставит вопрос о коммунизме, как естествоиспытатель поставил бы вопрос о развитии новой, скажем, биологической разновидности, раз мы знаем, что она так-то возникла и в таком определённом направлении видоизменяется». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 33. С. 85).

Научное проникновение в сущность идущего на смену капитализму социального строя, впервые предоставляющего каждому человеку реальную воможность возвыситься из обособленного «частного лица» в полноправного члена общества, позволило Марксу сквозь толщу десятилетий безошибочно определить ряд его общезначимых черт. Вот некоторые из них:

— превращение средств труда в достояние всего общества;

— непосредственное включение индивидуального труда в коллективный труд и прямое признание его обществом;

— коллективное присвоение совокупного общественного продукта;

— постоянное сохранение в руках общества и неподверженность индивидуальному распределению той части произведённого продукта, которая необходима для возмещения сношенных и израсходованных средств производства и его расширения, а также для создания резервного или страхового фонда;

— выделение из той части продукта, которая идёт на потребительские нужды, издержек управления и общественных фондов, предназначаемых для совместного удовлетворения потребностей (образование, здравоохранение, коммунально-бытовое обслуживание и пр.), для содержания нетрудопособных и т. д.; уже после Маркса практика показала также необходимость известных расходов для обеспечения надёжной обороны социализма от империалистической агрессии, от попыток экспорта контрреволюции;

— распределение по труду в зависимости от его количества и качества;

— сохранение при индивидуальном распределении того же принципа, что и при обмене товарными эквивалентами: известное количество труда в одной форме обменивается на такое же количество труда в другой;

— сохранение в силу неравенства способностей отдельных людей, их квалификации, индивидуальной производительности труда и пр. также известного неравенства в материальной обеспеченности. При социализме это «неравное право для неравного труда» играет позитивную роль, поскольку общество располагает пока относительно ограниченными производительными силами и потребительскими ресурсами и вынуждено активно формировать новое отношение к труду и общественной собственности, пуская в ход различные рычаги как морального, так и материального стимулирования.

Рассматривая вопрос о предпосылках, при которых такое право перестанет быть необходимым, Маркс обосновывает необходимость первой и второй фаз коммунистической формации и даёт развёрнутую характеристику коммунизма. «На высшей фазе коммунистического общества, — пишет он, — после того как исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению труда; когда исчезнет вместе с этим протитивопожность умственного и физического труда; когда труд перестанет быть только средством для жизни, а станет сам первой потребностью жизни; когда вместе с всесторонним развитием индивидов вырастут и производительные силы и все источники общественного богатства польются полным потоком, лишь тогда можно будет совершенно преодолеть узкий  горизонт буржуазного права, и общество сможет написать на своём знамени: От каждого по способностям, каждому

по потребностям!». (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 20).

Это классическое рассуждение великого учителя пролетариата положено в основу определения коммунизма, данного в Программе Коммунистической партии Советского Союза. Социальная действительность XX века наглядно показывает, насколько Маркс был прав.

В своё время Ленин подверг сокрушительной критике буржуазные приёмы «опровержения» марксизма, состоявшие в том, чтобы в массе частных подробностей и надуманных «уточнений» топить политико-экономическую суть дела. В это же русло влились усилия новоявленных вульгаризаторов и эклектиков, тщетно доказывавших, что-де марксово предвидение будущего «не сбывается», потому что его исходная предпосылка — крупная машинная индустрия — проходит сейчас иную фазу своего развития, чем во второй половине XIX века. Не следует, однако, забывать, что эволюция промышленности от фабрично-заводского производства тех времён, когда жил Маркс, к конвейерно-поточной, а затем и частично автоматизированной стадии, равно как и развёртывающаяся теперь научно-техническая революция, так или иначе предсказаны в трудах основоположников научного коммунизма. Лишь некомпетентность или же предвзятость позволяли усмотреть в этих процессах некий «противовес» экономическому закону движения современного общества — всё более быстрому и многогранному прогрессу обобществления труда, которое Ленин вслед за Марксом называл главной материальной основой неизбежного наступления социализма. (См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 26. С. 73).

Наскоки на марксово предвидение существенных черт нового общества иногда аргументировались тем, что в нём якобы признаётся социализм лишь с единой, общенародной (государственной) формой общественной собственности и не учитывается возможность возникновения другой её формы — кооперативно-групповой. Но это неправда. Например, в своей знаменитой «Критике Готской программы» Маркс выражает положительное отношение к современным ему рабочим кооперативным товариществам, поскольку те свидетельствуют о борьбе трудящихся за переворот в буржуазных условиях производства. «А что при переходе к полному коммунистическому хозяйству нам придётся в широких масштабах применить в качестве промежуточного звена кооперативное производство, — писал Энгельс А.Бебелю в январе 1886 года, — в этом Маркс и я никогда не сомневались. Но дело должно быть поставлено так, чтобы общество — следовательно, на первое время государство — сохранило за собой собственность на средства производства и, таким образом, особые интересы кооперативного товарищества не могли бы возобладать над интересами всего общества в целом». (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 36. С. 361).

Представление Маркса о социализме пытались также пересматривать, ссылаясь на его известное высказывание о том, что право в новом обществе  не признаёт никаких классовых различий, потому что каждый является только рабочим, как и все другие. (См.: там же. Т. 19. С. 19). При этом указывали на якобы несовместимость того, что говорил Маркс, с наличием при социализме двух классов — рабочего класса и кооперированного крестьянства, а также социального слоя — интеллигенции. Однако здесь мы имеем дело отнюдь не с «уявимостью» марксовой позиции, а с тем, что новый строй, как и любой другой, может анализироваться и в более развитом и в менее развитом состоянии. Кстати, как раз на этой возможности строят многие свои спекуляции и правые и «левые» ревизионисты.

Зачастую Маркс рассматривал социализм, достигший «готовых форм», «законченный социализм» (Ленин) и имел на это все основания. Совсем иначе он подходил к делу при рассмотрении во многих своих произведениях отдельных проблем становления нового общества. Именно это различие имел в виду Ленин, когда предупреждал об опасности в начале социалистического строительства «затеряться» в частных зигзагах и изломах истории. Важно, говорил Ленин, «сохранить общую перспективу, чтобы видеть красную нить, связывающую всё развитие капитализма и всю дорогу к социализму, которая нам, естественно, представляется прямой, и

мы должны её представлять прямой, чтобы видеть начало, продолжение и конец, — в жизни она никогда прямой не будет, она будет невероятно сложной...». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 47). В решении задач такого «прямого», песпективного ориентирования партии, рабочего класса, трудящихся масс под углом зрения глубинных закономерностей исторического развития, общих принципов социалистического и коммунистического строительства теоретический очерк социализма, представленный Марксом, например, в «Капитале» и в «Критике Готской программы», всегда играл и впредь будет играть незаменимую, исключительную роль.

Ходячими приёмами буржуазной критики научного коммунизма служат тенденциозное сопоставление теоретических положений Маркса

с реальным социализмом, попытки противопоставить марксово предвидение теории и практике ленинизма. Так, известный антикоммунист Ф.Фейто в своей книжке «Ленинское наследство. Введение в историю мирового коммунизма» без обиняков утверждал, что большевики якобы порвали с «первоначальной марксистской моделью развития...».

В близком направлении шли также странные «изыскания» с целью «доказать», будто бы Ленин после Октября создал «другую модель» социализма, нежели Маркс. На что бы ни ссылались авторы подобных ошибочных концепций, жизнь, практика решительно опрокидывали их.

В работе «Государство и революция» Ленин писал о «Критике Готской программы», в которой наиболее полно изложены марксовы представления

о социализме, что её полемическая часть первоначально, так сказать, затенила положительное содержание. В наши дни затенить это содержание не позволяет сама социалистическая действительность. Марксов труд оказывается — и чем дальше, тем во всё возрастающей мере — удивительно современным в главном — в соответствии его выводов, обозначившимся контурам общества, осуществляющего постепенный переход к коммунизму. Прежде всего в нашей стране ускоренными темпами продолжается совершенствование производственных отношений товарищеского сотрудничества и взамопомощи. Оно проявляется в дальнейшей концентрации социалистической индустрии, создании производственных и научно-производственных объединений, в прогрессирующей межхозяйственной кооперации на селе и агропромышленной интеграции. Речь идёт о решении не только текущих организационно-хозяйственных задач, но и проблемы принципиальной — о дальнйшем сближении государственной и колхозно-кооперативной собственности. Иначе говоря, о подходе к тому самому уровню экономического обобществления средств производства, о котором писал Маркс.

Не менее характерная черта, связанная с успешным стиранием существенных различий между городом и деревней, физическим и умственным трудом, — новое, качественно более высокое сплочение социалистического общества, ведущую роль в котором играет рабочий класс, вокруг Коммунистической партии, образование новой исторической общности людей — советского народа. При этом активно стали проявляться общие, не зависящие от социальных и национальных различий черты поведения, характера, мировоззрения советских людей, а союз рабочего класса и крестьянства, всегда составлявший основу социалистического строя, получил своё продолжение в тесном идейно-политическом единстве этих классов и интеллигенции, давно и уверенно стоящей на позициях социализма. Прочный союз всех трудящихся, работников физического и умственного труда, союз рабочего класса, колхозного крестьянства, народной интеллигенции стал реальным фактом социалистической действительности.

Более века коммунисты мира располагают «Критикой Готской программы» — этой хартией научного коммунизма, намечающей в обобщённом виде, без преувеличения практически все основные целевые установки нашего движения. И поныне она никого не оставляет равнодушным. Одни воспринимают это произведение как грандиозный, осуществляемый усилиями многих народов социально-экономический проект будущего человеческого общежития, в котором на научных принципах создаются оптимальные условия для развития свободной личности. Другие, напротив, видят в нём отражение угрожающей альтернативы своему мещанскому благополучию, частнособственническим, экплуататорским порядкам, проявляют корыстную заинтересованность в том,  чтобы внушить возможно большему числу людей превратное мнение о наследии Маркса как о литературной реликвии, принадлежащей прошлому. Классовая идеологическая борьба вокруг его идей сейчас, пожалуй, ещё острее, чем в момент их появления.

Иногда можно было услышать мнение, будто Маркс и Энгельс мыслили себе коммунизм как строй, «одинаково» организованный в обеих фазах своего развития. Но это мнение — плод недоразумения. Как можно называть одинаковыми организацию производства, допускающую наличие наряду с государственными также кооперативных хозяйств, и организацию, основанную только на общенародном владении средствами производства; организацию хозяйственной жизни, опирающуюся на распределение по труду и тем самым предполагающую необходимость контроля над мерой труда и мерой потребления, и такую, которая уже осуществляет распределение по потребностям и перестала нуждаться в подобном контроле; организацию государственную (при социализме) и организацию безгосударственную, самоуправленческую (если снята угроза реставрации капитализма извне), как должно быть при коммунизме?

Переход от первой организации ко второй среди своих материально-производственных предпосылок имеет многократное увеличение интеллектуального, творческого содержания труда основного производственного персонала. Вместе с тем он невозможен без достижения в ходе развития крупной промышленности такого положения, когда «созидание действительного богатства становится менее зависимым от рабочего времени и от количества затраченного труда, чем от мощи тех агентов, которые приводятся в движение в течение рабочего времени и которые сами,

в свою очередь (их мощная эффективность), не находятся ни в каком соответствии с непосредственным рабочим временем, требующимся для

их производства, а зависят, скорее, от общего уровня науки и от прогресса техники, или от применения этой науки к производству!». (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. II. С. 213).

Миф о якобы одинаковой организации социализма и коммунизма полностью развеивается при рассмотрении проблемы социального равенства. Известно, что социализм представляет собой такое, ещё не совершенное коммунистическое общество, «которое вынуждено сначала уничтожить только ту „несправедливость”, что средства производства захвачены отдельными лицами, и которое не в состоянии сразу уничтожить и дальнейшую несправедливость, состоящую в распределении предметов потребления „по работе” (а не по потребностям)». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 33. С. 93). «Таким образом, — пишет Ленин, — в первой фазе коммунистического общества (которую обычно зовут социализмом) „буржуазное право” отменяется не вполне, а лишь отчасти, лишь в меру уже достигнутого экономического переворота, т. е. лишь по отношению

к средствам производства». (Там же. С. 94). Конечно, эта «мера» не остаётся неизменной. Упрочение социализма и формирование коммунистических общественных отношений неизбежно ведут к тому, что её границы становятся шире. Исторически качественный скачок, подготавливаемый всем предшествующим развитием, в конце концов приведёт также

к отмене названных правовых регуляторов и по отношению к предметам потребления. Это лишь иное выражение перехода к коммунизму, который, хотя бы только в силу указанного изменения, должен быть организован сушественно иначе, чем социализм.

Какую бы из качественных черт, разделяющих социализм и коммунизм, мы ни взяли, дело упирается также в свойства человека, в идейный, культурный и нравственный уровень масс, который как уровень именно масс выступает в роли объективного фактора нашего развития. От того, насколько человек сориентирован на коммунистический прогресс, зависит и то, как будут «срабатывать» создаваемые им материальные предпосылки коммунизма. Формирование нового человека, овладевшего научным, марксистско-ленинским мировоззрением и навыками управления общественными делами, обладающего высокой общей и профессиональной культурой, развитой потребностью в творческом труде и умением разумно пользоваться благами социализма и коммунизма, — задача многих лет. Решение её различными поколениями строителей нового общества имеет свои особенности и специфические черты, но для всех действенно одно требование эпохи, ведущее своё начало от третьего марксова тезиса о Фейербахе: личность имеет всё меньше оснований считать себя пассивным продуктом обстоятельств и её развитие может быть рационально понято лишь в свете революционной практики — как совпадение изменения обстоятельств и активной человеческой деятельности.

Социализм как первая фаза коммунизма есть, по Марксу и Энгельсу, начало действительно коллективной жизни народов в противоположность тем «суррогатам коллективности», той иллюзорной общности, которыми довольствовались люди в условиях частнособственнического строя. Объективными основаниями тому служат:

— техника, технология и организация современного машинного производства, предопределяющие необходимость совместного труда больших масс людей, его непрерывность и напряжённый ритм;

— коллективное, общественное присвоение средств, предметов и продуктов труда, определение доли каждого работника в сумме материальных и духовных благ в непосредственной связи с размерами и качеством личного трудового вклада;

— проведение на практике принципов социалистического уклада жизни прежде всего рабочим классом — заинтересованным массовым носителем коллективистских начал, трудовой морали и духа коллективного сотрудничества.

Разумеется, социалистическое общество пока ещё не избавлено полностью от индивидуалистических, мещанских пережитков — они подчас довольно заметно дают знать о себе. Однако это не изменяет сути социализма как подлинно коллективистского строя, закрепляющего это своё сущностное свойство во всей системе общественных отношений и институтов, типе культуры, нормах нравственности и права.

Сосредоточивая внимание на экономических признаках социализма как исходных и основных, КПСС отнюдь не считает возможным ограничиваться ими. О развитой общественной системе, учил Маркс, вообще нельзя судить более или менее исчерпывающим образом, опираясь лишь на один фактор, как бы ни был он важен сам по себе, и нельзя именно потому, что это — система. Необходим анализ и других условий зрелости нового строя, помимо экономических. Но следовало бы решительно выступить против их неупорядоченного с точки зрения материалистического детерминизма изображения, против проявлений вкусовщины и субъективизма при их вычленении и характеристике.

Ныне советским обществоведам представляется весьма плодотворным и вместе с тем требующим больших дополнительных изысканий путь, который указывал Маркс, говоря о формировании всякой новой общественной системы. «Если в законченной буржуазной системе каждое экономическое отношение предполагает другое в буржуазно-экономической форме и таким образом каждое положенное есть вместе

с тем и предпосылка, то это имеет место в любой... органической системе. Сама эта органическая система как совокупное целое имеет свои предпосылки, и её развитие в направлении целостности состоит именно в том, чтобы подчинить себе все элементы общества или создать

из него ещё недостающие ей органы. Таким путём система в ходе исторического развития превращается в целостность. Становление системы такой целостностью образует момент её, системы, процесса,

её развития». (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. I. С. 229).

В общественной системе социализма, перерастающей в целостность, ядром которой является обобществлённое хозяйство, всё больше даёт

о себе  знать закономерное взаимное соответствие между её частями и элементами, постепенно распространяемое на широкую гамму отношений производства (технико-технологических, организационно-управленческих и экономических), вообще на весь ансамбль общественных отношений: производственных, социально-политических и нравственно-правовых, материальных и идеологических. Именно стадия превращения нашей системы в целостность и есть этап развитого социализма. При этом все элементы жизненного уклада общества перестраиваются

на присущих ему коллективистских началах тем последовательнее и полнее, чем последовательнее и полнее осуществляются принципы социализма во всех сферах общественной жизни.

Процесс превращения социализма в целостность вызывает к жизни настоятельное требование комплексно, с учётом всех сколь-нибудь значимых условий, подходить к решению любой теоретической и практической задачи, настойчиво добиваться органического дополнения хозяйственного планирования социальным, предвидеть воспитательные, морально-политические последствия принимаемых административных решений, всё более настойчиво исходить из ориентации на человеческий фактор во всех сферах производства и культуры.

Развитие социализма сопровождается постоянным выявлением и наращиванием его преимуществ по сравнению с частнособственническим строем. Естественным и необходимым представляется стремление народов социалистических стран превзойти капитализм по всем основным показателям уровня экономики и культуры, и успехи, достигнутые в этих областях, очевидны: высокие устойчивые темпы долговременного экономического роста, стабильная занятость, планомерно осуществляемый неуклонный подъём народного благосостояния, беспрепятственный доступ масс к духовным ценностям, гарантии прав и свобод личности. Даже при сравнительно меньшем пока производственном потенциале социалистический строй в комплексе материальных и духовных благ, социальных возможностей и перспектив в состоянии дать трудящимся больше, чем капитализм. В то же время наращивание количественных результатов и состязание в повышении качества предметов потребления не должны заслонять главное — содержательную характеристику сложившегося социалистического образа жизни, его социально-психологический климат, синтетическое представление об условиях труда и быта человека, его внутреннем мире и взаимоотношениях с другими людьми, которые (условия) при капитализме порождают упадочно-пессимистические тенденции, а при социализме, напротив, питают социальный оптимизм.

Обратимся хотя бы к такому факту, как ликвидация эксплуатации человека человеком в социалистических странах. Не подлежит никакому сомнению его громадное благотворное воздействие на формирование творческого и нравственного облика граждан нового мира. Ведь им незнакомо то постоянно давящее, деформирующее психику чувство, которое вызывают экономический, политический и национальный гнёт и дискриминция — неизбежные компоненты повседневного бытия масс

в эксплуататорском обществе.

Никто не вправе замалчивать то, что цена, которую относительно обеспеченные слои трудящихся высокоразвитых в промышленном отношении стран капитала вынуждены платить за достигнутый материальный достаток, лишь частично может быть выражена в денежных единицах; к ней следовало бы прибавить не поддающиеся количественному определению социальный стресс и хроническое социально-культурное недопотребление. Именно в таком широком и единственно правильном сопоставлении двух систем социализм демонстрирует (и чем дальше, тем больше будет демонстрировать) свои неоспоримые преимущества.

В самом абстрактном виде любая человеческая общность — будь это всё общество, поколение, нация, класс — обладает, с одной стороны, производительной способностью, то есть определённой совокупностью средств и предметов труда, навыков и умений, энергетическими мощностями и т. п., а с другой — исторически обусловленной способностью потребительной. Характернейшая черта эксплуататорского, классово-антагонистического общества — противопоставление этих способностей друг другу и закрепление производственных обязанностей в основном за неимущими, а возможностей пользоваться потребительскими благами — по преимуществу за собственниками средств производства. Тем самым устанавливается мера потребностей, которая угнетённому классу диктует определяемые интересами эксплуататоров нормы и формы потребления, вначале примитивно-аскетические, затем программируемые вездесущей рекламой, а господствующему классу предоставляет неограниченный простор для роскоши и изощрения во всё новых видах наслаждений.

Социализм как общественный строй людей труда ликвидирует указанное противоречие, поскольку уничтожает эксплуатацию вообще. Но это не означает, что перестаёт быть актуальной проблема потребностей. Напротив, именно теперь, каждый получает возможность их удовлетворения в меру возможностей общественного производства и личного творческого вклада в общий труд ассоциации. Теперь этим вкладом всецело определяются личное благосостояние и достоинство, и тут опять-таки срабатывает марксов принцип целостности органической общественной системы, ибо все социальные явления и процессы

в конечном счёте должны быть увязаны и согласованы между собой.

В новом обществе полный простор получает открытый Лениным закон возвышения потребностей (см.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 101), согласно которому по мере покрытия разумно понятых необходимых «потребностей существования» относительно расширяется спектр духовных, социально-культурных, творческих потребностей, причём действие этого закона приводит в конечном итоге к тому, что первейшей потребностью личности становится потребность в содержательном общественно полезном труде. А это означает, что для нового человека творческий труд приобретает социальное свойство потребительной ценности. Тем самым подтверждается одно из важнейших открытий Маркса.

В наших условиях совершенно неприемлемыми выглядят копирующие схемы развития потребностей, типичные для капиталистического общества, заимствование буржуазных потребительских стандартов, деформирующих нравственный облик отдельных людей, живущих при социализме, но ведущих несоциалистический образ жизни. «Мы располагаем большими материальными и духовными возможностями для всё более полного развития личности и будем наращивать их впредь, — говорилось

на XXVI съезде КПСС. — Но важно вместе с тем, чтобы каждый человек умел ими разумно пользоваться. А это, в конечном счёте, зависит от того, каковы интересы, потребности личности. Вот почему в их активном, целенаправленном формировании наша партия видит одну из важных задач социальной политики». (Материалы XXVI съезда КПСС. С. 63).

Тот великий исторический вызов в борьбе за человека, который бросил миру капитала социализм, наши классовые противники пытаются разменять на мелкую монету узкопотребительских интересов и «страстишек». Социалистическое общество, естественно, уделяет всё большее внимание задаче удовлетворения постоянно растущих материальных запросов советских людей, но мыслит поле соревнования двух систем намного масштабнее и шире.

Уместно будет вспомнить здесь высказывания замечательного советского педагога А.С.Макаренко, который считал, что самое важное, что мы привыкли ценить в человеке, — сила и красота — определяются исключительно по типу его отношения к перспективе. Речь, например, может идти о простейшем удовлетворении ближайшей потребности — обеде, посещении кино, покупке обновки. Это тоже перспектива, но самая близкая, и человек, всецело определяющий ею своё поведение, представляется самым слабым. «Если он удовлетворяется только перпективой своей собственной, хотя бы и далёкой, он может представляться сильным, но он не вызывает у  нас ощущения красоты личности и её настоящей ценности, — писал педагог. — Чем шире коллектив, перспективы которого являются для человека перспективами личными, — заключал он, — тем человек красивее и выше». (Макаренко А.С. Педагогические сочинения. — М.-Л., 1948. С. 179).

Одно из самых ярких достижений нового общества — присущее советским людям ощущение неразрывной связи личных перспектив с перспективами своей Отчизны, социалистического содружества, дела социального и национального освобождения народов, прогресса всего человечества. Это и есть возвышающая личность активная жизненная позиция, выработку которой XXV съезд КПСС определил как задачу нравственного воспитания. Такая позиция устойчива лишь на базе научного, марксистско-ленинского мировоззрения, интернационалистских убеждений, питающих свои корни в нашем социалистическом бытии.

«Воспитать человека — значит воспитать у него перспективные пути» (там же), — утверждал А.С.Макаренко. Этот «философский камень» оптимистического восприятия жизни найден научным коммунизмом и испытан социалистическим строем. Им быстро овладевает добросовестно изучающий наследие Маркса. Ничего подобного не в сотоянии дать человеку капиталистическое общество, где личность закупорена в колбу индивидуалистических интересов. Где общий кризис частнособственнической системы выражается, кроме всего прочего, в утрате социальных и национальных целей, в патологии безбудущности. Где человека, не принадлежащего к классу эксплуататоров, чего бы он лично ни достиг в жизни, неотступно преследует тень неуверенности в завтрашнем дне.

Коллектив, чьи ближайшие и отдалённые перспективы были для Маркса перспективами личными, назвывается человечеством. Но к этому коллективу он не относился абстрактно, со всеядной и всепрощающей любовностью, которую иногда выдают за гуманность. Маркс, как человек партии выделял в человечестве его передовую часть, тот драгоценный концентрат человечности, который единственно способен избавить род людской от социального и национального порабощения, — борющийся революционный пролетариат. Без понимания этой истины нельзя понять и того, почему он определял коммунизм как реальный гуманизм.

Маркс, нераздельно с которым должны изучаться Энгельс и Ленин, для нас главный воспитатель перспективных путей. Твёрдо стоя на реальной почве современности, он весь был обращён в завтрашний день, о нём мечтал, для него жил, за него боролся. «Поздравляю тебя... — писал он дочери Женни, узнав о рождении внука, 29 апреля 1881 года. — „Женская половина” нашей семьи надеялась, что „новый пришелец” увеличит собой „лучшую половину” человеческого рода; я же, со своей стороны, предпочитаю „мужской” пол для детей, рождающихся в этот поворотный момент истории. Перед нами — самый революционный период, какой когда-либо приходилось переживать человечеству. Плохо теперь быть „стариком” и иметь возможность лишь предвидеть, вместо того чтобы видеть самому». (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 35. С. 153).

Маркс знал, что ему не доведётся дожить до начала новой, коммунистической общественно-экономической формации, наступление которой он предсказал. Время его жизни было отделено от неё рядом десятилетий. Однако предвидение Маркса оказалось высочайшей пробы. Оно не уступает достоверной научной констатации уже свершившегося факта и продолжает успешно и неустанно работать на его последователей и революцию.

Москва, 1983—2017.
Версия для печати