Н.И.Капченко. Сталин становится Генеральным секретарём

Предлагаем читателям главу из книги Николая Ивановича Капченко (1933—2013) «Политическая биография Сталина. Т. I (М., 2004. С. 579—608). Большую часть жизни автор проработал в журнале «Международные отношения» заместителем главного редактора (главным редактором был А.А.Громыко) и ведущим научным сотрудником Института мировой экономики и международных отношений. Можно не соглашаться и спорить с Н.И.Капченко, но, несомненно, его исследования отличаются значительно большей глубиной, чем многие другие работы, посвящённые жизни и деятельности И.В.Сталина. Печатается с незначительными сокращениями.

Редколлегия.

Н.И.Капченко

Сталин становится

Генеральным секретарём

Именно в период X съезда как бы ещё неясным и нечётким пунктиром стали обозначаться контуры того маршрута, который в конечном счёте привёл Сталина к посту Генерального секретаря. Профсоюзная дискуссия, борьба с различными оппозициями внутри партии, кульминация которой пришлась на время проведения съезда, но самое главное — рост общего недовольства в стране, опять же кульминацией которого стало восстание в Кронштадте, — всё это вносило тревогу и чувство неуверенности в самые верхи большевистской партии. В каком-то смысле у многих членов партии складывалось впечатление, что партия постепенно утрачивает контроль за развитием событий в стране.

Ленин, будучи чрезвычайно опытным политическим деятелем, не мог не понимать, что все проблемы порождены не только объективными причинами и обстоятельствами. Немаловажное значение имели и факторы сугубо партийного свойства, а именно организация и методы работы самого партийного руководства. А здесь ключевым звеном являлась организация деятельности Центрального Комитета и его главных органов. Добавим, что в этот период всё более явственно давали о себе знать амбициозные устремления Троцкого, и они-то в значительной мере и явились одной из подспудных причин начала профсоюзной дискуссии. Авторы коллективной работы «Власть и оппозиция. Российский политический процесс XX столетия», на мой взгляд, исторически правильно оценивают значение личного фактора — роль Троцкого в обострении внутрипартийной борьбы в рассматриваемый отрезок времени. С отдельными положениями и выводами данного труда, конечно, можно не соглашаться,

но с тем, как они рассматривают взаимосвязь механизма обострения внутрипартийной борьбы с претензиями Троцкого, спорить трудно. Окончание Гражданской войны повлекло за собой естественное ослабление роли армии в стране, а значит, и личного авторитета самого Троцкого. С этим он, разумеется,

как личность с чрезвычайно высоким самомнением, не мог так легко и просто смириться. Ослабление позиций армии и Троцкого лично естественным образом отразились и на ослаблении его роли и снижении его политического престижа в самом партийном руководстве. Путём маневрирования он попытался воспрепятствовать дальнейшему развитию этого опасного для него процесса, который, раз начавшись, мог обрести инерцию собственного и необратимого движения. Троцкий попытался укрепить свои позиции и свой политический вес в рамках ЦК и его главных органов.

«Сближение Троцкого с Крестинским в начале профдискуссии не было случайным. Троцкий весь 1920 г. очень тесно сотрудничал с Оргбюро и Секретариатом

по самым разнообразным вопросам. Ему импонировал стиль работы Оргбюро — оперативное принятие важнейших решений, предназначенных к быстрому и беспрекословному исполнению. Это было очень близко по духу Председателю РВСР. Кроме того, имело значение ещё одно очень важное обстоятельство. В Оргбюро не было Ленина, который держал всех вождей революции в „коротких штанишках“ и, чтобы ни писал впоследствии Троцкий о своём почтении к Ленину после Октября, их отношения были вовсе не безоблачными, иначе зачем же тогда Ленину нужен был Сталин, который без видимой необходимости постоянно присутствовал на важнейших участках театра военых действий.

Наметившийся союз Троцкого с могущественным Оргбюро и Секретариатом ЦК сильно обеспокоил Ленина, он не мог допустить каких-либо коалиций в высшем руководстве за своей спиной». (Власть и оппозиция. Российский политический процесс XX cтолетия. — М., 1995. С. 103).

Такой вывод авторов упоминавшейся монографии, на мой взгляд, во многом объясняет и раскрывает всю ожесточённость не только политической, но и организационной борьбы, развернувшейся на Х съезде партии. Поскольку выборы

на съезд проходили на базе политических платформ, где подавляющее превосходство имели сторонники Ленина, то последний решил дать самый серьёзный бой сторонникам Троцкого и сорвать их планы укрепления своих позиций как в партии в целом, так и в особенности в рамках её центральных учреждений. В полемике Ленин резко разоблачал позиции Троцкого и подвергал лично его уничтожающей критике. Так, в ответ на призыв Троцкого о перетряхивании профсоюзов он без обиняков заявил: «Если надо кого хорошенько обругать и перетрясти, то уж скорее

не ВЦСПС, а ЦК РКП». (Ленин В.И. Полн. собр. Соч. Т. 42. С. 238).

Стратегия Ленина заключалась в том, чтобы провалить на выборах в ЦК

тех людей, которые поддерживали Троцкого и являлись его реальными или потенциальными сторонниками. В какой-то мере Ленин предвосхитил широко известный тезис Сталина — «кадры решают всё»! Он созывал на фракционные совещания делегатов, придерживавшихся его платформы, и там вёл огромную подготовительную работу к выборам, чтобы обеспечить подавляющий успех своей позиции. Не стеснялся он и в чрезвычайно резких выражениях разоблачать Троцкого. Вот один из ярких примеров его критики:

«Меня обвинили: а ты, сукин сын, что распустил дискуссию. А попробуйте удержать Троцкого. Сколько дивизий против него послать...

Троцкий требует отставки. У меня за 3 года в карманах было много отставок. Часть из них лежала в кармане и отлёживалась. А Тр[оцкий] человек с темпераментом и воен[ной] подготовкой. Он в аппарат влюблён, а в политике ни бе — ни ме». (Ленин В.И. Неизвестные документы. 1891— 1922. С. 420).

Читая эти строки, как-то невольно приходят на память многочисленные излияния Троцкого насчёт того, как высоко его ценил его Ленин и т. д. На этих сюжетах придётся остановиться несколько позднее. Здесь же хочется подчеркнуть, что Ленин серьёзно сомневался в наличии у Троцкого действительно больших способностей политического лидера и считал потенциально опасным и для дела, и для себя лично возвышение Троцкого. Он прекрасно разбирался во всех тонкостях взаимоотношений, в том числе и личных, в среде своих ближайших соратников. Видимо, он имел серьёзные основания сосредоточить основной удар против Троцкого.

Как уже говорилось, для этого он устроил и секретное совещание сторонников своей фракции. Обстоятельства созыва этого совещания описал в своих воспоминаниях делегат Х съезда А.И.Микоян. Правда, полвека спустя.

Но со скидкой на то, что все, даже самые правдивые и искренние мемуары, обладают известными недостатками, мы приведём этот сюжет, полагая, что

в принципе он имеет все признаки достоверности. Итак, слово автору воспоминаний А.И.Микояну:

«На таком совещании обсудить вопрос о составе ЦК, отвести ряд кандидатур сторонников Троцкого, а также определить, кого из членов оппозиции персонально следует избрать.

Ленин говорил, что следует написать извещение о созыве такого совещания. Извещение должно служить и приглашением и пропуском на совещание. Оно должно быть коротким, напечатанным типографским способом. Но я не считаю, сказал Ленин, возможным для этого дела использовать государственную типографию. На всякий случай я привёл одного старого товарища, коммуниста-подпольщика, у которого есть шрифт и есть ручной станок, на котором он обеспечит за ночь печатание извещения в достаточном количестве. 

Стали подал реплику, что созыв совещания делегатов, избранных по «платформе десяти», будет использован троцкистами и другими оппозиционерами для обвинения нас во фракционности и наши действия могут быть неправильно истолкованы съездом.

Ленин, добродушно улыбаясь, шутливо сказал Сталину: что я слышу от старого заядлого фракционера?! Даже он сомневается в необходимости созыва совещания делегатов, стоящих на „платформе десяти“! Вы должны знать, что Троцкий давно собирает сторонников своей платформы, да и сейчас, пока

мы с вами разговариваем здесь, наверное, собрал свою фракцию. То же самое делают и Шляпников и Сапронов. Зачем закрывать глаза на хотя и неприятный, но явный факт существования фракций в партии? Именно созыв такого совещания сторонников „платформы десяти“ обеспечит условия, которые исключили бы всякую фракционность в нашей партии в дальнейшем.

Сталин не стал спорить, и никто другой не оспаривал справедливости ленинского предложения. Все согласились, что надо созвать такое совещание». (Микоян А. Мысли и воспоминания о Ленине. — М., 1970. С. 139).

По многим признакам можно придти к заключению, что Сталин сыграл весьма важную роль в обеспечении подавляющего успеха ленинской платформы

на Х съезде партии. В результате голосования на съезде за  ленинскую платформу было подано 336 голосов. Троцкого-Бухарина  — 50, «рабочей оппозиции» — 10. (См.: Ленин В.И. Неизвестные документы. 1891—1922. С. 421). Эти результаты, естественно, нашли своё выражение и в голосовании при выборах состава Центрального Комитета партии. Вот данные о результатах голосования

по выборам в состав ЦК: всего было подано 479 голосов. В ЦК избраны следующие товарищи по большинству голосов: Ленин — 479, Радек — 475, Томский — 472, Калинин — 470, Рудзутак — 467, Сталин — 458, Рыков — 458, Комаров — 457, Молотов — 453, Троцкий — 452, Михайлов — 449, Бухарин — 447, Ярославский — 444, Дзержинский — 438, Орджоникидзе — 438, Петровский — 436, Раковский  — 430, Зиновьев — 423, Фрунзе — 407, Каменев — 406, Ворошилов — 383, Кутузов — 380, Шляпников — 354. (См.: Протоколы Х съезда РКП(б).

С. 405). Таким образом, Крестинский, Серебряков и другие сторонники Троцкого при выборах в состав ЦК были забалотированы. А они, как известно, играли ведущую роль в работе Оргбюро и Секретариата ЦК партии.

Сталин в это время, очевидно, выступал в роли того человека, который стоял за кулисами событий и направлял их развитие в нужном для Ленина направлении. Каких-либо прямых указаний на этот счёт в имеющихся материалах,

к сожалению, нет. Однако есть косвенные свидетельства, дающие основания сделать такой вывод. Один из делегатов съезда, сторонник группы «демократического централизма» Р.Рафаил, выступая в прениях, в частности, сказал

о роли Сталина: «...здесь в Москве, в наших партийных органах, взамен сводки о военных фронтах стали давать место фронту партийному, под наблюдением военного стратега и архидемократа т. Сталина эта сводка редактировалась.

И каждый раз мы могли получить донесения, что на таком-то фронте одержаны такие-то победы, что за точку зрения Ленина голосовало столько-то, за точку зрения Троцкого — 6 голосов, из них — один комиссар, один заместитель

и т. д.». (Протоколы Х съезда РКП(б). С. 101).

Из этого довольно саркастического по тону высказывания, пронизанного,

к тому же, также с чувством неприкрытой иронии относительно «архедемократизма» Сталина, ещё, конечно, нельзя делать далеко идущих выводов о том, что Сталин впервые воспользовался приписываемой ему формулой — не важно, кто как голосует, важно — кто подсчитывает голоса. Дело, конечно, в другом: Сталин провёл серьёзную среди делегатов съезда в пользу ленинской платформы. А сделать это было не так уж сложно, учитывая общее недовольство, господствовавшее

в партийных кругах в отношении Троцкого и особенно методов его действий.

Фактором, который способствовал серьёзному упрочению позиций Сталина в партии, явилось и то, что Оргбюро и Секретариат явно не справлялись с поставленными перед ними задачами. Тем более они не соответствовали новым, значительно возросшим требованиям, продиктованным переходом к новой экономической политике. В выступлениях делегатов работа этих органов подвергалась нелицеприятной и суровой критике. И что особенно обращает на себя внимание, так это то, что впервые на партийном форуме прозвучало само слово «Генеральный секретарь»! Контекст, в котором оно впервые было использовано, довольно любопытен, поскольку показывает, что хотя формально такого поста в партии ещё не существовало, в сознании некоторых делегатов

он представлялся как реально существующий факт.

Один из делегатов съезда заявил: «Уже из начавшейся дискуссии выяснилось, что те недостатки и те уродливые явления, которые у нас сейчас замечаются вроде „рабочей оппозиции”, имеют в известной степени свои причины

в недостатках работы ЦК, — не в политической области, разумеется, а в организационной. Ярким доказательством этого был доклад Генерального секретаря нашей партии т. Крестинского... А если судить об организационной работе на основании этого доклада, то, товарищи, вполне понятными становятся многие недочёты и уродливые явления в нашей партии». (Там же. С. 95).

Нацеленность данного замечания не вызывает никаких сомнений и не нуждается в каких-либо комментариях. Характерно, что возведённый таким ораторским приёмом в ранг Генерального секретаря Н.Крестинский счёл необходимым не оставить без внимания поднятый вопрос и в своём заключительном слове сказал: «Второй вопрос, который был задет, который, собственно говоря, не имеет прямого отношения к делу, но на который я считаю своим долгом ответить, это — тот, что здесь говорилось, будто я являюсь генеральным секретарём, главным секретарём Центрального Комитета. У нас не существует такой должности, товарищи. Мы, три секретаря, являемся равноправными секретарями, что и было подчёркнуто в постановлении первого пленума». (Там же. С. 110—111).

Действительно, в партии такой должности не существовало. Но весь ход событий протекал в том русле, что такая должность должна была появиться. Раньше или позже, но учреждение поста Генерального секретаря ЦК партии становилось просто неизбежностью. Толкали к тому многие соображения. Я не стану перечислять все из них, укажу лишь на наиболее существенные.

Работа партийного аппарата нуждалась в твёрдом, можно сказать, железном руководстве. Общеполитическая ситуация в стране отличалась крайней напряжённостью, нарастали трудности, вытекавшие из проведения курса новой экономической политики. Требовались более жёсткие меры дисциплины и вообще организации всех звеньев партийного аппарата. Вторым, уже, так сказать, субъективным фактором, являлась обострявшаяся борьба в высшем эшелоне партийной иерархии. Скрытой от глаз непосвящённых, но тем не менее абсолютно реальной пружиной этого обострения борьбы, явилась прогрессирующая болезнь лидера партии — Ленина. Его соратники как бы заранее готовились к схватке, чем-то напоминавшей схватку диадохов после смерти Александра Македонского. Да и сам Ленин, конечно, не мог не замечать подспудных внутренних процессов, происходящих

в рядах его соратников и в чём-то ослаблявших его собственные позиции.

Конечно, по прошествии столь долгих лет трудно восстановить в полном объёме и с необходимой достоверностью характер отношений Ленина со своими ближайшими соратниками. Однако бесспорно одно — он видел в них

не только соратников, но и потенциальных соперников. Пока он находился в хорошем состоянии здоровья и фактически держал в своих руках все главные нити государственного и партийного управления, ему опасаться за свою власть не приходилось. Несмотря даже на постоянные дискуссии и споры, разделявшие большевистское руководство как в предреволюционные, так и особенно

в послереволюционные годы. Но по мере того, как болезнь всё больше давала

о себе знать, ему всё чаще, очевидно, приходилось задумываться о том, как сохранить устойчивость в руководстве и своё неоспоримое первенство.

Стали проявляться и явные признаки того, что его соратники порой вели себя по отношению к нему не совсем лояльно, допуская порой прямые выпады против него. Об этом можно судить на основе оставшихся после смерти его сестры М.И.Ульяновой воспоминаний, увидевших свет только в конце 1980-х годов. Эти воспоминания не похожи на панегирики по чьему-либо адресу. В них соблюдён такт и необходимая доля объективности, что в целом даёт полное основание относиться

к её свидетельствам с доверием. Вот что пишет М.И.Ульянова:

«Характерен в этом отношении случай с Троцким. На одном заседании ПБ Троцкий назвал Ильича „хулиганом”. В.И. побледнел, как мел, но сдержался. „Кажется кое у кого тут нервы пошаливают”, что-то вроде этого сказал он

на эту грубость Троцкого, по словам товарищей, которые передавали мне

об этом случае. Симпатий к Троцкому и помимо того он не чувствовал — слишком много у этого человека было черт, которые необычайно затрудняли коллективную работу с ним. Но он был большим работником, способным человеком, и В.И., для которого, повторяю, дело было на первом плане, старался сохранить его для этого дела, сделать возможным дальнейшую совместную работу с ним. Чего ему это стоило — вопрос другой. Крайне трудно было поддерживать равновесие между Троцким и другими членами ПБ, особенно между Троцким и Сталиным. Оба они — люди крайне честолюбивые и нетерпимые. Личный момент у них перевешивает над интересами дела. И каковы отношения были у них ещё в первые годы Советской власти, видно из сохранившихся телеграмм Троцкого и Сталина с фронта к В.И.

Авторитет В.И. сдерживал их, не давал этой неприязни достигнуть тех размеров, которых она достигла после смерти В.И. Думаю, что по ряду личных причин и к З[иновьеву] отношение В.И. Было не из хороших. Но и тут он опять-таки сдерживал себя ради интересов дела». (Известия ЦК КПСС. 1989. № 12. С. 197).

Складывается устойчивое впечатление, что почти со всеми ближайшими сподвижниками у В.И.Ленина отношения были, мягко выражаясь, далёкими

от идеальных. Ссылки на то, что движущим мотивом было то, что Ленин во главу угла ставил прежде всего интересы дела и что именно этот приоритет в конечном счёте и определял всю гамму его отношений с соратниками, хотя и выглядит убедительным, но всё-таки вызывает какие-то внутренние сомнения и вопросы, остающиеся без ответа.

Смысл их сводится к тому, что Ленин, по мере ухудшения своего физического состояния здоровья (явных признаков политического недомогания Ленин пока не обнаруживал, хотя в связи с переходом к НЭПу в его высказываниях

 всё чаще проскальзывали нотки внутренней неуверенности), всё больше ощущал нечто вроде утраты прежнего трепетного уважения к своему неоспоримому авторитету и мнению. Его соратники, как бы соревнуясь друг с другом, демонстрировали перед ним собственную самостоятельность и способность вести себя в качестве независимых, самодостаточных политических фигур. Одновременно они вели между собой неутихавшую закулисную борьбу, чтобы заручиться большей поддержкой со стороны самого Ленина, поскольку именно такая поддержка и составляла в конечном счёте один из решающих компонентов в предстоявшей борьбе за власть в партии.

Помимо воспоминаний сестры Ленина, имеется ещё и его собственное письмо, датированное июнем 1921 года, из содержания которого можно сделать однозначный вывод: Ленин чувствовал нараставшее сопротивление своих соратников, их плохо скрываемое недовольство отдельными его действиями, их стремление продемонстрировать свой вес и своё независимое положение. Вот полный текст этого письма, также впервые опубликованный в конце

80-х годов XX века:

«Тов. Шкловский!

Получил Ваше большое письмо после отправки Вам моей записки.

Вы вполне правы, что обвинять меня в „протекционизме” в этом случае  — верх дикости и гнусности. Повторяю, тут интрига сложная. Используют,

что умерли Свердлов, Загорский и др.

Придётся Вам „итти сначала”. Есть и предубеждение, и упорная  оппозиция, и сугубое недоверие ко мне в этом вопросе. Это мне крайне больно. Но это — факт. За Ваше письмо Вас не осуждаю. Понимаю, что Вам очень тяжело.

Я видел ещё такие примеры в нашей партии теперь. „Новые” пришли, стариков не знают. Рекомендуешь — не доверяют. Повторяешь рекомендацию — усугубляется недоверие, рождается упорство. „А мы не хотим”!!!

Ничего не остаётся: сначала, боем, завоевать новую молодёжь на свою сторону.

Привет! Ленин». (Там же. С. 61).

В свете данного письма Ленина вполне оправданной и логичной предстаёт и коренная реорганизация, произведённая на X съезде и после съезда на пленуме ЦК как в самом составе Центрального Комитета, так и в его исполнительных органах. В члены ЦК были избраны новые члены: численность членов ЦК была увеличена с 19 человек до 25, увеличилась также численность кандидатов в члены ЦК. Из прежнего состава Политбюро был выведен Крестинский, он также утратил свои посты в Оргбюро и Секретариате. Вместо Крестинского в члены ПБ был введён Зиновьев, бывший до сего времени лишь кандидатом. Крупную перетряску претерпело и Оргбюро, из которого были выведены сторонники Троцкого и другие члены, явно не продемонстрировавшие свою лояльность Ленину во внутрипартийной борьбе, особенно в период дискуссии о профсоюзах. Они были заменены другими, вполне лояльными Ленину (да и Сталину) людьми.

Однако особо следует отметить полную реорганизацию Секретариата: все прежние члены которого — Крестинский, Преображенский и Серебряков — рьяные сторонники Троцкого — были из него выведены и заменены В.М.Молотовым, Е.М.Ярославским и В.М.Михайловым. (См.: Известия ЦК КПСС. 1990.

№ 7. С. 71). Первые два были людьми, полностью ориентировавшимися на Сталина, т. е. фактически ставленниками Сталина. Малоизвестная и невлиятельная в партии фигура В.М.Михайлова в Секретариате не играла сколько-нибудь значительной роли и вскоре исчезла с политического горизонта. Что же касается Молотова и Ярославского, то они также не представляли собой политические фигуры первого (а последний и даже второго) плана. Они не обладали серьёзным политическим весом и авторитетом и имели ограниченные связи. Последнее обстоятельство также, видимо, сыграло свою роль в выборе данных фигур. Они, по замыслу главных партийных стратегов, в первую очередь Сталина, призваны были сыграть проходную роль в том политическом спектакле, который тогда разыгрывался по всем правилам большевистской кадровой практики. Словом, на политической шахматной доске произошла не просто рокировка,

а коренная смена фигур.

Таким образом, новый состав высшего партийного руководства, особенно Оргбюро и Секретариата, без всяких сомнений свидетельствовал о серьёзном укреплении позиций Сталина. Хотя он и не вошёл в состав Секретариата, но откровенно слабый персональный состав последнего как бы заранее, заблаговременно открывал перед ним перспективу скорейшего вхождения и в этот орган ЦК. Вопрос был только во времени. А время работало на Сталина. Нужно было только проявлять терпение и выдержку, а этими качествами он, как известно, не был обделён. Второй момент заключается в том, что Сталину, видимо, вскоре после съезда было поручено общее наблюдение за работой Секретариата (позднее такая функция стала обозначаться понятием «курирование»). Прямыми источниками, подтверждающими данный факт, я не располагаю, однако косвенные свидетельства дают основание считать это предположение вполне вероятным.

Завершая обзор некоторых существенных моментов, характеризующих стратегию продвижения Сталина к власти в период Х съезда партии и после него,

а именно — к посту Генерального секретаря, приведу оценку уже не раз упоминавшегося Грея. Думаю, что трудно оспорить следующий вывод, сделанный по данному вопросу западным биографом Сталина: «Хотя во время съезда Сталин и вёл себя скромно, в итоге после съезда его власть значительно увеличилась. Частично это было следствием заката Троцкого и его сторонников, благодаря чему возникли вакансии в Центральном Комитете и других центральных органах, многие

из которых были заполнены людьми, близкими к Сталину. Но самой главной причиной этого было его мастерское управление партийным аппаратом. Он один понимал, как должен развиваться и функционировать этот орган, чтобы поддерживать абсолютную власть центра. Ленину не слишком нравилось заниматься административными вопросами. Это мог сделать кто-то пониже его. Троцкий видел себя оратором, словом зажигающим и ведущий народ. У Зиновьева, Каменева и Бухарина не хватало терпения заниматься аппаратом. Сталин такой ошибки не допустил. Административные и организационные вопросы неразделимы и важны

для сплочения партии». (Ian Grey. Stalin. Man of History. P. 149—150).

Соглашаясь в целом с оценкой Грея, а также ряда других биографов Сталина, делающих акцент прежде всего на организаторских способностях Сталина, на том, что он увидел в аппарате партии главный инструмент достижения высшей власти, хочется вместе с тем подчеркнуть и другое. Делая особый акцент на административном и организаторском компонентах как решающем инструменте достижения власти, они сознательно или невольно упускают из вида или же коренным образом недооценивают и факторы политического порядка. Если следовать логике их рассуждений, то политические способности Сталина, его качества как стратега политической линии партии вообще исчезают из поля зрения или серьёзнейшим образом недооцениваются. Такой подход, на мой взгляд, в принципе ошибочен хотя бы в силу своей односторонности. Не говоря уже о его несоответствии реалиям тогдашней исторической эпохи. 

Как бы ни была высока роль организаторско-административных способностей Сталина, какими бы блестящими данными по управлению аппаратом

он ни обладал, одних этих способностей явно было недостаточно, чтобы

не только добраться до вершин власти, но и просто претендовать на неё. Решающей предпосылкой выступали не только эти качества, сколько наличие твёрдой, ясной и определённой политической линии. Надо было быть крупной политической фигурой, а не только хорошим и умелым организатором, чтобы

в сложнейшей внутрипартийной борьбе одержать верх над бесспорно опытными на поприще политических баталий соперниками, какими являлись Троцкий, Зиновьев, Каменев и некоторые другие. Искать причину успеха Сталина в борьбе

за власть прежде всего и главным образом в умении подбирать и расставлять своих людей на решающие участки партийной работы, оставляя в то же время

за скобками суть политической линии, отстаиваемой им в тот период, — значит не замечать главного звена всей политической стратегии Сталина. Он прекрасно понимал своеобразие обстановки и тонко чувствовал духовный настрой партийной массы: она в силу многих причин, в том числе и укоренившихся традиций, решительно отторгала личную борьбу за власть между потенциальными наследниками Ленина. Что она была в состоянии понять, так это борьбу между политическими линиями, политическими курсами, но никак не борьбу партийных вождей

за личную власть. Сталин как раз и сделал ставку на это, предпринимая всё, чтобы в партии сформировалось твёрдое убеждение — речь идёт не о противостоянии личностей, а о противоборстве политических линий.

Мне думается, что высказанная выше оговорка имеет существенно важное значение для понимания и верной оценки всей политической биографии Сталина. Причём это распространяется не только на период его борьбы за пост Генерального секретаря, но и на всю его последующую партийную и государственную деятельность. Организаторский дар, умение создать необходимый аппарат и искусно использовать его в политических целях — этого у Сталина

не отнимешь. Но серьёзно думать, что только на этих двух «конях» он был бы

в состоянии взойти на вершины власти — значит чрезвычайно упрощать реальную картину того, что имело место в действительности. В тех условиях прежде всего необходимы были чёткая и ясная политическая линия и выверенная стратегия развития страны. Без этого и сам аппарат, и другие партийные механизмы оказались бы не то что бесполезными, но просто неэффективными. В конце концов даже без лишних интеллектуальных усилий можно уяснить простую истину: аппарат не играл роль некоего демиурга, он был лишь инструментом осуществления определённого политического курса. Его роль была велика, даже очень велика, но всё же подчинённая. Он выступал в качестве инструмента политики, а не творца этой политики.

В верхах партии развёртывалась борьба за власть, а она, в свою очередь, отражала, кроме всего прочего, различное толкование новой экономической политики, тех пределов, на которые могли пойти большевики в своих экономических уступках частному сектору. Эти вопросы в тот период выдвинулись на первый план.

Способствовали тому достаточно веские и глубокие причины. Переход

к НЭПу среди многих членов партии, и не только рядовых, породил глубочайшие сомнения вообще в правильности выбранного пути. Авторы одной коллективной монографии, вышедшей в свет в начале 1990-х годов, характеризуя тогдашнюю ситуацию, констатируют: «Руководству РКП(б) стоило немало труда убедить рядовых коммунистов в целесообразности нового экономического курса, встретившего на местах определённое противодействие. Несколько

уездных парторганизаций усмотрели в оживлении частной торговли и в переговорах с иностранными капиталистами о концессиях „капитуляцию перед буржуазией”. Практически во всех парторганизациях имели место случаи выхода из РКП(б) „за несогласие с нэпом”. Весьма распространённым было и мнение

о тактическом смысле решений Х съезда, якобы призванных в первую очередь стабилизировать политическую обстановку в стране; в этой связи совершенно стихийно было пущено в оборот выражение „экономический Брест”, намекающее не только на вынужденный характер уступок крестьянству, но и на их скорое аннулирование. Работники Наркомпрода на местах мало считались с разницей между развёрсткой и натуральным налогом и ожидали не ранее, чем осенью, вернуться к политике продовольственной диктатуры». (Наше отечество. Опыт политической истории. — М., 1991. С. 167).

В среде самого высшего руководства шли постоянные споры по конкретным вопросам реализации курса новой экономической политики. Сталин, как уже отмечалось, выступал в числе наиболее решительных поборников этой политики. Он её защищал в своих публичных выступлениях, особенно на партийных форумах, что и было вполне естественным. Достоин упоминания и тот факт, что именно в самый разгар осуществления новой экономической политики, а именно

в августе 1921 года ЦК поручает Сталину общее руководство работой отдела агитации и пропаганды. (Сталин И.В. Соч. Т. 5. С. 427). Назначение Сталина

на этот пост было, по всей вероятности, обусловлено необходимостью как-то централизовать и скорректировать общую линию пропаганды. В партии и стране царили разброд и шатания, а партийная печать не только не играла роль фактора сплочения партийных рядов, а зачастую публикацией различных, часто путанных и даже в корне ошибочных материалов, вносила дополнительную неуверенность и сумятицу в умы членов партии и населения вообще. Поэтому усиление партийного руководства делом агитации и пропаганды являлось чрезвычайно важной и актуальной задачей. А справиться с этим мог только достаточно авторитетный партийный деятель. Именно поэтому выбор пал на Сталина.

Но было бы наивным не понимать того факта, что и у самого Сталина, видимо, не могло не возникать определённых сомнений в абсолютной верности избранного курса. Какими-либо достоверными свидетельствами на этот счёт

мы не располагаем, поскольку официальные документы и газетные публикации рисуют однозначную картину его твёрдой поддежки политики НЭПа. Имеется, правда, одно весьма любопытное свидетельство меньшевистского журнала «Социалистический вестник», поместившего в середине 20-х годов довольно странную информацию о позиции Сталина в самые первые месяцы реализации курса новой экономической политики. Суть этой информации такова: «В частных беседах Сталин ещё в 1921 году считал дело социалистического строительства в России бесповоротно потерянным. Тогда он прямо заявлял, что компартия не может взять на себя работу по восстановлению буржуазного строя

в России, и предлагал передать власть какой-либо другой группе. Тогда, с благословения Ленина, делал даже конкретные шаги в этом направлении, пытаясь сколотить такую группу из людей ему лично знакомых и даже близких (в тогдашних переговорах... принимал участие и теперешний адъютант Сталина — Молотов». (Социалистический вестник. 1926. № 20. С. 16).

Как можно прокомментировать этот пассаж? Он выглядит, хотя и довольном пикантным, но весьма напоминает политическую фальшивку. Нет буквально никаких оснований и поводов считать, что вскоре после введения НЭПа, большевики, столкнувшись с первыми серьёзными последствиями реализации этой политики на практике, впали в состояние паники. Не для того они брали власть в октябре 1917 года и вели более трёх лет самую жестокую из всех войн — Гражданскую войну, — чтобы уже при столкновении с первыми трудностями впасть в состояние политической прострации и искать партию, способную взять из их рук бразды правления страной. Скорее всего, приведённый выше «факт» — плод иллюзий или фантазий меньшевиков, обитавших за границей, которые никак не могли смириться со своим фактическим уходом с политической арены России. К тому же, уж если бы большевики и помышляли об укреплении своих позиций в первый период НЭПа, то для налаживания контактов с меньшевиками или другими политическими силами в России, выбрали бы не Сталина, а кого-либо другого. Более склонного к компромиссам, не отличавшегося стойким политическим ригоризмом*, свойственным как раз именно Сталину.

Другое соображение состоит в том, что в тогдашней России не существовало никакой реальной политической партии, способной хотя бы потенциально противостоять большевикам в качестве организованной силы. Характерно

в этом отношении мнение одного из лидеров движения «сменовеховцев» (либерально настроенных интеллигентов, живших за границей и издававших там журнал «Смена вех», в котором они выступали за поиски путей компромисса

с Советской властью и налаживания с нею политического диалога) Ю.Ключникова: «...Никакой другой России, кроме революционной, сейчас нет и быть

не может. С этой Россией им (т. е. Западу.  — Н.К.) необходимо установить modus vivendi. Поскольку они сумеют к ней приспособиться, постольку и она приспособится к ним». (Смена вех. Париж. 1921. № 1. С. 10).

Объективные факты однозначно говорили в пользу успехов в проведении новой экономической политики. Но это не значит, что всё проходило гладко, без сучка и задоринки. Напротив, трудности были колоссальные буквально во всех сферах как экономики, так и социальной жизни страны. Сказывались они и

на политической атмосфере в обществе в целом, и в партии в особенности.

В самой партии было немало тех, кто вступил в неё из карьеристских соображений, пытаясь извлечь материальные и иные выгоды из самого факта принадлежности к правящей партии. Впрочем, это явление — не исключение, а скорее общее правило для всех партий, обладающих монополией на власть.

В соответствии с курсом Х съезда РКП(б) с 15 августа до конца 1921 года проводилась самая грандиозная чистка партии. Её называли генеральной чисткой партийных рядов. ЦК партии обратился со специальным письмом ко всем партийным организациям. В нём обосновывалась необходимость чистки, определялись основные критерии, согласно которым она должна была осуществляться, и выдвигалась задача добиться решительного преодоления мелкобуржуазной стихии, захлестнувшей партию. «Дело очистки нашей партии есть самое ответственное дело, какое только нам приходилось выполнять за последнее время. От состава наших партийных организаций зависит состав советских учреждений, зависит успех нашей борьбы с бюрократизмом, зависит дело налаживания хозяйства, зависит всё...», — подчёркивалось в письме.

«Необходимо объявить борьбу карьеризму, бездушному формализму, пытающемуся угнездиться в наших собственных рядах. Надо добиться того, чтобы между членами партии были отношения близкие, тесные, надо добиться того, чтобы наша партия состояла исключительно из подлинных коммунистов,

для которых движущим мотивом является только благо партии и благо пролетарской революции». (Одиннадцатый съезд РКП(б). Стенографический отчёт. — М., 1961. С. 742).

Следует подчеркнуть, что чистка была проведена весьма сурово, о чём говорят сами её результаты. В итоге чистки из партии было исключено и убыло

159 355 человек, или 24,1% состава (в том числе 3,1% приходилось на тех, кто покинул РКП(б), не дожидаясь проверки). Были разоблачены и изгнаны из партии явно враждебные элементы, проникшие в её ряды с контрреволюционными целями; они составили 3,7% исключённых. 8,7% были исключены за злоупотребление своим положением; 3,9% — за исполнение религиозных обрядов. Остальная часть исключённых — это люди, состоявшие в РКП(б), но не принимавшие никакого участия в партийной жизни. (См.: Одиннадцатый съезд РКП(б). Стенографический отчёт. С. 743—747).

Хотя формально и фактически всем этим делом руководила Центральная Контрольная Комиссия, есть веские основания полагать, что общий контроль и общее руководство осуществлялось Сталиным как членом Политбюро и Оргбюро, как главным партийным специалистом по организационным делам. Парадоксальным эпизодом, имевшим место во время чистки, явилось исключение из партии собственной жены Сталина Н.С.Аллилуевой по причине её неучастия в жизни партийной ячейки. Надежда Сергеевна Аллилуева (1901—1932, член партии с 1918 г.) в то время работала в аппарате Совнаркома, проходила чистку 10 декабря 1921 года на заседании комиссии по проверке и очистке партии Замоскворецкого района. В выписке из протокола этого заседания говорится: «Слушали: О Аллилуевой Н.С. Постановили: Исключить как балласт, совершенно не интересующийся партийной жизнью. Как советский работник может исполнять всякую работу». 12 декабря 1921 года Н.С.Аллилуева подала

в Московскую губернскую комиссию по проверке и очистке партии следующее заявление: «Проверочной комиссией Замоскворецкого района постановлено считать меня исключённой как балласт и как не интересующейся партийной работой.

Считаю постановление комиссии слишком резким, прошу губернскую комиссию пересмотреть решение и перевести меня в кандидаты, ввиду моего серьёзного желания подготовить себя для партийной работы, которой я не вела до сих пор исключительно только потому, что считала себя неподготовленной. Прошу комиссию принять во внимание то, что мне 20 лет и я не имела ещё возможности получить партийную подготовку и опыт. В настоящее время я прохожу партийную школу и надеюсь, что в дальнейшем буду более пригодным членом партии, чем была до сих пор, а поэтому прошу перевсти меня в кадидаты для опыта». (Известия ЦК КПСС. 1991. № 8. С. 150).

14 декабря 1921 года губернская комиссия по проверке и очистке партии, рассмотрев заявление Н.С.Аллилуевой, постановила перевести её на 1 год

в кандидаты на испытание.

Надо заметить, что на руках у жены Сталина в это время был грудной ребёнок (сын Василий), в силу чего она, по понятным причинам, не могла принимать активного участия в партийной жизни. Однако эти уважительные обстоятельства не были приняты во внимание. Насколько известно, лично Сталин не принимал никакого участия в улаживании данного конфликтного происшествия. Пришлось вмешаться самому Ленину, который через своего секретаря Л.А.Фотиеву продиктовал письмо лицам, руководившим проведением чистки. В письме он давал высокую оценку качествам Аллилуевой (она длительное время работала в его секретариате) и ссылался на активное участие в подпольной работе её отца, на квартире которого в 1917 году он какое-то время скрывался. Письмо Ленина, судя по всему, произвело какое-то (из документов не ясно, какое именно) воздействие на членов комиссии по чистке. 4 января 1922 года подкомиссия по рассмотрению обжалований при Центральной комиссии РКП(б)

по пересмотру, проверке и очистке партии рассмотрела дело Н.С.Аллилуевой и решила «ввиду её молодости и партнеподготовленности подтвердить постановление Губпровкомиссии о переводе в кандидаты на 1 год». (Известия

ЦК КПСС. 1991. № 8. С. 150). Полноправным членом партии с восстановлением партийного стажа она стала лишь по прошествии двух-трёх лет.

Этот эпизод в реальном виде передаёт атмосферу проведения генеральной чистки партии. Примечательно, что и жена такого влиятельного человека в партии, каким был Сталин, не оказалась защищённой от претензий, предъявленных ей.

Но возвратимся к существу проблем. Новая экономическая политика уже начала давать свои первые плоды. Необходимо было подвести первые итоги и сделать на основе анализа положения дел соответствующие политические выводы. Эта задача выпала на долю XI съезда партии, проходившего в марте-апреле 1922 года. Кстати, это был последний партийный съезд, в работах которого участвовал В.И.Ленин.

Основополагающие оценки первых итогов новой экономической политики были, как и положено, изложены в докладах и выступлениях В.И.Ленина.

Не вдаваясь в излишние детали, хочу оттенить два момента, обращающие

на себя внимание.

С одной стороны, Ленин от имени партии говорил: «Главным вопросом является, конечно, новая экономическая политика. Весь отчётный год прошёл

под знаком новой экономической политики. Если какое-нибудь крупное, серьёзное и неотъемлемое завоевание мы за этот год сделали (это ещё не так для меня несомненно), то только в том, чтобы научиться чему-нибудь из начала этой новой экономической политики. Если хотя бы даже немногому мы научились, то, действительно, мы за этот год в области новой экономической политики научились чрезвычайно многому». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45.

С. 73). Классовый смысл новой экономической политики Ленин и большевики

в целом усматривали в установлении смычки рабочего класса и крестьянства. Они прекрасно понимали, что терпение крестьян уже фактически было исчерпано и чтобы восстановить хотя бы относительный кредит доверия, необходимо было практическими экономическими мерами доказать крестьянской массе, что Советская власть не на словах, а на деле готова пойти им навстречу.

Он прямо подчёркивал, что здесь — главный наш урок за весь прошедший год применения новой экономической политики и главное наше, так сказать, политическое правило на год наступающий. Крестьянин нам кредит оказывает и, конечно, после пережитого не может не оказывать. Крестьянин в своей массе живёт, соглашаясь: «ну, если вы не умеете, мы подождём, может быть, вы и научитесь». Но этот кредит не может быть неисчерпаемым. (См.: там же. С. 77).

Из всего смысла ленинской постановки вопроса и логики его аргументов вытекало, что НЭП — это не тактическая, а стратегическая линия всей политики Советской власти, рассчитанная на исторически длительный период. «„Всерьёз и надолго” — это действительно надо твёрдо зарубить себе на носу и запомнить хорошенько... Мы учитываем классовое соотношение и смотрим на то,

как должен действовать пролетариат, чтобы вести крестьянство, вопреки всему, в направлении коммунизма». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 229—230).

Казалось бы, все акценты расставлены и почвы для дальнейших дискуссий

о будущих перспективах НЭПа вообще не должно быть.

С другой стороны, обращает на себя и иное обстоятельство — то, что Ленин именно в этот период стал усиленно подчёркивать мысль о том, что отступление закончилось. Если не вырывать его мысль из исторического контекста, в котором она высказывалась, то невольно складывалось впечатление, что с определёнными мерами новой экономической политики надо кончать. Он говорил на XI съезде буквально следующее: «Мы год отступали. Мы должны теперь сказать от имени партии: достаточно! Та цель, которая отступлением преследовалась, достигнута. Этот период кончается или кончился. Теперь цель выдвигается другая — перегруппировка сил. Мы пришли в новое место, отступление в общем и целом

мы всё-таки произвели в сравнительном порядке». (Там же. С. 87).

Не вдаваясь в исторические детали, хочется подчеркнуть одну мысль: в такой постановке вопроса, с одной стороны, НЭП — «всерьёз и надолго»; с другой стороны, отступление закончилось — коренится серьёзное внутреннее противоречие. В конце концов, или НЭП — долгосрочная и долговременная стратегическая, а не тактическая политика Советской власти, или же это — система, сотканная из политических манёвров, к которым прибегают в зависимости от конкретных обстоятельств.

Ленинской диалектике вообще нередко было свойственно не просто внутреннее противоречие, но порой и несовместимость сотавляющих её частей. Так и случилось с ленинским толкованием новой экономической политики. Это толкование каждый раз уточнялось и дополнялось какими-то новыми положениями и нюансами (что вполне допустимо и вообще свойственно любому серьёзному политическому курсу). Но зачастую все эти новации приходили в противоречие друг с другом, одно как бы отрицало другое. Не случайно, что после смерти Ленина в ходе внутрипартийной борьбы, когда Сталин шаг за шагом упрочивал свои позиции на большевистском Олимпе, одной из самых спорных проблем стала проблема ленинской интерпретации НЭПа. Именно вокруг неё скрещивались шпаги партийных лидеров и партийных публицистов.

Причём надо особо оговорить, что споры по поводу НЭПа не носили какого-то абстрактно-теоретического характера. Без всяких натяжек можно сказать: они в буквальном смысле слова касались судеб России, перспектив её дальнейшего равзития. Это был спор не о теории, а о жизни и смерти государства. И, как мне кажется, с сожалением приходится констатировать, что сами ленинские положения о новой экономической политике не отличались железной последовательностью, чёткостью и той определённостью, которая не допускает двусмысленных толкований. А таковые были: ими пестрят многие последние выступления лидера партии. То он говорит: «„Новая экономическая политика”! Странное название. Эта политика названа новой экономической политикой потому, что она поворачивает назад. Мы сейчас отступаем, как бы отступаем назад, но мы это делаем, чтобы сначала отступить, а потом разбежаться и сильнее прыгнуть вперёд. Только под одним этим условием мы отступили назад

в проведении нашей новой экономической политики. Где и как мы должны теперь перестроиться, приспособиться, переорганизоваться, чтобы после отступления начать упорнейшее наступление вперёд, мы ещё не знаем». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 302). Кстати, эту мысль Ленин высказал в своём последнем публичном выступлении на пленуме Моссовета 20 ноября 1922 года.

Отмечая некотрую двусмысленность и противоречивость толкования новой экономической политики самим Лениным, нужно в целом подчеркнуть, что в конечном счёте именно на эту политику он возлагал свои основные надежды, говоря «поэтому нэп продолжает быть главным, очередным, всё исчерпывающим лозунгом сегодняшнего дня... Из России нэповской будет Россия социалистическая». (Там же. С. 308—309).

Я посчитал возможным уделить данному вопросу столько внимания, поскольку именно сложность обстановки в этот период, разноречивые толкования характера и целей НЭПа, а также отсутствие единства в высшем эшелоне партийного руководства фактически были тем мощным импульсом, который поставил в повестку дня вопрос о введении поста Генерального секретаря. Помимо этого, были, разумеется, и некоторые другие причины. На них мы вкратце остановимся.

Хотя Троцкий после окончания Гражданской войны и поражения во время дискуссии о профсоюзах оказался если не на заднем плане политической сцены, то всё-таки вышел из всех этих перипетий с сильно подмоченной репутацией и несколько поблекшим авторитетом. Однако в целом его политический вес и позиции были достаточно сильны, чтобы можно было сбрасывать их со счёта. К тому же, вокруг него сплотилась тесная, хотя и не весьма многочисленная,

но зато весьма политически активная группа сторонников. «Небольшевистское прошлое» Троцкого в некоторой степени уравновешивалось его заслугами

в Гражданской войне. Ко всему прочему, он был необычайно плодовит в литературном плане и его статьи и брошюры выходили массовыми тиражами, причём он не стеснялся выступать по самым различным вопросам, видимо, пожираемый завистью к энциклопедистам прошлых эпох. Так что на весах политической Фемиды он с полным основанием считался фигурой значительной.

Ленин в своих политических расчётах, несомненно, учитывал роль и авторитет Троцкого. Хотя, как мы убедимся в дальнейшем, рассматривал его скорее

как своего политического союзника в борьбе за сохранение известного баланса сил в правящей верхушке, нежели чем в качестве своего политического преемника. Их разделяло слишком многое, чтобы Ленин решился сделать ставку на Троцкого. В широком смысле они были не столько политические единомышленики, сколько политические соперники. И предметом их соперничества была не только сама по себе власть, но и политико-стратегическое видение перспектив и путей будущего развития страны и партии. Последнее обстоятельство обязательно должно приниматься во внимание при рассмотрении вопроса о ходе дальнейшей борьбы за то, кому было суждено стать преемником Ленина.

Зиновьева и Каменева Ленин знал слишком хорошо, чтобы всерьёз рассматривать их в качестве реааьных кандидатов на его место лидера партии. В политическом отношении они оба не отличались твёрдостью и последовательностью. То же самое можно сказать и об их индивидуальных личных качествах, необходимых для того, чтобы быть лидером.

Я позволю себе затронуть ещё один момент, хотя кое-кому он и может показаться довольно шокирующим. В составе Политбюро ко времени XI съезда партии из пяти полноправных членов трое были лицами еврейской национальности — Троцкий, Зиновьев и Каменев. Сам Ленин был русским. Сталин — грузином. С точки зрения чисто национальных критериев выбор был резвычайно узок. В послереволюционной России были достаточно развиты антисемитские настроения, хотя этот факт большевики и пытались скрывать. Но полностью

их игнорировать было просто невозможно, имея в виду цель общенационального сплочения на платформе большевистской партии. Как говорится, интернационализм интернационализмом, а персональная национальность лидера — вещь отнюдь не второстепенная. Уже в силу этого обстоятельства ни один

из трёх перечисленных членов Политбюро реально не мог претендовать

на роль общепризнанного вождя государства, где большинство населения составляли русские. В крайнем случае по признаку национальности гораздо больше подходил грузин Сталин, к тому времени фактически обрусевший и от своей истинной национальности, кроме отдельных привычек, не сохранивший почти ничего, кроме своего самобытного акцента, когда он говорил по-русски.

Впрочем, я несколько забежал вперёд, поскольку личные качества и особенности политической физиономии важнейших претендентов на ленинское наследство более детально будут рассмотрены.

Здесь же мне хотелось упомянуть ещё одно обстоятельство, подтолкнувшее Ленина к выбору Сталина на пост Генерального секретаря. Руководство Секретариата, избранное на предыдущем съезде, в котором первую скрипку играл Молотов, оказалось явно не на высоте. У членов Секретариата не было должного политического авторитета и необходимых организаторских данных для выполнения возложенных на них обязанностей. Сохранялись многочисленные критические филиппики Ленина в адрес Секретариата и его ответственного секретаря Молотова. В них он, без особой деликатности, подвергал работу данного органа серьёзной, часто прости уничижительной критике.

Во время борьбы против культа личности и разоблачения так называемой антипартийной группы Молотова — Маленкова — Кагановича ярый приспешник тогдашнего лидера партии Н.С.Хрущёва, главный редактор газеты «Правда» П.А.Сатюков на XXII съезде партии (1961 г.) в целях дискредитации Молотова вытащил на свет божий даже одно письмо Ленина, адресованное Молотову в годы его секретарства в ЦК РКП(б). Вот что писал вождь руководителю Секретариата ЦК партии: «Написав анкету или листок последней переписи членов РКП, — начинает Ленин, — я пришёл к твёрдому убеждению, что дело статистики в ЦК (а, вероятно, и всё учётно-распределительное дело) поставлено никуда не годно.

Либо статистикой у Вас заведует дурак, либо где-то в этих „отделах“ (ежели так называются сии учреждения при ЦК) на важных постах сидят дураки и педанты, а присмотреть Вам, очевидно, некогда.

1. Надо прогнать заведующего Статистическим отделом.

2. Надо перетряхнуть этот и учётно-распределительный отделы основательно.

Иначе мы сами („борясь с бюрократизмом”...) плодим под носом у себя позорнейший бюрократизм и глупейший.

Власть у ЦеКа громадная. Возможности — гигантские. Распределяем

200—400 тысяч партработников, а через [них] тысячи и тысячи беспартийных». (XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Стенографический отчёт. — М., 1962. Т. 2. С. 351).

Нет смысла комментировать это письмо. Во всяком случае оно недвусмысленно выражает отрицательное отношение Ленина к постановке работы Секретариата под руководством Молотова. Логично предположить, что аналогичные или ещё резкие жалобы на работу Секретариата приходили и от других партийных работников, в особенности с мест. Так что становилась всё более необходимой и неизбежной скорейшая замена всего состава Секретариата, и прежде всего его руководителя.

А кандитура на этот пост уже была, как говорится, вполне готова. Причём единственная кандидатура, а не одна из многих других.

На XI съезде партии Сталин был избран в Президиум. Какого-либо доклада он не делал, не выступал он и в прениях. Словом, вёл себя так, как будто его даже и не было на съезде. Его имя несколько раз упоминалось выступающими, однажды — в критическом плане, но его тотчас под свою защиту взял лично сам Ленин. Несмотря на эту показную скромность и отсутствие внешней активности, именно в итоге данного съезда в политической карьере Сталина и произошёл коренной перелом. Этот перелом и предопределил всю его дальнейшую политическую биографию. XI съезд стал для Сталина тем же, чем и Рубикон

для Юлия Цезаря. Этим Рубиконом явилось избрание его на первом после окончания съезда пленуме Генеральным секретарём ЦК РКП(б). Произошло это 3 апреля 1922 года.

Событие это произошло как бы незамеченным. И кто знает, как бы сложилась дальнейшая политическая судьба Сталина (а во многом и пути и перепутья развития нашей страны), если бы в газете Правда» от 4 апреля 1922 года не было помещено лаконичное сообщение, пособное затеряться среди многих других материалов. Но это сообщение со временем стало точкой отсчёта наступления (тогда ещё никому неведомого) нового этапа в советской истории. Сообщение состояло всего из одного предложения: «Избранный XI съездом РКП Центральный комитет утвердил секретариат ЦК РКП в составе: т. Сталина (генеральный секретарь), т. Молотова и т. Куйбышева». (Правда, 4 апреля 1922 г.).

В тот период внимание привлекло прежде всего расширение состава высшей партийной верхушки. Прежде всего надо сказать об изменениях в составе высших структур ЦК. Состав Политбюро был пополнен двумя новыми членами и выглядел теперь так: члены Г.Е.Зиновьев, Л.Б.Каменев, В.И.Ленин, А.И.Рыков, И.В.Сталин, М.П.Томский, Л.Д.Троцкий; кандидаты в члены: Н.И.Бухарин, М.И.Калинин, В.М.Молотов. Подвергся корректировке и состав Оргбюро, куда уже неизменно входил Сталин как бы на правах постоянного члена. О составе Секретариата речь уже шла выше. (См.: Известия ЦК КПСС. 1990. № 7. С. 71—72).

Расширение состава Политбюро и другие изменения в составе высших партийных структур явно свидетельствовали о стремлении как-то сбалансировать соотношение сил и создать предпосылки для предотвращения конфликтов

в самой руководящей верхушке. Одновременно это свидетельствовало и о попытках создать хотя бы первоначальные звенья более устойчивого руководства с акцентом на принцип коллегиальности.

Обстоятельства избрания Сталина Генеральным секретарём, и прежде всего, кто предложил его кандидатуру на этот пост, какую позицию по этому вопросу занимал лично Ленин, несмотря на все опубликованные версии, выглядят до сих пор не вполне ясными по ряду моментов. На этом стоит специально остановиться. Хотя по прошествии стольких лет и по скудности достоверных документальных данных, как мне представляется, вынести вполне объективное и исторически достоверное заключение на этот счёт не так-то просто. Однако можно попытаться несколько прояснить этот вопрос и высказать свои соображения, опирающиеся

не столько на документальную базу, сколько на логику и здравый смысл.

Официальная сталинская историография утверждала, что Сталин на этот пост был избран по предложению В.И.Ленина. Оппоненты Сталина из оппозиции,

в частности Зиновьев и Каменев, даже во время самых ожесточённых схваток как-то не акцентировали на этой проблеме внимания, что само по себе не может не вызывать некоторого недоумения. То ли они действительно играли роль главных инициаторов продвижения Сталина на пост генсека, а потому по соображениям чисто престижного характера не хотели акцентировать внимание на этом. (В том, что, собственно, благодаря прежде всего их стараниям он стал Генеральным секретарём, что, смотря на это задним числом, отнюдь не свидетельствовало в их пользу, ибо демонстрировало, мягко выражаясь, их политическую близорукость). То ли они действительно не имели к назначению Сталина непосредственного отношения, и оно произошло в самом деле по ициативе Ленина. И тогда им, как говорится, нечего было сказать что-либо по сушеству. Это — всего лишь предположения, но они имеют право на существование.

Более чётко и определённо высказался по данному вопросу Троцкий. В своей книге «Моя жизнь», вышедшей в свет в начале 30-х годов, он безапелляционно утверждает: «На пост Генерального секретаря Сталин был выбран против воли Ленина, который мирился с этим, пока сам возглавлял партию». (Троцкий Л. Моя жизнь. С. 457). В своих работах и статьях о Сталине, относящихся к более позднему периоду, он также не раз возвращался к этой жгучей теме, развивая и конкретизируя причины и мотивы, в силу которых Ленин якобы был вынужден смириться с давлением, оказываемым на него в пользу выбора кандидатуры Сталина. Троцкий, в частности, писал: «Без инициативы Зиновьева Сталин едва ли стал бы генеральным секретарём. Зиновьев хотел использовать эпизодическую дискуссию о профессиональных союзах зимой 1920—1921 гг. для дальнейшей борьбы против меня. Сталин казался ему, и не без основания, наиболее подходящим человеком для закулисной работы...

Когда на XI съезде (март 1921 г.) Зиновьев и его ближайшие друзья проводили кандидатуру Сталина в генеральные секретари, с задней мыслью использовать его враждебное отношение ко мне, Ленин в тесном кругу  возражая против назначения Сталина генеральным секретарём, произнёс свою знаменитую фразу: „Не советую, этот повар будет готовить только острые блюда”. Какие пророческие слова!

Победила, однако, на съезде руководимая Зиновьевым петроградская делегация. Победа далась ей тем легче, что Ленин не принял бой. Он не довёл сопротивление кандидатуре Сталина до конца только потому, что пост секретаря имел в тогдашних условиях совершенно подчинённое значение. Своему предупреждению сам он не хотел придавать преувеличенного значения: пока оставалось у власти старое Политбюро, генеральный секретарь мог быть только подчинённой фигурой». (Троцкий Л. Сталин. Т. 2. С. 188—189).

Таким образом, главный противник Сталина рисует довольно странную картину всего происходившего, приводя доводы, порой поражающие своей противоречивостью. Главное возражение моё заключается в том, что Ленин, будучи

в высшей степени искусным и проницательным политиком, едва ли мог поддаться на давление со стороны Зиновьева или кого-либо другого в решении вопроса о назначении человека, который не устраивал его на посту Генерального секретаря партии. Следует принимать во внимание, что Ленин в этом время уже серьёзно болел и, естественно, придавал первостепенную важность назначениям на высокие партийные посты. Он, несомненно, учитывал (по крайней мере, не исключал возможности) перспективу обострения личного соперничества среди своих ближайших сподвижников. Не Троцкий, Зиновьев или Каменев были теми фигурами в руководстве, чей голос имел решающий вес при персональных назначениях вообще, а тем более такой фигуры, как Генеральный секретарь. Такой фигурой до того, как болезнь сломила его окончательно, был именно Ленин.

Если трудно было оказать серьёзное влияние на Ленина в решении кадровых вопросов, когда он с ними не был согласен, то, думается, вообще несерьёзно говорить о том, что назначение на пост генсека могло было произойти против его воли. Это явная передержка и серьёзное искажение действительных обстоятельств назначения Сталина. Те, кто отстаивает подобную версию, явно не в ладах ни с фактами, ни с самим духом той эпохи.

Серьёзные возражения вызывает и усиленное подчёркивание некоторыми авторами того, что, мол, пост генсека рассматривался в тот период чуть ли не как технический, исключительно подчинённый. Об этом уже речь шла выше.

В дополнение к сказанному по этому поводу можно заметить: поборники такой точки зрения явно перегибают палку и впадают в упрощенчество. Конечно,

при учреждении этого поста прежде всего ставилась цель поднять его престиж и значение в системе партийного механизма. Он, разумеется, не был решающим постом в партии, каким он стал впоследствии при Сталине. Но отнюдь и

не являлся второстепенным даже в тот момент, когда он учреждался. Да и вообще, если следовать логике Троцкого, что пост генсека имел явно подчинённое значение, то тогда не совсем понятен и трудно объясним весь тот сыр-бор, разгоревшийся вокруг назначения на него Сталина. К чему тогда были все эти закулисные манёвры и ходы, если речь шла всего лишь об очередном подчинённом посте в партийном аппарате? Концы здесь друг с другом как-то не вяжутся. Сама акцентировка Троцким и другими оппонентами будущего вождя

на проблеме выбора Сталина на пост Генерального секретаря свидетельствует со всей определённостью — этот пост с самого его введения отнюдь не рассматривался в качестве малозначащего, а тем более технического.

В опровержение тезиса о том, что Секретариат и, соответственно, Генеральный секретарь, выполняли чуть ли не технические функции, приведу следующее свидетельство бывшего секретаря Сталина Б.Бажанова, бежавшего

за границу в конце 20-х годов и опубликовавшего книгу воспоминаний, в которой львиное место уделено лично Сталину и механизму функционирования Политбюро и других органов ЦК. Воспоминания Бажанова во многом вызывают серьёзные сомнения, но тем не менее немало фактов, приводимых им, могут рассматриваться если не как полностью достоверные, но всё же представляющие немалый исторический интерес. Сам Бажанов вплотную соприкасался

с работой Политбюро, Оргбюро и Секретариата, поэтому некоторые его наблюдения заслуживают доверия и внимания. Вот его свидетельства относительно того, как на практике разграничивались функции этих всемогущих органов ЦК, в частности о работе Секретариата:

«Функции его плохо определены уставом. В то время как по уставу известно, что Политбюро создано для решения самых важных (политических) вопросов,

а Оргбюро — для решения вопросов организационных, подразумевается, что Секретариат должен решать менее важные вопросы или подготовлять более важные для Оргбюро и Политбюро. Но, с одной стороны, это нигде не написано, а с другой стороны, в уставе хитро сказано, что всякое решение Секретариата, если оно не опротестовано никем из членов Оргбюро, становится автоматически решением Оргбюро, а всякое решение Оргбюро, не опротетованное никем из членов Политбюро, становится решением Политбюро, то есть решением Центрального Комитета; всякий член ЦК может опротествовать решение Политбюро перед Пленумом ЦК, но это не приостанавливает его исполнения.

Другими словами, представим себе, что Секретариат берёт на себя решение каких-нибудь чрезвычайно важных политических вопросов. С точки зрения внутрипартийной демократии и устава ничего возразить по этому поводу нельзя. Секретариат не узурпирует прав вышестоящей инстанции — она может всегда это решение изменить или отменить. Но если Генеральный секретарь ЦК, как это произошло с 1926 года, уже держит всю власть в своих руках, он уже может, не стесняясь, командовать через Секретариат». (Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. — С.-Петербург, 1992. С. 29).

В свете очевидных и бесспорных фактов тезис о некоей в основном технической роли Секретариата выглядит упрощением, если не сказать искажением исторической правды. Ближе к истине лежит предположение о том, что Ленин, да и его ближайшие соратники, понимали, что не так важен  сам пост, как человек, который этот пост занимает. Не мог не понимать этого и ярый противник Сталина Троцкий. Однако нигде не зафиксировано, что он хоть рукой пошевелил, чтобы воспрепятствовать назначению на должность Генерального секретаря Сталина. А он, по его собственным словам, близок был к Ленину, который якобы видел в нём своего потенциального преемника.

Складывается убеждение, что назначение Сталина на должность Генерального секретаря было осуществлено если не по личной инициативе Ленина,

то при его полной и безусловной поддержке. Не исключено, а скорее всего, даже вероятно, что в лице Сталина Ленин видел фигуру, способную противостоять Троцкому, и тем самым усилить позиции самого Ленина. Ведь Ленин никогда не забывал, что не кто иной, как Троцкий, выступал против него по самым острым политическим вопросам. Если в Троцком Ленин и не видел реальную угрозу своей собственной власти и своему авторитету, то всегда считался с возможностью политического противостояния с ним в наиболее кризисные и наиболее переломные моменты исторического развития. Вполне возможно, что он, стремясь избежать излишней, а тем более открытой, конфронтации с Троцким, в данном случае действовал через посредство Каменева и Зиновьева. Оба же последних при этом руководствовались скорее всего не желанием оказать политическую поддержку Сталину, черты и особенности характера которого им были прекрасно известны, и тем самым как бы ставили предел возможностям их сотрудничества с ним. Они преследовали вполне определённую, лежавшую на поверхности цель — ослабить политические позиции, вес и влияние Троцкого в партийных верхах. В Троцком они видели главного претендента на ленинское политическое наследство, на место лидера партии и государства. Это обстоятельство и перевесило чашу весов

в пользу Сталина.

Одеако, повторю ещё раз: без явного согласия Ленина, а тем более при его сопротивлении такое назначение было немыслимым. Поэтому в некотором смысле правомерно считать, что назначение Сталина на пост Генерального секретаря было инициативой Ленина. Инициативой не прямой, а достаточно замаскированной, но тем не менее вполне определённой. Тот факт, что не сам лично Ленин формально внёс это предложение объясняется просто: на заседаниях пленума ЦК часто председательствовал Каменев, и формально именно

он вносил заранее уже согласованные предложения.

Вот как проходил пленум ЦК, избравший Сталина Генеральным секретарём. Приводимые факты взяты из книги Д.Волкогонова. Книги, возможно, единственным, но существенным достоинством которой является то, что автор ввёл

в научный оборот много архивных источников, ранее бывших недоступными исследователям. (Но оказавшихся вполне доступными, в том числе и в Архиве Президента РФ, не кому-либо иному, а именно Волкогонову).

Д.Волкогонов сообщает: «На Пленуме ЦК присутствовали его члены: Ленин, Троцкий, Зиновьев, Каменев, Сталин, Дзержинский, Петровский, Калинин, Ворошилов, Орджоникидзе, Ярославский, Томский, Рыков, А.А.Андреев, А.П.Смирнов, Фрунзе, Чубарь, Куйбышев, Сокольников, Молотов, Коротков. Участвовали в заседании и кандидаты в члены ЦК: Киров, Киселёв, Кривов, Пятаков, Мануильский, Лебедь, Сулимов, Бубнов, Бадаев и член ЦКК Сольц.

Заслушали и приняли решение по нескольким вопросам. Первый: „Конституирование ЦК”. О предедателе:

„Подтвердить единогласно установившийся обычай, заключающийся в том, что ЦК не имеет председателя. Единственными должностными лицами ЦК являются секретари; председатель же избирается на каждом данном заседании”.

Затем обсудили вопрос: почему на списке членов ЦК, избранных съездом, есть отметки о назначении секретарями тт. Сталина, Молотова и Куйбышева? Каменев разъяснил (Пленум принял к сведению), что „им во время выборов, при полном одобрении съезда было заявлено, что указание на некоторых билетах на должности секретарей не должно стеснять Пленум ЦК в выборах, а является лишь пожеланием известной части делегатов”. Прежде всего это „пожелание” исходило от Каменева, Зиновьева и, негласно, от Сталина. (Курсовом выделен „комменатрий”, принадлежащий Волкогонову. — Н.К.).

Далее в протоколе Пленума ЦК говорится:

„Установить должности Генерального секретаря и двух секретарей. Генеральным секретарём назначить т. Сталина, секретарями тт. Молотова и Куйбышева“.

В протоколе, ниже, рукой Ленина записано:

„Принять следующее предложение Ленина:

ЦК поручает Секретариату строго определить и соблюдать распределение часов официальных приёмов и опубликовать его, при этом принять за правило, что никакой работы, кроме действительно принципиально руководящей, секретари не должны возлагать на себя лично, перепоручая таковую работу своим помощникам и техническим секретарям.

Тов. Сталину поручается немедленно приискать себе заместителей и помощников, избавляющих его от работы (за исключением принципиального руководства) в советских учреждениях.

ЦК поручает Оргбюро и Политбюро в 2-х недельный срок представить список кандидатов в члены коллегии и замы Рабкрина с тем, чтобы т. Сталин в течение месяца мог быть совершенно освобождён от работы в РКИ...“.

На следующий день, 4 апреля, в «Правде» было сообщено:

Секретариатом ЦК утверждён следующий порядок приёма в ЦК ежедневно

с 12—3 час. дня: в понедельник — Молотов и Куйбышев, во вторник — Сталин и Молотов, в среду — Куйбышев и Молотов, в четверг — Куйбышев, в пятницу — Сталин и Молотов, в субботу — Сталин и Куйбышев.

Адрес ЦК: Воздвиженка, 5.

Секретарь ЦК РКП Сталин». (Волкогонов Д. Сталин. Кн. 1. С. 133—134).

Я не берусь комментировать те пояснения, которые даёт Волкогонов. Они, на мой взгляд, продиктованы общей направленностью его книги, поэтому едва ли есть резон вступать с ним в дискуссию в данном случае. Свои принципиальные соображения относительно мотивов Каменева и Зиновьева при избрании Сталина я уже высказал. Здесь же хочу подчеркнуть, что никто из членов ЦК

не выступил против предложенной кандидатуры. У кого-то может сложиться мнение, что вообще голосование при выборах исполнительных органов ЦК носило сугубо формальный характер, было, так сказать, проштемпелеванием заранее оговорённого решения.

Но это не соответствует действительности. В подтверждение приведу обмен записками между Каменевым и Лениным, состоявшимся как раз на этом же пленуме, который избирал Сталина. В записках речь идёт о введении А.И.Рыкова в состав членов Политбюро. Вот их содержание:

«3 апреля 1922 г.

Записка Л.Б.Каменева

Рыкова именно за его сегодняшнюю гнусную речь нельзя бы вводить! Но если не введём, — будет, пожалуй, вечная болячка.

Л.К[аменев].

 

Записка В.И.Ленина

Если Рыкова не введём — вечная болячка. Тогда Вы должны найти иного зампред С[овета] Н[ародных] К[омиссаров].

Калинин — кандидат.

Ленин.

 

Записка Л.Б.Каменева

Придётся Рыкова». (Ленин В.И. Неизвестные документы. 1891—1922. С. 527).

 

Из этого обмена записками определённо явствует, что процесс избрания новых членов высшего партийного руководства не носил сугубо формального характера. Конечно, важную роль играло предварительное согласование кандидатур между членами самого узкого состава руководства. Однако даже такое предварительное согласование ещё не предопределяло полное единодушие при голосовании. И протоколы некоторых предыдущих голосований подтверждают этот факт. Тем более странным было бы единодушное избрание Сталина, если бы кто-либо из членов Политбюро или ЦК имел возражения против его кандидатуры.

Так что, завершая эпопею с вознесением Сталина на пост Генерального секретаря, хочу подчеркнуть, что оно явилось итогом согласованного решения. Причём принято было без возражений с чьей-либо стороны. С учётом всего этого избрание было с точки зрения норм партийного устава вполне правомерным и не могло вызывать каких-либо возражений. По крайней мере на том этапе не было буквально никаких оснований утверждать, что он путём закулисных манёвров и гнилых компромиссов сумел проложить себе путь к должности Генерального секретаря

ЦК партии. Позднейшие же обвинения его в том, что он узурпировал власть в партии, опираясь на должность Генерального секретаря, — это уже предмет совсем иного рода. Предмет, требующий специального рассмотрения.

В качестве своеобразного аккорда, касающегося рассматриваемой темы, позволю себе привести оценку первых шагов работы Сталина на посту Генерального секретаря, данную человеком, имевшим возможность наблюдать

эту работу Сталина не стороны, а изнутри. Речь идёт о А.М.Назаретяне, старом большевике, хорошо знакомому Сталину по совместной подпольной работе

в Закавказье. Именно Назаретян был выбран Сталиным в качестве заведующего своим собственным секретариатом. В письме от августа 1922 года (т. е. буквально через 3—4 месяца после вступления Сталина в свою новую должность) Назаретян писал своему другу С.Орджоникидзе: «Коба меня здорово дрессирует. Прохожу большую, но скучнейшую школу. Пока из меня вырабатывает совершеннейшего канцеляриста и контролёра над исполнением решений Полит. Бюро, Орг. Бюро и Секретариата. Отношения как будто не дурные. Он очень хитёр. Твёрд, как орех, его сразу не раскусишь. Но у меня совершенно иной на него взгляд теперь, чем тот, который я имел в Тифлисе. При всей его, если так можно выразиться, разумной дикости нрава, он человек мягкий, имеет сердце и умеет ценить достоинства людей. Ильич имеет в нём безусловно надёжнейшего цербера, неустрашимо стоящего на страже ворот Цека РКП. Сейчас работа Цека значительно видоизменилась. То, что мы застали здесь — неописуемо скверно. А какие у нас на местах были взгляды об аппарате Цека? Сейчас всё перетряхнули. Приедешь осенью, увидишь.

Но всё же мне начинает надоедать это „хождение под Сталиным” — последнее модное выражение в Москве — касается лиц, находящихся в распоряжении Цека и не имеющих ещё назначения, висящих т[ак] сказать, на воздухе, против них говорят так: „ходит под Сталиным”. Правда, это применимо ко мне на половину, но всё же канцелярщина мне по горло надоела. Я ему намекал. Ва, говорит, только месяц ещё. Потом». (Большевистское руководство. Переписка. 1912—1927. С. 262—263).

Письмо весьма колоритное и содержательное. Причём в нём трудно уловить даже малейшие оттенки какого-то подобострастия или преувеличения. Оно рисует картину разительных перемен, внесённых Сталиным в работу Секретариата ЦК. Но особое внимание хочется обратить на характеристику Сталина

как «надёжнейшего цербера», выполнявшего установки Ленина. Здесь автор едва ли допускает преувеличение. Но всё же оценка его страдает некоей односторонностью. Фигурально выражаясь, Сталин был не только надёжным цербером, защищавшим ворота ЦК, но методично шаг за шагом создававшим фундамент своей собственной власти. И главным инструментом в достижении этой цели была сфера подбора и распределения партийных, государственных, хозяйственных и иных кадров. Эту сферу деятельности он, что представляется очевидным, рассматривал в качестве своей основной задачи.

А то, что он умел, не считаясь с трудностями, преодолевая все преграды, методично, шаг за шагом идти к достижению своих целей, — это подтверждала вся его предшествующая политическая деятельность. Не сам Сталин создал должность Генерального секретаря, но именно он придал ей тот политический вес и значимость, благодаря которым он сумел создать для себя прочную и надёжную основу в предстоявшей борьбе за власть в партии. Причём эта борьба уже не маячила где-то на далёком горизонте. Она неумолимо приближалась, обретая вполне реальные и суровые очертания.

В своей политической карьере Сталин вступал в новую фазу. Успех открывал перед ним возможности, о которых он, очевидно, тогда и не мечтал. Поражение же,

с эвентуальной вероятностью которого также приходилось считаться, если и не означало его полного крушения, то низводило бы до уровня партийного функционера довольно высокого уровня. Но не больше того. При поражении он из политической фигуры первой величины превращался в заурядного партийного деятеля, имя которого сейчас никому ничего не говорило бы. Сказать, что на карту было поставлено многое — значит ничего не сказать. На карту была поставлена вся его его политическая судьба, а, возможно, и его политическое долголетие.

Сталин энергично взялся за реорганизацию аппарата ЦК. Строительство разветвлённого и эффективного аппарата он считал одной из центральных задач, требующих своего решения. Ключевые положения своей политики в области организации аппарата и вообще работы с кадрами он изложил в «Организационном отчёте Центрального Комитета РКП(б)», с которым выступил на XII съезде партии в апреле 1923 года. В этом отчёте не только сформулированы принципиальные установки Сталина по кадровым и другим организационным вопросам, но и как бы подведены итоги его деятельности на новом посту за год. Сталин чётко сформулировал свою исходную идею: «...в политической области для того, чтобы осуществить руководство авангарда класса, т. е. партии, необходимо, чтобы партия облегалась широкой сетью беспартийных массовых аппаратов, являющихся щупальцами в руках партии, при помощи которых она передаёт свою волю рабочему классу, а рабочий класс из распылённой массы превращается в армию партии». (Сталин И.В. Соч. Т. 5. С. 198). Иными словами, партийный аппарат становился становым хребтом всех остальных систем государственной, профсоюзной, молодёжной, сельской жизни. Разумеется, сюда включались аппараты, осуществляющие руководство экономической, идеологической, культурной и иных сфер жизнедеятельности страны. Аппарат, таким образом, рассматривался в качестве главного и ведущего элемента вообще всей системы управления.

Никто, будучи в здравом уме, не станет отрицать важную роль аппарата в организации функционирования партийных, государственных, экономических и иных систем. Всё, однако, зависит от того, какое место этот аппарат занимает по отношению к тем системам, обслуживать которые он был призван. Если он, будучи составной частью этих систем, играет организующую роль, а не выступает в качестве своего рода демиурга, то в этом не было бы ничего предосудительного или ошибочного. Но если он сам превращается в некоего творца, определяющего всё и вся, то это уже совершенно иной коленкор, иная постановка вопроса. Именно в этот период у Сталина окончательно формируется убеждение: аппарат является главным инструментом как для достижения власти, так и для её сохранения в своих руках. Аппарат стал альфой и омегой политической стратегии Сталина, одной из фундаментальных основ всего его политического миросозерцания. Отнюдь не оговоркой, а органической частью его понимания всего комплекса этих вопросов, стали слова Сталина «о партии, как организме, и партии, как аппарате». (Там же. С. 214).

Начал он свою работу по перестройке аппарата с кадровой перетряски в самих структурных подразделениях Центрального Комитета партии. Сейчас

уже невозможно с полной достоверностью нарисовать картину этой кадровой миниреволюции. Но довольно убедительно говорят за себя такие цифры, приведённые на XII съезде партии в отчёте ревизионной комиссии, с которым выступил её председатель В.П.Ногин: «Обращаюсь к вопросу о штатах ЦК, приведу такую справку: на 1 марта 1922 г. состояло 705 служащих, на 1 марта 1923 г. — 741; за этот период уволено 1 498 человек. Получается какое-то противоречие, но оно объясняется тем, что вообще служащие ЦК долго не засиживаются, так как там очень много проходящих, командированных, уходящих в учебные заведения». (Двенадцатый съезд РКП(б). Стенографический отчёт. С. 79).

Если проанализировать приведённые цифры, то получается, что численность аппарата ЦК со времени назначения Сталина на пост Генерального секретаря увеличилась всего на 30 с лишним человек, т. е. здесь не заметно каких-то кардинальных перемен, и поэтому нельзя говорить о кадровой революции. А вот состав этого аппарата обновился в два раза, что, на мой взгляд, имеет куда более принципиальное значение, чем незначительное увеличение численности. Ссылка Ногина на обычную текучесть аппарата ЦК как-то не убеждает или, по меньшей мере, убеждает не в полной мере. Логичнее и — это будет ближе к истине — предположить, что Сталин сразу же приступил к обновлению самих кадров, ставя на различные, прежде всего ключевые посты, людей лично преданных ему или близких к нему по политическим воззрениям. То, что это было именно так, не вызывает серьёзных сомнений у большинства биографов Сталина.

Осуществлял он меры и иного плана, но направленные на одну и ту же цель — увеличить власть аппарата и его представителей на местах. Так, уже 6 июня 1922 года на места было разослано утверждённое Секретариатом и Оргбюро «Положение об ответственных инструкторах ЦК РКП(б)», по которому инструкторы наделялись весьма широкими правами в отношении выборных партийных органов на местах, а подотчётны они были орготделу ЦК, т. е. аппарату. Вскоре аналогичная система назначаемых инструкторов была создана и на нижних уровнях партийной иерархии вплоть до уездов. (См.: Власть и оппозиция. С. 115). Сталин прекрасно понимал, что между политической линией и её реализацией на практике лежит дистанция огромного размера. И ставил выработку практических мер по реализации политической линии, если

не на первый план, то уж во всяком случае непосредственно после задачи выработки правильной политической линии. Важно при этом, по его мнению, обеспечить практическое осуществление таких мер на местах, ибо в противном случае все усилия пойдут прахом. «После того как дана правильная политическая линия, необходимо подобрать работников так, чтобы на постах стояли люди, умеющие осуществлять директивы, могущие понять директивы, могущие принять эти директивы, как свои родные, и умеющие проводить их

в жизнь. В противном случае политика теряет смысл, превращается в махание руками». (Сталин И.В. Соч. Т. 5. С. 210).

Следующим важнейшим направлением деятельности Сталина, нацеленной на создание прочных позиций в партии не только в центре, но и на местах, явились его практические шаги по уреплению связей Секретариата с губкомами партии и другими нижестоящими организациями. В губкомах он видел «основную опору нашей партии». (Там же. С. 215).

В заключение хочется остановиться ещё на одном весьма примечательном моменте в политической стратегии Сталина в этот период. Хотя, надо сказать, что данная особенность была характерна не только для рассматриваемого периода, а являлась одним из излюбленных инструментов Сталина в проведении всей его политики и в дальнейшем. Речь идёт о трениях и склоках как сталинском политическом инструментарии, о том, как он сам расценивал роль и значение трений и склок в ходе политической борьбы. В скобках надо заметить, что в тот период многие местные организации были поражены этой болезнью,

и ЦК и его органы постоянно занимались разбором и урегулированием этих конфликтов. Тогда склоки и конфликты являлись неотъемлемой и наиболее характерной чертой всей партийной жизни. Причём, можно добавить, что склоки и трения не были лишь привилегией местных партийных организаций, они

в не меньшей мере были присущи и самому ЦК и его руководящим органам. Так что рассуждения Сталина имеют двойную ценность, характеризуя его понимание борьбы в самой верхушке большевистского руководства.

Высказывание Сталина стоит того, чтобы привести его полностью, ибо

в дальнейшем оно поможет уяснить и понять многие его политические шаги и манёвры.

Итак, Сталин с макиавеллистской откровенностью рассуждал перед делегатами высшего форума большевистской партии: «Говорят о склоках и трениях

в губкомах. Я должен сказать, что склоки и трения, кроме отрицательных сторон, имеют и хорошие стороны. Основным источником склог и дрязг является стремление губкомов создать внутри себя спаянное ядро, сплочённое ядро, могущее руководить без перебоев. Эта цель и это стремление являются вполне здоровыми и законными, хотя добиваются их часто путями, не соответствующими целям. Объясняется это разнородностью нашей партии, — тем, что

в партии имеются коренники и молодые, пролетарии и интеллигенты, центровые и окраинные люди, люди разных национальностей, причём все эти разнородные элементы, входящие в губкомы, вносят различные нравы, традиции, и на этой почве возникают трения, склоки. Всё же 9/10 склок и трений, несмотря на непозволительность их форм, имеют здоровое стремление — добиться того, чтобы сколотить ядро, могущее руководить работой. Не нужно доказывать, что если бы таких руководящих групп в губкомах не было, если бы всё было сколочено так, чтобы „хорошие” и „плохие” уравновешивали друг друга, — никакого руководства в губернии не было бы, никакого продналога мы не собрали бы и никаких кампаний не провели бы. Вот та здоровая сторона склок, которая

не должна быть заслонена тем, что она иногда принимает уродливые формы. Это не значит, конечно, что партия не должна бороться со склоками, особенно когда они возникают на личной почве». (Там же. С. 216—217).

На базе изложенного можно заключить, что Сталин к моменту занятия им поста Генерального секретаря имел чёткую и продуманную систему совершенствования работы аппарата партии. Как ничто другой в большевистском руководстве, он понимал потенциальную роль партийного аппарата. Он уже явственно видел, что ещё до прихода на работу в Секретариат чётко и определённо обозначилась тенденция возрастания роли аппарата во всех сферах партийной и государственной жизни. И этот процесс был порождён не прихотями и пожеланиями того или иного политика, а самим закономерным фактом возрастания удельного веса и значимости новой советской бюрократии в жизни страны.

После прихода Сталина на работу в Секретариат там действительно наступили серьёзные позитивные перемены. Разумеется, если их толковать с точки зрения усиления роли аппарата, улучшения подбора кадров и т. д., а не под углом зрения развития демократических принципов и начал в его работе.

Но в тот период бюрократия как своего рода опорра новой власти нуждалась прежде всего именно в таком укреплении партийного аппарата. Эти перемены

к лучшему были оценены на XII съезде партии, где в отчёте ЦКР по данному вопросу констатировалось следующее: «Подводя общие итоги работы аппаратов центральных учреждений РКП за время с XI по XII съезд, ЦРК признаёт, что за истекший период Секретариат ЦК достиг значительного улучшения работы всего аппарата, что привело к более правильному разделению труда внутри него и вместе с тем установило большую связь между отделами и подотделами, а также укрепило и развило связь аппарата с местами, позволив ему быстрее и полнее учитывать широкий опыт партийных организаций и правильнее реагировать на выдвигаемые жизнью требования». (Двенадцатый съезд РКП(б). С. 82).

Вместе с тем, в отчёте ЦРК отмечалось, что при огромном числе вопросов, ставившихся перед различными органами ЦК, члены Оргбюро и Секретариата не имели реальной возможности вникать в существо этих вопросов и вынуждены были полагаться на предложения, вносившиеся соответствующими отделами. В связи с этим предусматривалось сделать так, чтобы важнейшие отделы ЦК возглавлялись членами ЦК партии. Эта мера, как мыслилось, должна была повысить роль отделов и авторитетность предлагаемых ими проектов решений по тем или иным вопросам.

С точки же зрения самого Сталина подобная мера была несомненно

в его интересах. Поскольку он лично и непосредственно направлял работу всех отделов, заведующие отделами находились в его прямом подчинении и несли ответственность прежде всего перед ним. Побудительной причиной такого рода предложения служило стремление поставить какие-то преграды на пути роста и укрепления бюрократизма. В отчёте ЦРК прямо говорилось, что в противном случае «в настоящей своей постановке партийный центр будет развиваться в сторону партийного бюрократизма, когда важнейшие вопросы фактически решаются лицами, не избранными съездом и перед ним не ответственными». (Там же. С. 83).

Следует подчеркнуть, что уже в то время в некоторых партийных кругах явственно обозначились опасения роста бюрократизации партийного, да и не только партийного, аппарата. Дальновидные люди понимали, что таит в себе подобная практика. Серьёзные опасения на этот счёт высказал один из ближайших сторонников Троцкого Е.А.Преображенский. Вот что он сказал на XII съезде партии по данному вопросу: «В заключение два слова относительно доклада

т. Сталина. Доклад т. Сталина был чрезвычайно содержательным, — я бы сказал, что это был очень умный доклад. Но докладчик, по-моему, не коснулся одного вопроса, имеющего опасную сторону. Дело идёт о следующем. Вы, товарищи, должны знать, что у нас приблизительно 30% всех секретарей наших губкомов являются секретарями, как это принято выражаться, „рекомендованными” Центральным Комитетом. Я очень боюсь, товарищи, что если так дело пойдёт дальше, и практика „рекомендаций” превратится в систему, то у нас может получиться то, что есть в некоторых организациях: товарищи, которые прибыли на места и которые не встречают достаточной поддержки, — часто совершенно неосновательно не встречают поддержки, в результате группируют вокруг себя некоторых товарищей, которые расходятся с местными, и в результате у нас получается государство в государстве. Я не знаю, насколько этот процесс далеко шагнул. Но есть несколько организаций, в которых это имелось. Я думаю, право Центрального Комитета на переброску, на усиление некоторых организаций, на раскассирование тех, которые на важнейших участках, чрезвычайно важных и опасных, теряют работоспособность, бесспорно, но вводить

в систему то, что является исключением, что должно быть результатом крайней необходимости и что партии политически опасно, ни в коем случае не следовало бы». (Там же. С. 145—146).

Но все эти опасения были лишь первыми, причём ещё довольно мягкими, попытками указать на зловещую опасность, которую таит в себе бюрократизация. И как одно из её важнейших проявлений — начавшаяся широко внедряться практика подмены принципа выборности назначенчеством. Без всякого преувеличения можно сказать, что Сталин, хотя и не был автором этого древнего как мир порядка вещей, но, несомненно, являлся не просто мастером, а непревзойдённым гроссмейстером такого рода административных приёмов.

Опыт работы Сталина на посту Генерального секретаря был чрезвычайно ценным подспорьем в предстоящей борьбе за власть, которая обретала всё более зримые и явственные очертания. Он был готов к этой борьбе, как говорится, во всеоружии. В его политической биографии намечался новый этап, открывавший потенциальную перспективу стать преемником Ленина в партии,

а значит — и в государстве.

В середине 90-х годов прошлого столетия увидели свет довольно объёмистые воспоминания Л.Кагановича — в 20-е годы одного из ближайших помощников Сталина по работе в Секретариате. От них можно было ожидать многого. Однако, к сожалению, они производят впечатление банального пересказа общеизвестных фактов. Почти ничего нового в освещении проблем той эпохи они не вносят. Хотя Л.Каганович, может быть, больше, чем кто-либо другой, мог пролить свет на многие загадочные страницы истории тех дней. Трудно сказать, почему один из ближайших на протяжении целых десятилетий соратников Сталина избрал именно такой путь — вместо освещения интереснейших событий в партии и стране, во что он мог внести свой весомый вклад, он пошёл

по торному пути повторения или пересказа опубликованных партийных решений и материалов. Но, как говорится, каждому — своё.

И тем не менее, стоит привести общую оценку работы Сталина на посту генсека, даваемую в воспоминаниях Л.Кагановича: «Естественно, что сразу же после XI съезда Секретариат, Оргбюро ЦК занялись перестройкой самого содержания и организационных форм работы ЦК и местных партийных организаций, если можно так выразиться, усовершенствованием, наладкой инструмента руководства. Секретариат ЦК непосредственно повседневно занимался этим делом. Должен сказать, что я был вначале удивлён и особо удовлетворён тем, что Сталин не ограничивался общими указаниями, а скрупулёзно вникал в конкретную разработку решений, давал свои добавления и изменения во вносимые отделами, комиссиями ЦК проекты перестройки аппарата местных организаций и их работы. Сталин поднимал этот вопрос на принципиальную высоту, подчёркивая, что есть немало людей, недооценивающих значение аппарата в руководстве, не говоря уже о меньшевиствующих, анархиствующих и иных оппозиционных группах в партии, которые доходят до нелепого антипартийного требования ликвидации или такого ослабления партийного аппарата, которое привело бы к подрыву силы партии, её идейно-большевистского организационного руководства всеми органами диктатуры пролетариата и срыву осуществления генеральных Ленинских задач победы над капиталистическими элементами и построения социализма». (Каганович Л. Памятные записки. — М., 1996. С. 256).

В качестве своеобразного заключительного аккорда приведу отрывок

из рассказа Л.Кагановича писателю Ф.Чуеву с идиллическим описанием поведения Сталина в первые годы его работы на посту Генерального секретаря. Этот рассказ Л.Кагановича по стилю и духу резко контрастирует с его же суконными воспоминаниями:

«Для меня, например, самым приятным, ну, таким любовным периодом отношений был период моей работы с 1922-го по 1925-й годы. В этот период

я у него часто бывал, часто захаживал. Он занимался организаторской работой очень усиленно. Я был его рукой, так сказать, это описано у меня в воспоминаниях очень подробно.

Это был период, когда мы работали сначала на Воздвиженке, а потом переехали на Старую площадь, засиживались до двенадцати, до полпервого, до часу, потом идём пешком в Кремль по Ильинке. Иду я, Молотов, Куйбышев, ещё кто-то. Идём по улице, помню, зимой, он в шапке-ушанке, уши трепались... Хохочем, смеёмся, что-то он говорит, мы говорим, шутки бросаем друг другу, — так сказать, вольница. Посмотрели бы со стороны, сказали: что это за компания? Охраны почти не было. Совсем мало было. Ну, один-два человека шли, всё. Даже охраны мало было. Этот период такой был. Весёлый период жизни. И Сталин был

в хорошем настроении. Мы засиживались иногда в застолье...». (Чуев Ф. Как говорил Каганович. Исповедь сталинского апостола. — М., 1922. С. 190).

Известно, что Сталин был отменным любителем застолий, хотя, вопреки распространяемым басням, и не отличался склонностью к пьянству. Часто

во время застолий возникали и решались важные партийные и государственные проблемы. В тот период, когда Сталин вознёсся на пост Генерального секретаря, очевидно, ему было не до застолий. Перед ним лежало политическое поле, усыпанное неизвестными сюрпризами и всякого рода неожиданными подвохами. И это поле ему предстояло пересечь. Он, вне всякого сомнения, сознавал, что его новый пост не служит безусловной гарантией будущего политического триумфа, а является всего лишь одной из предпосылок, которые надо было ещё реализовать.