В.Я.Гросул. У истоков русских революций
___
ГРОСУЛ ВЛАДИСЛАВ ЯКИМОВИЧ, доктор исторических наук, профессор, Почетный работник науки и техники Российской Федерации.
О русских революциях существует весьма обширная литература на многих языках. Изучались их предпосылки, ход, последствия, международное значение и многое другое. Мы же обращаемся к их истокам, как бы к далёким их предвестиям, получившим наименьшее отражение. Каждый автор по-своему рассматривает эти истоки, и, несомненно, есть те, кто напрочь их отрицает, считая революции вообще и революции в России, в частности, лишь результатом случайных стечений обстоятельств. Но за последние 500 лет произошло примерно 150 революций, и разбираться в их причинах необходимо не только с научной токи зрения. Поскольку мы считаем, что есть не только их ближние, но и дальние (а могут быть и очень отдалённые) подступы, то прежде всего нужно было найти точку отсчёта, с которой процессы становятся особенно заметными и порой необратимыми. Таким путём мы и подошли к событиям, которые отстоят от революционного Октября более чем на 100 лет.
Поездка императора Александра I в Англию не привлекает особого внимания нынешних авторов. Иным было отношение к ней свидетелей тех событий, заинтересованно следивших за действиями и передвижениями русского самодержца. Для вечного путешественника, исколесившего тысячи километров по многим странам Европы, пребывание на берегах туманного Альбиона было необычным и даже несколько таинственным. Это первая поездка в Англию русского царя со времён Петра I. Но тогда на островах оказался безвестный монарх, он прибыл чуть ли не инкогнито и больше как ученик и турист, нежели политический деятель. Александр же явился в зените славы как главный победитель врага Англии номер один — Наполеона, и устроена ему была восторженная встреча.
2(14) июня 1814 года в Оксфордском университете происходило торжественное собрание, на котором Александру вручали диплом доктора права.
Уже привыкший к почестям и даже восхвалениям, русский монарх как бы в порыве скромности сказал университетскому ректору, что не заслужил этого докторского диплома, поскольку не участвовал в соответствующем диспуте.
Но ректор оказался находчивым. Он произнёс слова, которые тогда комментировали многие издания Европы и Америки: «Государь, Вы выдержали такой диспут против угнетателя народов, какого не выдерживал ни один доктор права во всём мире». (См.: Шильдер Н.К. Император Александр Первый. Его жизнь и царствование / Изд. 2-е. Т. III. — СПб., 1905. С. 244).
Пребывание Александра I в Англии сопровождалось не только приёмами и восторгами. Случилось многое, что и сегодня заслуживает тщательного изучения. Перед приездом императора в Лондон туда отправилась его любимая сестра — великая княгиня Екатерина Павловна. Она успела обосноваться в этой стране и предстать перед английской общественностью и правительством не только как любопытствующий странник. Великая княгиня играла далеко не последнюю роль в русской политической жизни. В посттильзитской России, когда явно падал авторитет Александра I, её прочили в новые русские императрицы. Во всяком случае об этом подробно писал французский посол А.Коленкур. Екатерина Павловна слыла женщиной мужественной, активной и чрезвычайно увлечённой политическими делами. Она была решительной противницей М.М.Сперанского и способствовала его падению, Вместе с тем, была весьма близка к Н.М.Карамзину, и именно она заказала ему «Записку о древней и новой России», ставшую краеугольным камнем российского политического консерватизма.
Казалось, что один из руководителей русской консервативной «партии» должен был стремиться к налаживанию максимально близких отношений с английскими консерваторами, тем более, что они долгое время находились у власти и направляли внешнюю и внутреннюю политику своей страны. Но русская великая княгиня повела себя иначе. Она оказывала всяческое внимание деятелям оппозиции, особенно вигам — английским либералам. В частности, она сблизилась с их лидерами — лордами Г.Голландом и Ч.Греем, что вызвало негодование английских правящих кругов. (См.: Николай Михайлович. Переписка императора Александра I с сестрой великой княгиней Екатериной Павловной. — СПб., 1910. С. Х).
В литературе такое поведение Екатерины Павловны приписывается её пылкости и впечатлительности. Не отрицая роли характера великой княгини, нельзя не видеть в её поведении и чётко проводившуюся политическую линию императорской фамилии в целом. Не случайно император по приезде в Лондон демонстративно поселился не в специально выделенном для него дворце, а в доме, где располагалась его сестра. Этот шаг Александра вызвал определённое недовольство английской правящей верхушки. И затем, пишет один из лучших знатоков александровской эпохи Н.М.Романов, после приезда государя в Англию «недоразумения продолжались в течение всего пребывания; никакого сближения между монархами не произошло, к великому огорчению русского посла; цель путешествия в политическом отношении не была достигнута, и оно привело к обратным результатам. Торжествовали лишь многочисленные враги России, как Меттерних, лорд Кастлри и другие». (Там же).
Великий князь Николай Михайлович приписывает это поведению несдержанной великой княгини, успевшей повлиять на брата. Может быть, Екатерина Павловна и была после смерти мужа несколько неуравновешенной, но Александр, если хотел, умел ставить сестру на место, чему есть немало свидетельств. Но почему-то не захотел. Он тоже встречался с вигами и всячески подчёркивал к ним своё расположение. Более того, в беседе с Ч.Греем он высказался за создание в России «благонамеренной оппозиции» и даже попросил помощи вигов, решивших, что русский самодержец вознамерился создать в России парламент.
Великий князь Н.М.Романов, описывавший поездку Александра в Лондон, видел в ней и начало пресыщения царя славой и успехами. Но поступки брата и сестры имели, по-видимому, более серьёзные основания. Они были, наверняка, согласованными. Явно прослеживается их нацеленность на сближение с либеральной оппозицией и несогласие с правительством консерваторов. Александр не скрывал этого. Складывается впечатление, что ему нравилось разыгрывать роль либерала и, более того, ему хотелось выдвинуться в вожди международного либерализма. В общественном мнении он предстал как самый либеральный, самый справедливый и человечный среди монархов крупнейших держав. Понятно, другим монархам это амплуа российского самодержца не очень нравилось, они явно проигрывали в борьбе за поддержку общества, и нечего удивляться постепенному созданию антироссийской коалиции.
Противоречия между союзниками были и во время войны с Наполеоном, и при подготовке Парижского мирного договора, подписанного 30 мая 1814 года. После посещения Александром I Лондона, трещина, возникшая в отношениях между Россией и Англией, углубилась. Результатом этих противоречий стало подписание 22 декабря 1814 года (3 января 1815 г.) секретного соглашения Англии, Австрии и Франции, направленного, впрочем, не только против России, но и против Пруссии. Высадка Наполеона расстроила новую коалицию и способствовала преданию гласности закулисных планов недавних союзников. Всё это хорошо известно и неоднократно комментировалось историками международных отношений. В центре внимания обычно стоит изучение политических взаимоотношений. Но противоречия были значительно шире и многообразнее. Они затронули и идейно-моральную сферу, и отношения экономического и социального плана. Ни подписанный затем Венский договор, подводивший итоги шумного Венского конгресса, ни основание Священного союза, к которому Англия не присоединилась, не сгладили всех противоречий. Только их анализ позволяет объяснить последующие политические решения.
Изучение дипломатических документов той поры со всей очевидностью позволяет говорить о стремлении правительств западных держав толкнуть Россию на путь реакции. Они не были расположены к российскому внешнеполитическому конституционализму, нашедшему отражение в ряде стран, где при содействии России принимались конституции. Им явно не нравился либеральный ореол русского царя. Особенно усердствовали австрийские власти. Император Франц в беседе с русским дипломатом Ю.А.Головкиным высказывал своё неудовольствие конституциями и призывал дать отпор разного рода смутьянам. Бурную деятельность развернул фактический руководитель австрийского правительства К.Меттерних, постоянно запугивавший российское руководство опасностью революции. Несомненно, что европейская реакция толкала Россию на путь репрессий и твердолобого консерватизма. Тем самым воодушевлялись консервативные силы и внутри самой России.
Но особое значение имело общеэкономическое положение Европы, менее изученное под углом зрения реванша реакционных сил. В 1815 году английский парламент принял новый хлебный закон, поддерживающий интересы землевладельцев-лендлордов. Это означало заметное повышение таможенных пошлин на ввозимый хлеб. Конечно, учитывались прежде всего интересы английских латифундистов, преимущественно ориентировавшихся на консервативную партию. Но принимая закон, английский парламент, в котором преобладали консерваторы, не мог не понимать, что эта акция будет направлена и против России — крупнейшего хлебного экспортёра. Видимо, Александр I не случайно ещё в 1814 году пытался заигрывать с английскими либералами и стоявшей за ними промышленной буржуазией, ратовавших за понижение или даже упразднение таможенных пошлин,
После разгрома Наполеона восторжествовала именно землевладельческая аристократия. Но её триумф оказал немедленное воздействие и на другие страны. Рыночные цены на хлеб стремительно меняются и в Германии, и в других западных странах, и результатом этой политики было понижение втрое цен на хлеб на международном рынке. В свою очередь, это понижение сокращает размеры русского экспорта в период с 1817 по 1824 год в 12 раз. Это было равносильно экономической катастрофе, и причиной её некоторые авторы считают не только результат экономических процессов начала века, но и акт сознательной экономической политики, направленной против интересов России. Один из богатейших людей России В.А.Кокорев писал о настойчивой финансовой войне Европы против России, в ходе которой, по его утверждению, «мы потерпели от европейских злоухищрений и собственного недомыслия полное поражение нашей финансовой силы». (Кокорев В.А. Экономические провалы с 1837 года. — М., 1887. С. 2).
В самой же России был введён фритридерский тариф 1816 года, в принятии которого, по мнению специалистов, главную роль сыграла Англия. Этот тариф, как и фритридерский тариф 1819 года, отрицательно сказался на ряде отраслей русской промышленности и нанёс большой ущерб внешней торговле.
На Англию к середине XIX века приходилось до 40% российского экспорта и более четверти российского импорта. Она была главным торговым партнёром России, и от взаимоотношений с ней во многом зависело здоровье российской экономики. Сразу после войны с Наполеоном это здоровье резко пошатнулось, причём до такой степени, что в стране разразился самый настоящий и довольно длительный аграрный кризис, сменившийся экономическим оживлением только в 30-е годы.
Как отмечал академик Н.М.Дружинин, «15 лет обострённого кризиса не прошли даром для аграрного предпринимательства: они ослабили, а частью и заглушили ростки рационализаторских стремлений, которые проявились в конце XVIII и в первых десятилетиях XIX в.». Далее историк подчеркнул, что этот кризис произвёл в российских господствующих верхах усиление узко крепостнической точки зрения и «послужил хозяйственной базой, на которой развилась и крепла общеевропейская политическая реакция». (Дружинин Н.М. Революционное движение в России. — М., 1985. С. 41—42).
Без понимания экономических процессов того времени трудно разобраться в социальных отношениях и политике, которую проводили после 1815 года правительственные круги и сам Александр I. Изменившиеся условия ослабили свободное предпринимательство, нанесли удар по идеям конституционализма и парламентаризма. Именно с 1820 года спадает волна дворянского либерализма. Как образно писал Б.Г.Литвак, «Русь-тройка... вовсе не мчалась, а еле-еле тащилась по укатистой дороге истории, теряя инерцию могучего толчка, связанного с народным подвигом в Отечественной войне 1812 г.». (Литвак Б.Г. Переворот 1861 года в России: почему не реализовалась реформаторская инициатива. — М., 1991. С. 5).
В 1818 году в своей варшавской речи Александр I обещал дать России конституцию. А уже в 1820 году была положена под сукно «Государственная уставная грамота Российской империи», во французском оригинале звучавшая как «Конституционная хартия Российской империи», так называемая конституция Н.Н.Новосильцева, заказанная императором Александром. Если в течение ряда лет император стремился ограничить крепостничество и даже заявлял о необходимости его упразднения, стимулируя составление своими сановниками (в том числе Аракчеевым!) ряда проектов ликвидации крепостного права России, а его указ о «вольных хлебопашцах» даже рассматривался как намётки к фермерскому пути России, то после 1820 года ситуация заметно изменилась. 3 марта 1822 года император утвердил мнение Государственного совета
«Об отсылке крепостных людей за дурные поступки в Сибирь на поселение». Этот закон впервые за 21 год правления Александра I явно расширял права помещиков и расширял так, что некоторые исследователи рассматривали его как апогей крепостничества. В значительной степени этот указ перечеркнул всю многолетнюю работу по ликвидации крепостничества, и дальнейшее укрепление крепостнических отношений получило юридическую подпорку.
Особые полномочия передаются временщику А.А.Аракчееву, подвергаются настоящим гонениям университеты, шельмуются наука, просвещение. И вполне можно говорить о наступлении в России эпохи реакции. Ещё недавно Александр I неоднократно призывал прислушиваться к «духу времени». В 1819 году в первом номере «Духа журналов» помещена статья, получившая широкий общественный резонанс, под названием «Дух времени», где говорилось о преимуществах парламентского строя перед строем абсолютистским, а через пару лет с этим «духом времени» начинается самая настоящая война. Новый министр народного образования России адмирал А.С.Шишков в записке царю писал о «нравственном разврате под названием духа времени» и необходимости решительной борьбы с ним. И император поддержал эту просьбу министра.
Троппауский конгресс Священного союза, состоявшийся в октябре-декабре 1820 года, продемонстрировал коренное изменение взглядов русского императора. Н.К.Шильдер подчёркивал: «С Троппауского конгресса решительно началась новая эра в уме императора Александра и политике Европы. Государь вполне отрёкся от прежних своих мыслей». (Шильдер Н.К. Указ. соч. Т. 4. — СПб., 1905. С. 182). Если ещё недавно, во времена Венского конгресса, русский царь даже вызвал на дуэль К.Меттерниха, то в 1820 году Меттерних был поражён внезапной переменой взглядов русского самодержца, поведавшего ему: «Вы не понимаете, почему я теперь не тот, что прежде, я вам это объясню. Между 1813 годом и 1820 протекло семь лет, и эти семь лет кажутся мне веком. В 1820 году я ни за что не сделаю того, что совершил в 1813 г. Не вы изменились, а я». (Там же. С. 182—183).
1820 год — один из важнейших зигзагов русской истории, недостаточно изученный и полностью не оценённый. Причин поворота было несколько, но лишь учитывая комбинацию внутренних и внешних факторов этой новой линии русского императора, можно разобраться в её причинах и дальнейших последствиях. Причём причины изучены несколько лучше, чем последствия, поскольку в учёте последующих судеб России очень трудно тщательно взвесить все факторы социально-экономического, внутриполитического, международного, психологического и прочего планов. Руль государственного корабля повернул его ход резко вправо, и хотя даже в августе 1825 года, буквально накануне своей кончины, Александр I в беседе с Н.М.Карамзиным говорил о своём твёрдом намерении дать России основные законы, то есть конституцию, это были всего лишь слова. Русские реалии были совсем другими. Среди деятелей идеологической реакции складывалась новая идеологическая установка, довольно чётко изложенная одним из её проводников Д.П.Руничем. После упомянутых событий он написал: «Русский народ ещё не вышел из детства. С ним ещё нельзя говорить о свободе. Быть может, его толкали слишком насильственно на путь цивилизации». (Из записок Д.П.Рунича // Русская старина. Т. 105. — СПб. 1901. № 3. С. 626). Тезис о том, что русский народ и вся Россия не дозрели до современных институтов, до свободы, стал одним из самых распространённых в стане консерваторов и проигрывался неоднократно на всех этапах истории русского общества. Казалось бы, совсем недавно этот тезис не мог найти серьёзной поддержки в верхах и получить сколько-нибудь широкое распространение. После 1820 года ситуация изменилась коренным образом. Консерватизм и реакция переходят в решительное наступление. Не случайно именно в 1820 году был сослан в свою первую ссылку А.С.Пушкин и не случайно именно к этому году относится изменение его политических настроений, причём до такой степени, что некоторые исследователи считают, что к весне 1820 года относится пушкинский замысел цареубийства. (См.: Пугачев В.В. Пушкинский замысел цареубийства весной 1820 г. и декабристы // Индивидуальный политический террор в России. ХIХ — начало ХХ в. — М., 1996. С. 10).
Проводниками новой, по существу реакционной, установки становятся даже не закоренелые консерваторы, а лица, ещё недавно считавшиеся либералами. Изменение их взглядов было, как правило, самым значительным и, практически, противоположным. Они становятся антизападниками, поборниками воинствующей религиозности, решительными противниками конституций, парламентов, гражданского общества. Одним из наиболее видных представителей этого нового поколения оборотней-обскурантов был некогда весьма близкий сотрудник М.М.Сперанского М.М.Магницкий, человек, как считали хорошо знавшие его мемуаристы, довольно умный и знающий. И вот свой ум и знания он поставил на службу своеобразной русской инквизиции, культивируя крайнюю нетерпимость и устраивая гонения на людей даже довольно умеренных взглядов, преподававших в русских университетах. Н.Греч, сам заметно поправевший и ставший впоследствии одним из активных проводников теории и практики «официальной народности», в своих мемуарах записал: «Едва ли можно поверить, чтобы нечто подобное могло случиться в XIX веке, в царствование Александра I». (Греч Н.И. Записки о моей жизни. — СПб., 1886. С. 297; Riasanovsky N.V. Nicholas and official nationality in
Радикальный поворот вправо породил и радикальную оппозицию слева.
До 1820 года ранние декабристские организации вряд ли можно считать отчётливо революционными, хотя и тогда среди декабристов были люди крайних взглядов. Так называемый Московский заговор 1817 года выявил в среде декабристов террористические настроения. На цареубийство согласны были пойти И.Д.Якушкин, Н.М.Муравьёв, А.Н.Муравьёв, Ф.П.Шаховской и другие декабристы. Но в целом, существовавший в то время Союз спасения стоял на позициях освобождения крестьян от крепостной зависимости и выдвигал требование конституционной монархии. Как отмечается в литературе, за десять лет от момента создания первых декабристских организаций и вплоть до выступления 14 декабря 1825 года декабристская идеология прошла большой путь развития. Важным этапом на этом пути стал 1820 год. Январское совещание 1820 года в Петербурге показало явный сдвиг новой декабристской организации Союза благоденствия влево, Конечной целью была признана борьба за русскую республику и, поскольку сохранение дома Романовых рассматривалось как серьёзная угроза существованию планируемой республики, вновь поднимался вопрос не только о цареубийстве, но, фактически, о политической революции.
Поэтому первая половина 20-х годов может считаться зарождением российского революционного движения. Это мнение разделял не только В.И.Ленин, но и многие авторы другой ориентации, обращавшиеся к истории России задолго до 1917 года. Кадетский историк А.А.Корнилов считал, что «период с 1821—1825 гг., несомненно, уже период вполне определившейся реакции в правящих сферах, период отчаяния общества,.. период уже начавшегося революционного движения, довольно острого, хотя и подпольного, но во всяком случае выставившего вполне определённые политические идеалы». (Корнилов А. Курс истории России ХIХ века. Ч. I. — М., 1912. С. 77).
Первая четверть XIX столетия в России — время формирования трёх основных общественно-политических направлений. Александр I стал фактическим отцом российского либерализма, поскольку он породил М.М.Сперанского, а не наоборот. В противовес либерализму немедленно формируется и политический консерватизм, который вдохновили вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, брат царя Константин Павлович и его сестра Екатерина Павловна. И как реакция на резкий поворот вправо возникает левый радикализм — русское революционное движение, испытавшее несомненное влияние западных идей и западных революций. И всё-таки внутренние сдвиги в стране в зарождении революционного направления были определяющими.
Правый политический марш звучал в России 35 лет, более трети века, века заметно убыстрившегося общественного и технического прогресса, и в нём нельзя не видеть причин социальной и политической консервации страны, ещё при Петре I стремительно бросившейся преодолевать вековую отсталость от передовых стран тогдашнего мира. Николай I всё-таки был одним из ведущих деятелей европейской реакции. Он прекрасно понимал необходимость ликвидации крепостного права и в середине 30-х годов обязал генерала П.Д.Киселева написать проект освобождения русских крепостных, поскольку «пора, пора отпустить их на волю». Реформа государственных крестьян,
Указ 2 апреля 1842 года об обязанных крестьянах, сокращение в 1834 году рекрутской повинности с 25 до 20 лет, некоторые преобразования крестьянской части на окраинах — например, инвентари Д.Г.Бибикова в Юго-Западном крае или Нормальный контракт 1846 года в Бессарабии — не смогли изменить облик российской деревни. Разрыв в экономическом развитии между Россией и странами Запада за эти 35 лет увеличился. Промышленная революция в Англии, начавшаяся примерно в 1760 году, завершилась к 1840 году, когда в России она только начиналась. Некоторые авторы (П.Г.Рындзюнский и др.*) относят её к более позднему сроку. Ф.Бродель подчёркивал: «Когда придёт подлинная промышленная революция XIX в., Россия останется на месте и мало-помалу отстанет». Не так обстояло дело в XVIII веке, когда, по словам Дж.Блюма, русское промышленное развитие было равным развитию остальной Европы, а порой и превосходило его. Действительно, если в конце XVIII века Россия находилась на 1-м месте по производству чугуна — важного военно-стратегического материала, то к 1861 году она откатилась на 8-е место и производила его в 12 раз меньше Англии. Россия резко уступала по железнодорожному строительству, длина железных дорог в том же году была в 10 раз меньше, чем у маленькой Англии. Страна чрезвычайно отставала в области машиностроения, топливной промышленности, морского флота и в ряде других отраслей промышленности, а также в сельском хозяйстве. Заметно превосходя США по численности населения, Россия в начале 80-х годов XIX века производила промышленной продукции в 8,4 раза меньше, чем эта молодая страна Нового света.
Лишь проигрыш в Крымской войне, войне очень сложной, шедшей не на одном фронте и с несколькими противниками, в условиях почти полной международной изоляции, стал веским аргументом в пользу ликвидации крепостнических порядков. К тому времени Россия оставалась единственной страной Европы, где существовало крепостное право. Однако ни этот аргумент, ни такая позорная исключительность страны отнюдь не стали доводами в пользу серьёзных преобразований для господствующего в стране землевладельческого дворянства.
Его норов и интересы были хорошо известны русским самодержцам XVIII—XIX веков. Они знали о его роли в дворцовых переворотах и столь же сознавали его заинтересованность в сохранении крепостнических порядков. Ещё Екатерина II при подготовке своего «Наказа» столкнулась с неприкрытой дворянской оппозицией, когда предполагала специально остановиться в этом документе на крестьянском вопросе. Одним из первых, кто ознакомился с проектом «Наказа» в рукописи, был известный писатель А.П.Сумароков. Вот его замечания: «Сделать русских крепостных людей вольными нельзя: скудные люди ни повара, ни кучера, ни лакея иметь не будут и будут ласкать слуг своих, пропуская им многие бездельства, дабы не остаться без слуг и без повинующихся им крестьян, ради усмирения которых потребны будут многие полки; непрестанная будет в государстве междоусобная брань». (Соловьев С.М. Соч. Кн. ХIV. — М., 1994. С. 32).
___
- По мнению А.М.Соловьевой, промышленная революция в России хронологически охватывала период 50—90-х гг. ХIХ в. См.: Соловьева А.М. Промышленная революция в России в ХIХ в. — М., 1990. С. 268.
Екатерина быстро капитулировала перед реакционной оппозицией дворянства. Её капитуляция объяснялась прежде всего преобладающим перевесом крепостнических сил. Это была сила, столкновение с которой было смерти подобно. Под влиянием консервативных кругов «Наказ» Екатерины и принял свой окончательный вид ущербного документа, в котором отсутствовало главное. XI глава, имевшая какое-то отношение к судьбе низших слоев населения тогдашней России, не получила даже собственного названия. Глава состоит из общих фраз, на первый взгляд не имевших прямого отношения к русской действительности. Отдельные положения двух мнений не вызывают. Например, 250 пункт XI главы «Гражданское общество, как и всякая вещь, требует известного порядка. Надлежит тут быть одним, которые правят и повелевают, а другим, которые повинуются». (Наказ императрицы Екатерины II, данный комиссии о сочинении проекта нового Уложения / Под. ред. Н.Д.Чечулина. — СПб., 1907. С. 74).
Едва вступив на престол в марте 1801 года, Александр I обещал править «по законам и по сердцу своей премудрой бабки» и прямо заявлял о «произволе нашего правления», обещая на место личного произвола деятельно водворять строгую законность. Он тоже встретился с серьёзной оппозицией, с решительным отпором высших сановников империи проекту, в котором они усматривали лишь тенденции, благоприятствующие освобождению крестьян. Николай I не решился на подобные проекты, хотя при нём была проведена большая работа по кодификации законов, с безудержным российским произволом так и не было покончено. Сохранилось любопытнейшее письмо славянофила И.С.Аксакова, который во время Крымской войны вступил в московское ополчение и вместе с ним проделал долгий путь от Москвы до Бессарабии. В ноябре 1855 года он послал из бессарабского городка Бендеры письмо родным, где имеются следующие примечательные слова: «Ах, как тяжело, как невыносимо тяжело порою жить в России, в этой вонючей среде среди грязи, пошлости, лжи, обманов, злоупотреблений, добрых малых — мерзавцев, хлебосолов-взяточников, гостеприимных плутов...
В моём воображении предстал весь образ управления всей махинации административной... В военном ведомстве воровство в тысячу раз сильнее, чем в гражданском... Чего можно ожидать от страны, создавшей и выносящей такое общественное устройство, где надо солгать, чтобы сказать правду, надо поступить беззаконно, чтобы поступить справедливо, надо пройти всю процедуру обманов и мерзостей, чтобы добиться необходимого, законного!». (Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. Т. III. Письма 1851—1860 годов. — М., 1892. С. 205—207).
Но ни проигрыш в Крымской войне, который был прежде всего поражением дворянства, руководившего армией и администрацией, ни очевидные изъяны управления и всего государственного устройства не стали аргументом для крепостнических сил. Землевладельческое дворянство было категорически против ликвидации крепостничества и феодализма. Об этом в 1858 году писал К.Маркс в специальных статьях по вопросу об освобождении крестьян в России. (См.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 12. С. 605—608, 671—675). Его наблюдения полностью подтверждаются данными III отделения, которое внимательно следило за общественными настроениями, в том числе и в среде дворянства. В отчёте отделения за 1857 год чётко отражено беспокойство многих дворян, их страхи перед упразднением крепостного права. В ликвидации их власти над крестьянами они усматривали «уничтожение дворянства». (ГАРФ. Ф. 109. Оп. 85. Д. 2 (1857 г.). Л. 77; Россия под надзором. Отчёты III отделения 1827—1869. — М., 2006. С. 449). В отчёте за 1858 год, где говорилось о подготавливающейся реформе, отмечалось, что «большая часть помещиков смотрит на это дело как на несправедливое, по их мнению, отнятие у них собственности и как на будущее их разорение». (Там же. Д. 23 (1858 г.). Л. 123; Россия под надзором. С. 475). После Крымской войны многие помещики устремились за рубеж, где просаживали огромные суммы, вместо того, чтобы вкладывать их в производство. В это время, кстати, А.И.Герцен применил термин «новые русские» («новый русский»), понимая под ними таких людей, как И.С.Аксаков, то есть людей новой формации, сторонников прогресса. (См.: Герцен А.И. Собр. соч. Т. ХХVI. — М., 1960. С. 154). Сегодня термин «новые русские» имеет совсем иной смысл.
Чрезвычайно важной особенностью российской истории стал тот факт, что переход к новым буржуазным отношениям произошёл мирным, эволюционным путём. Многие современники видели в этом преимущество России над странами Запада, пришедшими к победе капитализма через революции. Н.А.Милютин, один из наиболее активных деятелей крестьянской реформы 1861 года, действительно много сделавший для её осуществления, находясь в 1862 году в Париже, подчёркивал, что «лучше потерять несколько десятин земли, чем сложить голову на плахе, как французское дворянство, что русское правительство, имея пример французский перед собой, нашло разумным им воспользоваться, чтоб оградить для будущего то самое дворянство, которое ныне кричит и жалуется». (Захарова Л.Г. Самодержавие и отмена крепостного права в России. 1856—1861. — М., 1984. С. 230—231).
Однако, как показала жизнь, это уничтожение русского дворянства было лишь отложено, хотя и на полстолетие. Французская революция XVIII века действительно была очень кровавой, породила она и значительную эмиграцию, которая определяется в 130 тыс. человек. Потери убитыми во время Американской революции XVIII века составляли 4 тыс. человек, при населении страны в 1780 году 2,8 млн. (См.: American History: A survey.Fifth Edition. — N.Y., 1979, p. 393). Но и во время этой революции была значительная эмиграция так называемых лоялистов, то есть тех, кто поддерживал Англию. Их было 100 тыс., что при тогдашней численности американского населения составляло довольно заметный процент населения (3,6%) и что было больше, чем эмиграция после Октябрьской революции в России в 1917 году (всего 1% населения).
В России после крестьянской реформы 1861 года полностью сохранилось более чем 100 тыс. дворян-душевладельцев, то есть страна вошла в свою капиталистическую стадию, сохранив феодальный класс. Известно, что по X ревизии 1858 года в России было 107 тыс. дворян-душевладельцев, из которых 14 тыс. владели более 1 тыс. крепостных. В 1897 году в Российской империи насчитывалось 1 853 184 потомственных, личных дворян и классных чиновников с семьями. Землевладельческое дворянство постепенно теряло свои земли, если сразу после реформы оно владело около 80 млн. десятин земли, то в 1905 году за ним осталось только 53,2 млн. десятин, но это равнялось 62% всей частновладельческой земли. Колоссальные земельные владения, включавшие лучшие земли империи, причём с постоянно возрастающей ценой за каждый гектар. Сохранение крупного помещичьего землевладения было не просто феодальным пережитком, оно являлось характерной особенностью русского экономического строя, влиявшего не только на экономическую жизнь огромной страны, но и на её политическое устройство.
Дворяне по-прежнему занимали основные позиции в руководстве армии, а также в центральных и губернских администрациях, они имели свою корпоративную организацию, законодательно оформленную «Жалованной грамотой» 1785 года, которая оказывала прямое воздействие на местную власть. Примечательно, что эта организация не претерпела серьёзных изменений вплоть до 1917 года. (См.: Там же. С. 132; О российском дворянстве эпохи 1861 г. см.также: Emmons N. The Russian landed gentry and the peasant emancipation of 1861. — Cambridge, 1968). Если бы в самом дворянстве не было внутренних противоречий, то его власть была бы значительно большей. По случаю столетия «Жалованной грамоты» князь В.П.Мещерский оставил следующие воспоминания, свидетельствующие о наличии в самом дворянстве антидворянской «партии». Один из лидеров русских консерваторов подчёркивал: «Почти в каждой губернии, где было русское дворянство, велась борьба Алой и Белой розы, и к печали и сраму этого дворянства, следует сказать, что во времена, когда появился государев манифест российскому дворянству, по случаю столетнего юбилея дворянской грамоты почти во всех губерниях дворянство было материально разорено и духовно мертво, вследствие того, что почти везде победа оставалась за партиею либеральною в дворянстве, т. е. антидворянскою». (Мещерский В.П. Указ. соч. Ч. 3 (1881—1894). — СПб., 1912. С. 241).
Но разобщённость дворянства, значительная часть которого действительно тяготела к либералам, составляя их ядро, а часть дворянской молодёжи шла в революционное движение и в 60-х годах, не повлияла на существование мощной силы в лице землевладельческого дворянства, которое продолжало оставаться феодальным классом и которое сталкивалось, с одной стороны, с многомиллионным крестьянством, а с другой — с нарождавшейся буржуазией в лице кулаков, ростовщиков, арендаторов, а также промышленников и торговцев, склонных к покупке и использованию земель, что получило название «оземеливания» буржуазии.
Крестьянин зависел не только от помещика. Картина сельской России была более многообразной и сложной. Прежде всего, не следует забывать, что накануне реформы 1861 года не крепостные составляли большинство крестьянского населения страны. По данным 1858 года, они уступали государственным крестьянам, которых было более 47% крестьянского населения русских губерний (крепостные — 46%, а удельные — 6,7%). Для государственных крестьян проблема взаимоотношений с помещиками не была актуальной, за исключением тех случаев, когда их земли оказывались по соседству с землями крупных помещиков. Новые реформы государственных крестьян, проведённые в 1866 и 1886 годах, были таковы, что размеры их земельных наделов были больше, а выкупные платежи меньше, чем у помещичьих крестьян. Поэтому развитие капиталистических отношений в государственной деревне шло несколько быстрее, нежели в бывшей помещичьей.
Но и в государственной, и в помещичьей, и в удельной и прочей деревне шёл процесс прогрессирующего размежевания в крестьянской среде, достаточно освещённый в литературе XIX века. И.Гурвич, издавший первоначально свою книгу на английском языке, в 90-х годах прошлого века писал: «Мы видим, как с экспроприацией слабых дворов и концентрацией общинной земли в руках немногочисленных сильных съёмщиков наши „хозяйственные мужички” трансформируются в крестьянскую буржуазию, наподобие французского крестьянства после великой революции или американских мелких фермеров-работодателей». (Гурвич И. Экономическое положение русской деревни. — М., 1896. С. 214). О банкирах-кулаках в начале 70-х годов в Подольской губернии оставляет свои заметки один из путешественников. (См.: Гросул-Толстой П.Л. Очерки Юго-Западного края. — СПб., 1893. С. 30). Но конечно, лучшей книгой о кулачестве прошлого века остаётся работа Р.Гвоздева, подробно рассмотревшего этот вопрос и показавшего происхождение кулачества из эпохи крепостного права, прежде всего из ростовщиков, скрывавших, однако, свои богатства, опасаясь покушения на них помещиков и государства. (См.: Гвоздев Р. Кулачество — ростовщичество. Его общественно-экономическое значение. — СПб., 1898. С. 22—23). Кулак, как подчёркивал Гвоздев, «ломал всё, что ни попадалось ему под руку, ломал без зазрения совести, не справляясь ни с традициями, ни со старой моралью общинного строя, выросшего на почве натурального самопотребительского хозяйства. Это был разрушитель, вечно готовый разрушать ради удовольствия личных утробных интересов». (Там же. С. 3).
В государственной деревне противоречия между кулаком и другими общинниками были даже сильнее, чем в бывшей помещичьей, где ещё сохранялись и всё более обострялись противоречия между крестьянами и дворянами-землевладельцами. К.Циллиакус, ссылаясь на статистика Слонимского, отмечал в своей книге, переведённой с немецкого языка в 1906 году, что крестьянин из шести дней четыре работает на казну и на кулака, тогда как сам он и его семья должны были довольствоваться заработком от остальных двух дней. (См.: Циллиакус К. Революционная Россия. Возникновение и развитие революционного движения в России. — СПб., 1906. С. 171—174). Н.Н.Златовратский в 1881 году писал, что кулаки-мироеды — «детища крепостного права, взрощённые и взлелеянные им». (Златовратский Н. Очерки деревенского настроения // Отечественные записки. 1881. № 4. С. 207). Ростовщичество глубоко проникло в сельскую жизнь, приобретая порой и национальные особенности. В Юго-Западном крае в качестве арендаторов и ростовщиков всё большую роль играют местные евреи, что придавало экономическим отношениям и межнациональный характер, тем более, что большая часть помещиков здесь была поляками.
Российская деревня второй половины XIX — начала XX века — конгломерат различного рода проблем. Вплоть до 1 января 1907 года крестьяне участвовали в выкупной операции, что сдерживало возможности улучшения собственного хозяйства. Появление крупных арендаторов среди крестьян повлекло систему пересдачи земли, что, как писал П.Г.Рындзюнский, стало орудием эксплуатации односельчан. (См.: Рындзюнский П.Г. Утверждение капитализма в России. 1850—1860 гг. — М., 1978. С. 129). Всё это в совокупности чрезвычайно обострило взаимоотношения в деревне. Голодовки были обычным явлением XIX — начала XX века. К наиболее крупным из них периода николаевского царствования относят голодовки 1833, 1845—1846, 1851, 1855 годов. В 1867—1868 годах особенно памятным был смоленский голод, в 1872 году разразился первый самарский голод, обрушившийся на губернию, считавшуюся житницей России. Голод 1891 года поразил уже 29 губерний, накануне наиболее значительными для той поры были голодовки 1880 и 1885 годов. Известны голодовки 1892, 1897—98 годов, 1901-го, охватившая 17 губерний; 1905-го, затронувшая уже 22 губернии, а также голодовки 1906—1908 и 1911 годов. Недоедание было характерной чертой русской деревни.
Повседневный быт русского крестьянина в 1829 году описал А.Фомин. Характерный, как он подчёркивал, и для сельского, и даже городского ремесленника «ржаной хлеб низкого качества, дурно выпеченный, каша — предмет роскоши, квас только по названию или вовсе его нет, так же как огородной зелени и овощей; бельё и обувь грубые и грязные; скот неопрятный, мелкий, дурно выкормленный, нет для него и стойлов, нет домашних птиц...». (Фомин А. О положении цен на земледельческие произведения в России. — СПб., 1829. С. 18). Последующие десятилетия мало изменили эту безрадостную картину. Хотя постепенно положение немного улучшалось, питание становилось лишь несколько разнообразнее, в целом же ситуация в деревне имела тенденцию ко всё большему социальному напряжению. Уже к концу XIX века чётко обозначилось крестьянское перенаселение, причём не только в Центральной России. Поскольку «кулаки сделались язвой русской деревни», обострились противоречия в среде самих крестьян, где выделилось богатое меньшинство и бедное большинство. Сохранилось противоречие и между всем крестьянством и дворянами-землевладельцами.
П.Г.Рындзюнский, один из лучших знатоков русского XIX века, подчёркивал: «...сохранившееся на всём протяжении эпохи капитализма огромное помещичье землевладение, наследие феодальных времён, губительно отзывалось на хозяйственном состоянии народа и на экономическом прогрессе страны». (Рындзюнский П.Г. Указ. соч. С. 123). Урожайность росла крайне медленно и за 50 пореформенных лет она выросла всего в 1,5 раза. Большие сложности были у крестьян с обеспечением рабочим скотом. Более 30% крестьянских хозяйств были безлошадными, причём тенденция к увеличению таких хозяйств хорошо прослеживается на конкретных данных по уездам Центральной России. Комплексный учёт всех крестьянских хозяйств привёл исследователей к выводу о том, что почти две трети российского крестьянства относилось в начале XX века к категории бедных и беднейших. Учитывая тот факт, что в начале этого века в деревне проживало 85% населения страны, характерной, типичной фигурой российского общества стал крестьянин-бедняк. Именно он должен был рано или поздно заявить о себе. Примечательно, что в середине 60-х годов около 31% крестьянских выступлений было связано с борьбой за землю, а 43% — против платежей (податей и повинностей). В конце 90-х годов соотношение уже было соответственно 81 и 10%.
При всём этом, страна голодовок, страна бедных крестьян была на мировом рынке главным экспортёром зерна, долгие годы опережала по этому показателю любое европейское государство и лишь в конце XIX века встретила серьёзного конкурента в лице США. Но изучение сравнительных данных по экспорту хлеба по этим двум странам привело исследователей к очень грустным заключениям. В 80-х годах Соединённые Штаты вывозили всего лишь 8% своего хлебного сбора, тогда как Россия — 11,6%, в 90-х годах США по-прежнему поставляли за рубеж 8% своего сбора, тогда как Россия довела его почти до 20%, то есть вывозила за границу пятую часть своего хлеба. Вместе с тем, по производству сельскохозяйственной продукции на душу населения Россия уступала многим странам. Следует заметить, что тиражируемый в печати тезис о том, что «Россия кормила весь мир», может считаться несомненно гиперболизированным. Имея более 150 млн. человек населения к 1914 году и вывозя пятую часть зерна, Россия, таким образом, могла кормить дополнительно лишь около 30 млн. Это население такой страны, как тогдашняя Италия.
Известное изречение министра финансов И.А.Вышнеградского «недоедим, но вывезем» свидетельствовало о том, какую огромную роль играл хлебный экспорт для России, а также о полном пренебрежении к нуждам простого народа, ставшем одной из причин страшного голода 1891 года. Борьба за валюту любой ценой, характерная уже для XIX века, имела очень серьёзные последствия не только для экономического развития страны, но и для её последующей судьбы. Одним из последствий экономического кризиса 20-х годов стал отказ многих помещиков от модернизации своих хозяйств. Катастрофическая экономическая ситуация побудила Академию наук объявить конкурс на лучшую работу, которая бы помогла выйти из сложившегося труднейшего положения. По результатам этого конкурса победителем стал малоизвестный чиновник А.Фомин, среди прочего, бросивший серьёзный упрек в адрес крепостного права и заметивший: «Переход большого числа лиц из состояния земледельцев в состояние ремесленников и торговцев мог бы усилить народонаселение городов, и чрез умножение среднего состояния, доставлять сбыт земледельческим произведениям; но города в России находятся или в неподвижном состоянии, или в упадающем; число купцов и купеческие капиталы уменьшаются, число мещан тоже». (Фомин А. Указ. соч. — СПб., 1829. С. 15). Таково было наблюдение 1829 года.
Изменение ситуации и последовавший с 30-х годов стремительный рост экспорта хлеба имел несколько примечательных результатов. С одной стороны, у России был весьма низкий остаток хлеба на душу населения. В конце XIX века в пудах это выражалось так: США — 66,9, Дания — 50,0, Канада — 47,0, Аргентина — 33.8, Франция — 30,2, Германия — 24,2, Россия — 22,4. С другой — усиливавшаяся зависимость от хлебного экспорта стала важным сдерживающим фактором в росте российских городов. Его рекомендовал ещё А.Фомин, но реализовать рекомендацию не удалось. Как было давно подмечено, «роль города у нас сыграло влияние уже значительно развитого западно-европейского рынка». (Гвоздев Р. Указ.соч. С. 5). Городское население в России росло чрезвычайно медленно. В 1800 году при общей численности населения почти в 40 млн. человек, городское население составляло лишь 4%. Любопытно, что и в США в это время при населении 5,3 млн. человек в городах проживало лишь 4%. Но уже через сто лет главный хлебный конкурент при общей численности населения в 85 млн. человек достигает 40% населения в городах, тогда как Россия всего 15%. Города относятся к числу важнейших показателей развития цивилизации. И по уровню развития городов, и по накоплению капиталов Россия заметно отставала от капиталистического Запада. По этим показателям разрыв между ними увеличивался. При 15% городского населения в России в 1900 году в Англии этот показатель равнялся 78%, в Германии — более 54, во Франции — 40%.
Сравнительно медленный процесс роста городского населения, его заметно малый процент стали одной из важнейших причин аграрного перенаселения и довольно высокой эмиграции из страны. Это особенно ощущалось при понижении доходности крестьянского земледелия. Если в 1881—1885 годах 20 пудов (это количество рассматривалось как годовая норма потребления) ржи стоили 17 руб. 20 коп., то в 1896—1900 — 11 руб. 80 коп.; овса соответственно 14 руб. 40 коп. и 11 руб. 40 коп.; пшеницы — 21 руб. 40 коп. и 16 руб. 40 коп.
В конце XIX — начале XX века доходность крестьянских хозяйств постоянно снижалась и вела к разорению крестьян и тех, кто стремился сочетать работу в городе и деревне. Крестьяне заполонили российские города, процент крестьян в городах постоянно возрастал. С 1858 по 1897 год количество крестьян-горожан возросло в 4,6 раза, тогда как прочих жителей городов лишь в 1,5 раза. В результате этого удельный вес крестьян в городах возрос с 20,2% в 1858 до 43,5% в 1897 году. К началу XX века почти половина горожан по сословной принадлежности были крестьянами.
Города, таким образом, были переполнены крестьянами, но деревня продолжала их выталкивать, и это, с одной стороны, понижало стоимость труда, с другой — порождало эмиграцию и отходничество в другие страны. С 1900 по 1910 год Россию покинуло 1,5 млн. человек, направившихся прежде всего в Северную и Южную Америку. Существовала и такая форма сезонного отходничества как временное перемещение за рубеж на те или иные работы, в основном сельскохозяйственные. Когда разразилась Первая мировая война, в Германии были вынуждены остаться сотни тысяч сельскохозяйственных рабочих из России. Самая большая по территории страна мира, толкала на эмиграцию и отходничество в страны намного её меньшие, но способные оплачивать труд, как правило малоквалифицированный, русских работников. Медленный рост городов сдерживал повышение квалификации, рост производительности труда. И это при том, что в России пореформенной поры было два промышленных скачка, один из которых наблюдался в 90-е годы XIX века, другой — после революции 1905—1907 годов. Благодаря им доля России в мировом промышленном производстве возросла с 1,72% в канун реформы 1861 года до 3,14% в 1913 году. Существуют и несколько иные сведения о доли России в мировом промышленном производстве, в соответствии с которыми она составляла в первой половине 80-х годов ХIХ века 3,4%, а в 1913 году — 5,3%. Этого было крайне недостаточно, поскольку, занимая 5-е место в мире по промышленному производству, Россия по численности населения в 2—3 раза превосходила страны, входившие в первую четвёрку. Уровень производительности труда в промышленности по сравнению с США падал. В 1860 году производительность труда русского промышленного рабочего была в 1,5 раза ниже, чем в США. Почти через 50 лет, в начале XX века, она стала уступать США в 3,5 раза. Соответственно была ниже и зарплата русского рабочего.
Тяжелейшее положение русского труженика получило подробное отражение в вышедшей в 1869 году книге В.В.Берви-Флеровского «Положение рабочего класса в России». Тремя десятилетиями позднее значимость рабочего вопроса в стране была такова, что М.М.Ковалевский в своей книге «Экономический строй России» был вынужден выделить специальную главу, которая так и называлась «Рабочий вопрос». В ней показана тесная связь многих рабочих с земледелием, возрастание доли женского и детского труда, изнурительная роль штрафов, антисанитария, скученность, плохое питание и т. п. Как отмечал М.Ковалевский, многократно бывавший и даже проживавший за рубежом, «нигде в Европе заработная плата не стоит так низко, как в России». (Ковалевский М.М. Указ. соч. С. 112). Ссылаясь на исследования фабричных инспекторов, он подчёркивал, «что английский рабочий, как и американский, зарабатывает в два и три раза больше, чем русский». (Там же).
Россия отличалась и особенно продолжительным рабочим днём, он был даже больше, чем в Польше (в то время составная часть России). Большинство фабричных рабочих работало с 5 утра до 8 часов вечера с 1,5—2-часовым перерывом. Таким образом, в конце столетия рабочий день длился 13—13,5 часов. Самый длинный в Европе рабочий день с самой низкой заработной платой сопровождался чрезвычайным произволом хозяина. По словам М.Ковалевского, «трудно было бы дать более широкое выражение произволу хозяина. В каждый данный момент он может прогнать рабочего, который не нравится ему, под предлогом ли неповиновения, дурного поведения, или просто дурного мнения о его работе». (Там же. С. 118).
Законодательное ограничение продолжительности рабочего дня в 1897 году 11,5 часами на практике не соблюдалось. И после принятия этого закона рабочий день в России был заметно длиннее, чем в западных странах. В Англии, США, Дании и Норвегии он был равен 9—10 часам, во Франции, Германии, Швеции — 10 часам. Несмотря на некоторый рост номинальной и даже реальной заработной платы, у большинства рабочих России зарплата была ниже прожиточного минимума. Разрыв в заработной плате русских и западноевропейских и североамериканских рабочих увеличивался. Чрезвычайно медленно менялся и рацион питания рабочих. По свидетельству исследовавших его учёных, пища рабочих юга состояла в основном из хлеба и картофеля, редко употреблялось сливочное масло, из жиров преобладало сало и растительное масло. Рабочие очень мало употребляли мяса, что сказывалось на организме горняков и металлистов, занимавшихся интенсивным трудом. Недостаток рационального питания влёк за собой изнашивание организма и преждевременную потерю трудоспособности. Всё это сопровождалось традиционным российским произволом.
Произвол хозяев заводов и фабрик перемежался с произволом администрации. На зарвавшегося администратора редко можно было найти управу. По свидетельству генерала Д.Никифорова, описывавшего московские нравы второй половины XIX века, «полиция в большинстве случаев состояла из служебных отбросов, которые не только тайно, но даже явно брали взятки, не стесняясь ни общественным мнением, ни тысячью глаз, смотрящих на это беззаконие». (Никифоров Д. Москва в царствование императора Александра II. — М., 1904. С. 24). Не лучше обстояло дело в губерниях. Из Херсонской губернии сами жандармы в 1893 году сообщали: «Относительно полиции вообще приходится повторять одно и тоже, что состав её чинов большею частью не удовлетворяет своему назначению, и хотя за неудовлетворительностью они часто заменяются одни другими, но в весьма редких случаях лучшими». (ГАРФ. Ф. 102. 3 дел. Оп. 91 (1893 г.). Д. 152. Ч.14. Л. 3). Неудовлетворительный состав полиции, неприличное поведение многих полицейских чиновников, по жандармским сведениям из Подольской губернии, подрывали к ней всякое уважение, и, как там писалось, «постоянное взяточничество порождает недоверие не только к полиции, но и правительству вообще». (Там же. Ч. 42. Л. 10 об.). По мнению изучавшего систему правительственного аппарата России П.А.Зайончковского, наиболее широко процветало
в середине XIX века взяточничество и воровство в губернской администрации. (Зайончковский П.А. Указ. соч. С. 143). Хотя, как отмечает исследователь, «всеобщее мздоимство» и «лихоимство» почти не находят своего отражения в официальных документах, в том числе во всеподданнейших отчётах III отделения, даже в них чиновничество отмечается как «наиболее развращённое морально». (Граф А.Х. Бенкендорф о России... (Ежегодные отчёты III отделения и корпуса жандармов) // Красный архив. 1929. Т. 6(37). С. 141—169).
Крестьянская реформа 1861 года и следовавшие за ней другие реформы сохранили не только феодальный господствующий класс, но и прежний российский управленческий аппарат. Волокита и крючкотворство, подчинение человека бумажке, рвачество и коррупция, бравшие своё начало ещё со времён средневековых приказов, в самом «лучшем» виде перешли из России феодальной в Россию капиталистическую. Но бюрократия, естественно, не оставалась полностью неизменной. В ней прослеживается ряд новых, довольно важных черт, отличавших её от управленческого аппарата прежних времён. Хорошо заметен его стремительный численный рост. По подсчётам П.А.Зайончковского, в конце XVIII века общее число чиновников в России составляло 15—16 тыс. человек, следовательно, один чиновник приходился на 2 250 жителей. В 1851 году в стране было уже 74 тыс. чиновников, один чиновник приходился на 929 человек. В 1903 году общее количество чиновников составляло 385 тыс. человек, один чиновник приходился на 335 человек. За XIX столетие, с учётом роста численности населения удельный вес чиновников увеличивается в 7 раз, а общее их количество в 25 раз. (См.: Зайончковский П.А. Указ.соч. С. 221).
Параллельно с ростом численности чиновничества растёт и его сила. Это особенно проявилось в период реформы 1861 года, когда императорская власть, опираясь на аппарат, смогла осуществить давление на землевладельческое дворянство. Подмечено, что, несмотря на значительную долю дворянства в среде правящей бюрократии, у него имелись и свои специфические экономические интересы. Ещё с XVIII века сословно-бюрократические верхи предпочитали накопление денежного капитала, причём наживали его как легальными, так и нелегальными путями. Поэтому, в отличие от поместного дворянства, они были в большей степени заинтересованы в развитии товарно-денежных отношений. Среди них имелись значительные силы, желавшие развития отечественных мануфактур и фабрик, соответственно, ограждения отечественного производства от зарубежной конкуренции, что выражалось в проведении покровительственной таможенной политики. Землевладельческое дворянство было заинтересовано в потреблении более дешёвых иностранных товаров и в экспорте своего сельскохозяйственного сырья. Вторая группа дворян была настроена откровенно антипротекционистски.
В пореформенное время высшая бюрократия проводила госкапиталистическую политику, то есть насаждала капитализм сверху. Складывалась довольно противоречивая картина. Феодальный по своему составу и методам действий аппарат насильно проводил политику капитализма, причём так, что в России складывалось крупнейшее в мире государственно-капиталистическое хозяйство, важнейшим компонентом которого было железнодорожное хозяйство. Между государственным капитализмом и частным капиталом имелись свои противоречия и проблемы, точно так же как имелись противоречия между госкапитализмом и помещичьим хозяйством. Таким образом, конфликт в верхах не только не затухал, но имел тенденцию ко всё большему обострению, что заметно ослабляло господствующие круги. Противоречия между дворянством и буржуазией и в начале XX века были довольно значительными. Даже в период Первой мировой войны, как известно, весьма обострившей внутрироссийские проблемы, один из идеологов русского дворянства, видный психиатр П.И.Ковалевский подчёркивал: «Прежние помещики, имея рабов, своею кровью защищали отечество, нынешние капиталисты не желают жертвовать своею кровию. Они не прочь на боевом поле видеть дворян и крестьян, но не для защиты нации, а для защиты своих капиталов». (Ковалевский П.И. Психология русской нации. — Б. м и г. изд. С. 11). Среди русских дворян имелись довольно значительные антикапиталистические слои, по-разному видевшие перспективы развития страны. В начале XX века были и те, кто видел идеал в прошлом, в дореформенной России. В 1902 году в специальной записке, направленной на имя Николая II, В.П.Мещерский решительно осуждал политику правительства после 1861 года и представлял её как цепь сплошных ошибок. (См.: Соловьев Ю.Б. Самодержавие и дворянство в 1902—1907 гг. —Л., 1981. С. 69).
В стане консерваторов были и более резкие выступления против реформы. В феврале 1901 года, когда отмечалось её сорокалетие, «Московские ведомости» называли Положение 19 февраля 1861 г. жестокой ошибкой кабинетных теоретиков, подражавших пресловутой свободе Запада и обнаруживших за 40 лет свою совершенную непригодность.
Отношение к реформе 1861 года чётко противопоставило позиции различных общественно-политических течений. Резкая критика в её адрес раздавалась в среде крайних консерваторов, считавших её ошибкой, тогда как более умеренные консерваторы предпочитали писать о преждевременности реформы. Левые силы критиковали реформу как запоздалую и половинчатую, в то время как в либеральной печати, чем дальше, тем больше, проводится идея «великих реформ». Но и среди либералов не было полного единства. Весьма критично относился к реформе 1861 года крупнейший русский историк С.М.Соловьев.
Православная церковь в то время переживала кризис, и о её проблемах писали многие современники, например, Ф.М.Достоевский. Моральный вес церкви падает, в её среде заметно возрастающее брожение. Отмечены противоречия между выходцами из духовной среды и крестьянства и дворянами. Серьёзным свидетельством кризиса церкви стало неповиновение и даже откровенные бунты в церковных учебных заведениях как средних, так и высших — духовных академиях. Прослеживается отставание и в области богословия, его подчинённость зарубежному, например немецкому, богословию. (См.: ГАРФ. Ф. 550. Оп. 1. Д. 435. Л. 8 об. — 9). С увеличением проблем самодержавия его неразрывность с православной церковью ослабляла позиции церкви, которая пытается усилить свою самостоятельность. Когда 17 апреля 1905 года был издан указ о веротерпимости, правительство, как свидетельствуют исследователи, не просчитало его последствий. Начался массовый переход из православия в католицизм, мусульманство и протестантство. Руководство православной церкви было не готово к такому ходу событий. Привыкшая к многолетнему покровительству, православная церковь не выдерживала конкуренции с другими конфессиями и теряла паству.
Обострявшиеся религиозные проблемы имели прямую связь с разраставшимся национальным вопросом. Самым крупным национальным движением в России XIX века было польское, выразившее себя в таких выступлениях, как восстания 1830—1831 и 1863—1864 годов. В начале XX века заявили о себе украинское, грузинское, армянское и другие национальные движения, становившиеся все более и более организованными. Кроме общих причин, способствовавших заметному накалу межнациональных противоречий, были и несомненные просчёты в национальной политике. Русификация, которая имела и позитивные черты, поскольку приобщала представителей различных народностей к русской культуре, нередко проводилась насильственным путём и приносила больше вреда, чем пользы.
В 70-х годах XIX века были закрыты сотни молдавских православных церквей и уничтожены церковно-богослужебные книги на молдавском языке. Как писал один из исследователей этой проблемы Н.Н.Дурново, «в начале 1870-х годов наше духовное ведомство ополчилось на всегда верных и преданных нам молдаван...». И далее: «молдавский народ в Бессарабии, благодаря насильственной русификации, был обращён в орду тёмных и немых рабов, не знающих грамоты...». (Русская панславистская политика на православном Востоке и в России. — М., 1908. С. 6, 10). Эти акции заметно ослабили прорусские симпатии в Молдавии и проложили дорогу к иннокентиевщине начала XX века. Примерно такие же издержки русификации наблюдались и в Грузии, где также проводилась политика ущемления грузинского языка и грузинской церкви.
Самостоятельным вопросом был в России и еврейский. Жозеф де Местр, бывший посланником сардинского двора в России в начале XIX века, обратил внимание на то, что большинство евреев сконцентрировалось в России, и это может повлечь за собой будущие конфликты. Обострение еврейского вопроса замечается в начале 80-х годов, и погромы, которые в то время происходили, связывают с деятельностью тогдашнего министра внутренних дел Н.П.Игнатьева. Именно с этого времени начинается массовая эмиграция евреев преимущественно в США. Циркуляр нового министра внутренних дел Д.А.Толстого предписал властям не допускать повторения таких беспорядков, и временно ситуация успокоилась. Но в XX век Россия вошла как страна множества еврейских погромов, что, среди прочего, привело к напряжённым отношениям между рядом международных еврейских организаций и царским правительством и к влиянию этих организаций на общественное мнение и руководство ряда стран. Правительство США сделало представление России, что вызвало недовольство в разных российских инстанциях.
Действительно, некоторые внутренние вопросы постепенно перерастали в международные. У России имелись не затухающие территориальные проблемы с Австро-Венгрией, Румынией, Турцией и другими странами. В конце XIX века произошла переориентация российского правительства на союз с Францией, усилилось противостояние с Германией и Австро-Венгрией. Территориальное расширение страны к началу XX века прекратилось, более того, Россия продала по весьма низкой цене Аляску, а затем в результате неудачной Русско-японской войны понесла территориальные потери на Дальнем Востоке. За немногим более полустолетия Россия, некогда сильнейшая держава Европы и Азии, терпит поражение в трёх войнах: в Крымской, Русско-японской и, фактически, в Первой мировой.
Особенно заметно усиление экономической зависимости страны от зарубежного капитала. Поначалу в этом отношении Россия была теснее связана с Германией. Но протекционистский курс российского правительства и недовольство германского руководства франко-русским сближением привели к тому, что в 1887 году германский канцлер О.Бисмарк организовал противодействие облигациям русских займов, размещавшихся главным образом на немецком фондовом рынке. Германские власти самым неприкрытым образом стремились обанкротить русскую казну и запретили своим государственным кредитным учреждениям выдавать ссуды под залог русских ценных бумаг, объявленных ненадёжными. Сброс русских бумаг привёл к падению их стоимости, что было явным свидетельством подчинённого положения русских финансов.
Россию спасла Франция. Французские финансисты не только помогли России, но и сами заработали крупные суммы, тогда как немецкие держатели понесли большие убытки. Кредитная зависимость России от Германии была ликвидирована, но была заменена зависимостью от Франции. Нехватка капиталов была хронической и сопровождала Россию постоянно. Если бы не очередная помощь России со стороны Франции, в 1905 году осуществившей новое вливание капиталов, то страну ожидали бы более крупные потрясения. Внешний долг, однако, постоянно возрастал. В.И.Ленин в 1916 году подчёркивал, что четыре страны — Англия, Франция, США и Германия — имели почти 80% всемирного финансового капитала. И отмечал: «Почти весь остальной мир, так или иначе, играет роль должника и данника этих стран — международных банкиров, этих четырех „столпов” всемирного финансового капитала». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 7. С. 358). К числу этих должников и данников относилась, прежде всего, Россия. В 1914 году внешние государственные займы страны составляли 4,6 млрд. руб. (из них — Франции 3 млрд.), гарантированные железнодорожные займы — 1,5 млрд. руб. (из них на Германию приходилось больше всего — более 0,5 млрд. руб.), что же касается военных кредитов за 1914—1917 годы, то они составляли более 7,2 млрд. руб.
Таким образом, долги страны исчислялись поистине колоссальными суммами. Для сравнения можно отметить, то все ресурсы Государственного банка России в 1914 году составляли 1,2 млрд. руб., вклады же в государственных сберегательных кассах — 1,7 млрд. руб., собственные капиталы акционерных коммерческих банков — 0,8 млрд. руб., а их вклады и текущие счета — 2,5 млрд. руб., собственные же капиталы обществ взаимного кредита и городских банков составляли всего лишь 0,2 млрд. руб., а их вклады и текущие счета — 0,8 млрд. руб. В начале XX века российские банки откровенно проявляли свои претензии на руководство экономической жизнью, но сами они, как бы ни дискутировался этот вопрос в литературе, несомненно, находились в подчинении у иностранных банков. Впервые прибегнув к заграничным государственным займам в XVIII веке, российское правительство в начале XX века существовать без них уже не могло. По различным данным, иностранные капиталисты контролировали от 20 до 40% русских капиталов, особенно значительным было их влияние в частных банках. Проникновение иностранных капиталов становилось всё более интенсивным и нередко приобретало характер колонизации страны. Поэтому борьба против крупного отечественного и иностранного капитала была одной из задач надвигающейся революции. Тем более, что из самой России шёл нарастающий отток внутренних накоплений. Если в 1911 году из страны ушло 182 млн. руб., то в 1912-м уже — 332, а в 1913-м — 578 млн. руб.
Положение о том, что Россия XIX — начала XX века стремительно преодолевала давнее историческое отставание от стран Запада, далеко не подтверждается обращением к конкретным фактам. Известна широчайшая безграмотность населения страны, и факт её вхождения в XX век почти с 80% неграмотного населения не мог не озадачивать. Можно привести множество примеров роста числа школ, гимназий, реальных и прочих училищ, высших учебных заведений. Но сами эти показатели говорят не обо всём. Сравнение с другими странами совсем не в пользу России. Если обратиться к данным о числе неграмотных на 1 000 рекрутов в 1875, 1894 и 1911 годах, то в Германии будут следующие показатели — 24, 3,8 и 0,2, в Швейцарии — 46, 38 и 5, в Нидерландах — 123, 65 и 14, во Франции — 161, 87 и 33, в Италии — 520, 403 и 306, в России — 784, 708 и 617. Таким образом, если в Первую мировую войну германские солдаты вступили поголовно грамотными, то в России большинство армии состояло из неграмотных солдат. Разительны темпы ликвидации неграмотности по названным странам. С 1875 по 1911 год в Германии неграмотность солдат сократилась в 100 раз, в Швейцарии и Нидерландах — в 9, во Франции — в 5 раз, в Италии — на 37%, в России — только на 25%. Журнал «Вестник воспитания» в 1906 году предсказывал, что при тех темпах ликвидации неграмотности в России для достижения полной грамотности мужчин понадобится 180 лет, а женщин — 280 лет.
Такова картина по одному из важнейших показателей развития. Российское правительство об этом хорошо знало, и нельзя сказать, чтобы оно равнодушно воспринимало такую ситуацию. Но даже краткий обзор действий императорской России в XIX — начале XX века позволяет сделать убедительные заключения. Александр I — победитель Наполеона, начавший как реформатор и, можно сказать, как либерал, кончил всепроникающей аракчеевщиной. Николай I своё царствование провёл под лозунгом последовательного охранительства и традиционализма. Александр II, несомненно, самый крупный реформатор на русском престоле после Петра I, осуществил свою главную реформу через 6 лет после воцарения, а уже через несколько лет хорошо знавший его князь В.П.Мещерский писал о разочарованности царя реформами. (См.: Мещерский В.П. Указ. соч. Ч. 1. С. 434—435; Литвак Б.Г. Указ. соч. С. 284—285). Александр II стал реформатором поневоле, под влиянием объективных факторов. Но свои действия он сочетал с усиливающейся репрессивной системой. Насилие над московскими студентами в 1857 году, совершённое полицией, правительство осудило. А в 1861 году полиция и охотнорядцы устроили самое настоящее побоище студентов Москвы у гостиницы «Дрезден» («битва под „Дрезденом”»), и оно не получило нареканий со стороны властей. Это был год не только реформы 1861 года, но и расстрелов бездненских и кандеевских крестьян, массовых арестов петербургских и московских студентов. В 1862 году был арестован Н.Г.Чернышевский, состоялся «Процесс 32», массовые аресты сопровождали всё царствование царя-реформатора. При Александре II аресты и осуждения по политическим мотивам были более частыми и многочисленными, чем при его отце Николае I. Александр II был категорическим противником конституции, и при нём, несмотря на различного рода реформы, российский режим считался самым жёстким в Европе, что продолжилось и при его сыне Александре III. Это было засвидетельствовано и иностранными авторами, например, американцем Д.Кеннаном. Он писал, что русские революционеры «самые мужественные и самые великодушные типы мужчин и женщин, каких я когда-либо знавал». (Кеннан Д. Сибирь и ссылка. Т. 2. — Ростов-на-Дону, б. г. изд. С. 628).
Этих людей тысячами ссылали в самые отдалённые уголки империи, вынуждали эмигрировать и царь-реформатор, и его сын Александр III, ещё более ужесточивший политический режим после 1 марта 1881 года.
Действительно, события 1 марта 1881 года были неординарными. Было над чем задуматься, у властей имелись основания для колебаний. Но кто мешал приступить к преобразованиям, допустим, через три-четыре года, или в 1894 году, когда престол занял Николай II? В публичной речи 17 января 1895 года Николай II категорически выступил против любого ограничения самодержавия. Слова царя о «бессмысленных мечтаниях» по поводу предложения конституции обошли всю Россию. Но, пожалуй, в большей степени широкие слои общества поняли, что представляет собой новый царь, на другом примере. В апреле 1895 года вспыхнула стихийная стачка на Большой мануфактуре в Ярославле. Власти привлекли против забастовщиков стоявший неподалеку Фанагорийский полк, который открыл огонь по рабочим. И за десять лет до массового расстрела 9 января 1905 года Николай II объявил благодарность «молодцам-фанагорийцам», стрелявшим в рабочих.
В.О.Ключевский говорил, что это будет последнее царствование на Руси. Ещё не было ни Ленского расстрела, ни революции 1905—07 годов, ни Златоустовской бойни 1903 года, ни Ходынки, но крупнейший историк России уже всё понял. Что касается 9 января, то его очевидцы и много позднее подчёркивали: «Такой поступок царя восстановил против него всех, даже ярых монархистов, а главное — простой народ, который всегда смотрит на царя, как на любящего свой народ отца, и предполагал, что все беды, все несчастья происходят только от окружающих царедворцев, которые из личных выгод скрывают всё от царя, а стоит царю всё узнать, и станет всё хорошо». (Квятковская Ю.А., Рашкович М.П. Воспоминания. — Париж, 1937. С. 22). Царь усилил репрессивную систему правления, которая стала показателем не силы, а слабости самодержавной России. Можно сколько угодно спорить о том, была ли Россия парламентской монархией, существовала ли в России конституция, но точку в этих спорах ставят события 3 июня 1907 года, показавшие, кто в стране имел реальную власть, и хочет ли царь ограничения своих полномочий. Кстати, Думу надо рассматривать в сочетании с Государственным советом, низводившим парламентские функции — законодательные, представительные и контрольные — почти до минимума. Вереница кровавых подавлений была важнейшей причиной того, что в феврале 1917 года за царя «не вступился никто». (Булдаков В.П. Имперство и российская революционность. (Критические заметки) // Отечественная история. 1997. № 1. С. 46). В начале XX века самодержавие исчерпало свои реформаторские возможности, и преобразование страны должно было перейти к другим силам. А сил таких было две. Одну из них представляло так называемое общество — промежуточный слой, находившийся между самодержавными верхами и народными массами, и сам народ.
Общество не было единым и делилось на множество различных группировок и течений, среди которых обычно выделяют три наиболее крупные и влиятельные. Эти направления, проявившиеся ещё в эпоху Александра I — консервативное, либеральное и леворадикальное — проходят через всё XIX столетие и выходят в XX.
Консервативное направление, зародившееся в годы александровского либерализма в качестве противовеса ему, выдвинуло из своей среды известных идеологов, к которым относились Н.М.Карамзин, М.Н.Катков, К.Н.Победоносцев и др. Это направление фактически отстаивало интересы землевладельческого дворянства с его нежеланием отказаться от крепостного права в начале XIX века и со стремлением всячески сохранить свои земельные богатства. И политически, и идеологически консерватизм сохранял много феодальных черт и был, конечно, направлением обречённым. Несмотря на попытки консервативных мыслителей К.Н.Леонтьева или Л.А.Тихомирова, резко выступавшего против политической и социальной демократии, обновить теоретический арсенал консерватизма, он более столетия оставался неизменным. Триада, заложенная в «Записке о древней и новой России» Н.М.Карамзина — самодержавие, православие, отечество, — была затем лишь несколько изменена, приобретя подновлённую формулу «официальной народности» — православие, самодержавие, народность. Собственно, с этой установкой в XX век вошло не только самодержавие, но и обслуживавший его консерватизм, который нередко был слит с этим самодержавием. XIX век, при всём том, что его обычно называют веком реформ, был, с точки зрения политической теории и практики России, скорее консервативным, чем либеральным. В XX век и консерватизм, и самодержавие вошли с принципами феодальной идеологии. Н.А.Бердяев в 1904 году подчёркивал: «На эволюции Розанова мы ещё раз убеждаемся в окончательном духовном банкротстве русского консерватизма, в невозможности у нас какой бы то ни было консервативной идеологии». (Бердяев Н. Судьба русского консерватизма // Киносценарии. 1989. № 5. С. 166). И хотя Бердяев рано списывал со счетов русских консерваторов и их идеологию, поскольку были живы В.Мещерский, Л.Тихомиров, С.Шарапов, и им на смену шли деятели типа В.Пуришкевича, определённым образом перегруппировавшиеся после 1905 года консервативные силы. Но будущего это направление не имело.
Отцом русского либерализма как организованного направления, по существу, был сам Александр I, его представляли такие столпы государственной администрации, как М.М.Сперанский, Н.А.Милютин, а также К.Д.Кавелин, Б.Н.Чичерин, П.Н.Милюков и др. Казалось бы, русский либерализм обслуживал передовую капиталистическую идею, и ему суждено возрастающее влияние на широкие слои населения. Однако прочной социальной поддержки он не получил. Для главной фигуры тогдашней России — бедного крестьянина — капиталист, который представал в виде кулака, арендатора, ростовщика, был не меньшей опасностью, нежели столь привычный для него помещик, с которым взаимоотношения были даже несколько проще, чем с прижимистым и вездесущим сельским буржуа. Примечательно, что в начале XX века русский консерватизм, несмотря на то, что в состав этого направления входил и такой великий писатель, как Ф.М.Достоевский, не имел почти никакого международного политического влияния и был предназначен для внутреннего потребления. Русский же либерализм носил характер догоняющей, подражательной идеологии и за пределами России имел воздействие не большее, чем консерватизм. В самой России лозунг «Вперед, к победе капитализма!» в начале XX века имел незначительное число сторонников. Не поддерживала его и великая русская литература.
Третье общественно-политическое направление — русский левый радикализм заявил о себе тоже при Александре I, и в 20-х годы можно говорить о зарождении русского революционного движения как внутренней потребности русского общества и как реакции на резкий поворот в 1820 году. Российское революционное движение зародилось в верхах, его представителями были дворяне, нередко из довольно родовитых семейств. Но будучи изначально дворянским, русское революционное движение в первое время отчётливо ставило задачи буржуазной революции. Лишь в конце 40-х годов XIX века в нём заметны ростки новой идеологии, которая получила название русского (крестьянского, общинного) социализма. Примечательно, что к нему пришло почти одновременно несколько деятелей русского освободительного движения — А.И.Герцен, М.А.Бакунин, М.А.Фонвизин и некоторые петрашевцы. Появление теории русского крестьянского социализма свидетельствовало о неудовлетворённости её создателей господствовавшими тогда феодальными порядками и вероятным переходом страны к нежеланному ими капитализму.
Тот факт, что эта теория стала преобладать в русском революционном движении сразу после крестьянской реформы 1861 года, не мог быть случайностью и свидетельствовал о решительном неприятии его деятелями капиталистического пути развития страны. Сумма коллизий социального, национального и политического характера, накапливавшихся в пореформенный период, вела к усилению этой идеологии во всё более широких слоях русского общества, что свидетельствовало о наличии для неё благодатной почвы. Русское революционное движение развивалось в крайне неблагоприятных политических условиях, в рамках многолетнего подполья, тем не менее, рост его был постоянным и весьма значительным. Если исходить из известного ленинского положения о трёх этапах российского освободительного движения, то за первые 35 лет (1825—1861 гг.) исследователи выявили около 1 тыс. деятелей революционного движения, по нашим подсчетам — 974, не считая участников польского освободительного движения.
За следующие 35 лет (1861—1895 гг.) удалось выявить примерно 25 тыс. деятелей русского революционного движения, произошёл рост в 25 раз. Но ещё более стремительно возросло число участников революционного движения позже. Летом 1917 года в левых революционных организациях и партиях состояло примерно 1 млн. 200 тыс. членов, причём наиболее многочисленной была партия эсеров. Всего же участников революционного движения с 1895 по 1917 год было значительно больше. Их число увеличивалось фактически в геометрической прогрессии, что не могло быть фактором случайности и отражало закономерности развития русского общества.
Русский левый радикализм не был абсолютно цельным общественно-политическим направлением. В нём прослеживается несколько течений, из которых наиболее значительными были социально-революционное, социал-демократическое и анархистское. Социально-революционное течение поначалу было представлено деятелями народнического плана и строило свои концепции на неприятии русского капитализма. Один из видных представителей либерального крыла русского народничества В.П.Воронцов развитие капитализма в России рассматривал как явление вредное, регрессивное и искусственно насаждаемое правительством. При том, что народнические концепции шли вразрез с реальными процессами в стране, в них нашли отражение и некоторые верные наблюдения, В.П.Воронцов, признавая позитивные достижения капитализма на Западе, полагал, что в России сконцентрировались отрицательные стороны международной, капиталистической эволюции хозяйства, что страна будет находиться в подчинённом положении, и потому русский капитализм не может быть движущей силой ни в экономике, ни в политике. Он считал, что капиталистическим путём Россия не сможет достичь должной степени промышленного развития.
Вступившие в полемику с народниками молодые русские социал-демократы, увидевшие реальные плоды русского капитализма, рассматривали его как явление неизбежное, но временное, которое сменят другие отношения антиэксплуататорского характера. Русские социал-демократы взяли за основу учение К.Маркса и считали его вполне применимым для своей страны. Интересные свидетельства оставил С.Н.Булгаков — видный религиозный философ.
В 1904 году он писал: «После томительного удушья 80-х годов марксизм явился источником бодрости и деятельного оптимизма, боевым кличем молодой России, как бы её общественным бродилом. Он усвоил и с настойчивой энергией пропагандировал определённый, освящённый вековым опытом Запада практический способ действий, а вместе с тем он оживил упавшую было в русском обществе веру в близость национального возрождения, указывая в экономической европеизации России верный путь к этому возрождению». (Булгаков С. От марксизма к идеализму. Сб. статей (1896—1903). — СПб., 1904. С. VII).
Именно представители леворадикального направления разработали наиболее приемлемую для большинства крестьянства, выступавшего против частной собственности на землю, аграрную программу. Они же разработали и наиболее устраивавшую нерусское население страны национальную программу, основанную на лозунге права наций на самоопределение и принципе федерализма, первоначально принятого партией эсеров. Социал-демократы создали программу по рабочему вопросу, соответствующую требованиям рабочего класса. Левая Россия предложила и новую форму государственного устройства в виде республики Советов ещё в 1905 году, организовав 62 Совета, тесно связанных с традициями сельской общины и волостных сходов. Примечательно, что даже в рядах послеоктябрьской эмиграции, в целом весьма поправевшей, были слои, прежде всего сменовеховцев и евразийцев, видевшие в русской революции очистительную бурю, которая одна «могла вывести Россию к новой жизни и которой необходимо поэтому подчиниться». (Омельченко Н.А. Русский опыт. Революция 1917 года в России и политическая практика большевизма в общественно-политической мысли российского зарубежья (1917 — начало 1930-х гг.). — М., 1995. С. 37).
Вместе с тем, в целом русское общественное движение было расколото не только на три основные общественно-политические направления. Чёткие различия обозначились и внутри каждого из них. Причины этих расколов были различными. Если обратиться к левому направлению, то между большевиками, сен-симонистами, эсерами-эгалитаристами, меньшевиками-фурьеристами и анархистами-антиэтатистами имелись, конечно, и серьёзные теоретические различия. К ним добавились организационные разногласия и постоянная работа охранки, делавшей всё для разобщения сил левого фланга. Всё это стало одним из источников затянувшейся Гражданской войны. Хотя нужно отметить и более ранние попытки объединения левых и левоцентристских организаций и партий. На Парижскую конференцию в сентябре 1904 года было приглашено 18 революционных и либеральных организаций, но приглашение приняли лишь 8. Уже тогда было ясно, что объединить революционеров и либералов не удастся. И в этих условиях свою судьбу постепенно предпочитают самостоятельно решать довольно широкие народные массы.
Собственно, очередной общественный подъём отмечается ещё с 1891 года, толчком к которому стал сильный голод, а поводом — ряд общественных акций. Особенность этого подъёма в том, что он не имеет аналогов в российской истории по своей продолжительности и степени вовлечения различных людских потоков. Подъём продолжался с 1891 до революции 1905—07 годов включительно. Он сопровождался небывалым ростом рабочего движения, прежде всего стачечной борьбой. Если в 1881—1890 годы было учтено примерно 450 различных выступлений рабочих, то лишь в 1901 году было 353 стачки, а в 1903-м этих стачек было уже 1 382. Мировой аграрный кризис и стремительное падение цен на хлеб при завышенных земельных ценах больно ударили по крестьянству и вызвали небывалое за всё пореформенное время крестьянское движение.
Крестьянское восстание, начавшееся весной 1902 года в Полтавской и Харьковской губерниях, охватило 174 сельские общины и повлияло на многие другие губернии страны. Не случайно около тысячи крестьян было предано суду. Это восстание произошло за три года до начала революции 1905 года. Октябрьской революции 1917 года тоже предшествовало широкое крестьянское движение. В этих условиях нечего удивляться тому, что участники рабочего и крестьянского движений предпочли объединиться не с консерваторами и либералами, стремившимися к совместным выступлениям, а с деятелями революционного направления, уже давно проводившими агитацию в народе.
Примечательно, что и за рубежом деятели русского революционного движения имели значительно большую общественную поддержку, нежели русские либералы и консерваторы. В международном анархистском движении лидерами были русские революционеры М.Бакунин, П.Кропоткин, В.Черкезов. Основательное влияние в различных левых зарубежных организациях имели народовольцы, а затем и социалисты-революционеры. Русские социал-демократы занимали серьёзные позиции во II Интернационале и оказывали заметное влияние на развитие теории марксизма. В защиту русских революционеров открыто выступали выдающиеся писатели В.Гюго, Ж.Верн, Б.Шоу, О.Уайльд, М.Твен и др. Марк Твен с восхищением писал о русских революционерах, подчёркивая при этом: «Какое величие души! Я думаю, только жестокий русский деспотизм мог породить таких людей! По доброй воле пойти на жизнь, полную мучений, и в конце концов на смерть только ради блага других — такого мученичества, я думаю, не знала ни одна страна, кроме России».
Несмотря на то, что царское правительство с каждым годом усиливало борьбу с революционным движением, всячески преследовало его деятелей, вес и влияние революционной России с каждым годом возрастали. В условиях, которые создавались для социальной и политической революции, верх могла взять лишь общественная сила, основательно к этой революции подготовившаяся. И поэтому нужно было не преграждать дорогу революции, что было бессмысленно, а действительно к ней готовиться. И подготовились к ней именно левые силы, имевшие более привлекательные программы, наладившие связи в массах и обладавшие организациями и партиями. Любопытно, что в середине ноября 1916 года великий князь Михаил Михайлович направил из Лондона письмо Николаю II, где отмечал: «Я только что возвратился из Букингемского дворца. Жоржи (английский король Георг. — В.Г.) очень огорчён политическим положением в России. Агенты Интеллидженс Сервис, обычно очень хорошо осведомлённые, предсказывают в России революцию. Я искренне надеюсь, Ники, что ты найдёшь возможным удовлетворить справедливые требования народа, пока ещё не поздно». (Боханов А.Н. Сумерки монархии. — М., 1993. С. 244). 15 января 1917 года великий князь Александр Михайлович писал Николаю II: «Недовольство растёт с большой быстротой, и чем дальше, тем шире становится пропасть между Тобой и Твоим народом». (Архив русской революции. № 5—6. — М., 1991. С. 335).
После Февраля 1917 года именно деятели революционного движения пользовались наибольшим доверием в народе, и не случайно выборы в Учредительное собрание дали левым партиям более 85% поддержки. В России не было альтернативы революции. Россия с противоречиями, более значительными, чем в Англии или во Франции накануне их буржуазных революций, не была и не могла стать исключением. Именно Россия породила самую грандиозную революцию XX столетия, и даже такие авторы, как Р.Пайпс, откровенно заявивший о своих либерал-консервативных взглядах, вынуждены были признать русскую революцию «бесспорно самым значительным событием настоящего (ХХ. — В.Г.) столетия». (Пайпс Р. Русская революция. Ч.
Версия для печати
