А.В.Репников. Плата за предательство (новые материалы из архива ФСБ)

В последнее время в кругах историков и архивистов активно обсуждается проблема публикации архивных источников Великой Отечественной войны. Напрямую с ней связана и другая проблема — фальсификация истории Великой Отечественной войны. Этот вопрос давно обсуждается общественностью. В связи с этим обратимся к книге, которая, к сожалению, несмотря на значительный тираж, осталась практически незамеченной. Речь идет о книге Феликса Владимирова «Цена измены», обозначенной на титуле как роман (Владимиров Ф. Цена измены: Роман. — М.: ОАО «Московские учебники и Картолитография», 2006; тираж 3 тыс.). На самом деле её содержание выходит за рамки этого литературного жанра. Это, скорее, роман-хроника, написанный в почти забытом ныне жанре политического детектива и основанный на реальных событиях. Для вдумчивого читателя понятно, что данная книга представляет собой пример работы целой группы профессионалов, часть из которых названа автором среди тех, кому он выносит благодарность за помощь и содействие.

Читая книгу, страницу за страницей, поначалу удивляешься спокойному тону автора, описывающего страшные события минувшей войны. Но потом понимаешь, что в наше время именно так и нужно писать. Спокойно и без пафоса обозначив свою позицию, автор не навязывает своих оценок, даёт читателю возможность самому вслед за героями и антигероями произведения пройти путь от предвоенных лет до наших дней и вынести свой вердикт. Несомненным достоинством книги является и то, что автор не избегает «острых» тем, о чём будет ещё сказано, и не пытается скрыть факты, которые могут вызвать у читателя «неудобные» вопросы.

Это не просто рассказ о пути предателя и той цене, которую он заплатил за измену, или повествование о работе отечественных спецслужб. Это еще и роман-размышление. Сочетание различных жанров, вкрапления в текст фрагментов из ранее засекреченных документов, воспоминаний и публикаций в периодической печати — всё это вызывает неподдельный интерес к книге.

Теперь о сюжете. В 1975 году в центральной прессе промелькнуло сообщение о том, что согласно приговору расстрелян некто Юхновский, гитлеровский палач, который долгое время скрывался под именем Александра Мироненко. Это произошло через 30 лет после того, как отгремели последние залпы Великой Отечественной. Теперь, когда Управление ФСБ по Москве и Московской области рассекретило это уголовное дело, можно, наконец, проследить вслед за сотрудниками спецслужб путь предателя, почти всю войну отслужившего в карательном немецком органе ГФП-721 — тайной полевой полиции. После войны он успешно переписал свою биографию, стал старшим редактором издательства Министерства гражданской авиации и готовил очерки о подвиге советского народа в Великую Отечественную войну. В 1965 году даже стал кандидатом в члены партии. Тогда и произошла осечка, партком потребовал документально подтвердить получение ордена «Славы» и медалей, о чём Мироненко когда-то заявлял. Проведённая проверка выявила расхождения в двух собственноручно написанных им автобиографиях: в одной он писал, что служил в Красной Армии с начала войны, в другой — что до призыва в 1944 г. находился в оккупации на Украине.

Так постепенно начинает раскручиваться клубок, который в итоге приведёт от заслуженного редактора Мироненко к расстреливавшему собственных сограждан молодому Юхновскому. Распутывая этот клубок, оперативники и следователи проехали по 44 населённым пунктам, опросили множество людей, потратили уйму сил и времени и смогли воссоздать не только жизненный путь Мироненко-Юхновского, но и кровавый путь тайной полевой полиции, действовавшей на Украине. В архивах ГФП-721 сохранились копии донесений, в которых немцы педантично фиксировали, сколько людей арестовано, допрошено, избито и казнено. Сотрудникам спецслужб пришлось выдержать самый настоящий поединок, в который превратились сначала беседы, а потом допросы Мироненко. Из помещённых в книге фрагментов допросов хорошо видно, как медленно, отступая под напором неопровержимых улик, Мироненко признавал свои злодеяния. Сначала он отрицал всё. Потом признался, что состоял в тайной полиции, но лишь в качестве переводчика, и утверждал, что никогда не участвовал в избиениях. Спустя некоторое время нехотя признал, что, может быть, кого-то «подтолкнул ногой» или пару раз ударил. Начав с отрицания того, что он присутствовал при расстрелах, в итоге признался, оговариваясь, что сам не стрелял.

Не так прост был этот седовласый старик, писавший многостраничные исповеди для следователей. Возможно, кто-то с долей сочувствия объяснит это тем, что ему не хотелось умирать (статья-то «расстрельная»). А тем, кого он избивал, мучил, убивал — умирать хотелось? В конце концов, как правильно пишет автор книги, «каждый свой выбор делает сам. И Юхновский не исключение — он тоже выбрал свою судьбу». Почему его выбор был именно таким? Наверное, (тут я солидарен с автором) точного ответа на этот вопрос мы никогда не узнаем.

В тексте книги есть попытка дать своеобразную «классификацию» тех, с кем пришлось по долгу службы встречаться сотрудникам группы по розыску военных преступников. В большинстве случаев, те, кто переходил к немцам и верно служил им, были люди малоразвитые, которые «избивали, пытали и расстреливали своих соотечественников так же равнодушно, без угрызений совести, как до войны работали у се-бя на заводе или в колхозе, как резали на своем подворье кур или поросят». Кем-то двигал страх: бывший смоленский полицай, по приказу которого публично расстреляли двенадцать человек, объяснял, что «не хотел служить немцам, но очень их боялся и поэтому, когда его бывший начальник … предложил службу в полиции, не смог отказаться… И тех людей он убивать не хотел, но боялся, что немцы решат, что он слишком мягок или вообще перешёл на сторону партизан» (там же. С. 33). Были откровенные психопаты и садисты, которые при других обстоятельствах закончили бы свой путь в больнице или тюрьме. Были и такие, как «служащий вспомогательной полиции Ефим Сурков», награждённый «за уничтожение большевистского разведчика суммой в размере 100 немецких оккупационных марок и, сверх того, по его просьбе — козой» (там же. С. 191). При этом не исключено, что кто-то мог перейти на сторону противника и по идеологическим мотивам.

В книге отмечается, что среди тех, кто пошел служить немцам, было «несоразмерно много» людей «вполне советских, не знавших другой жизни, бывших пионеров, комсомольцев, общественников, парашютистов, ворошиловских стрелков… Редко у кого были посажены в пристнопамятном тридцать седьмом отцы или братья. Зато попадались люди, носившие до войны форму НКВД» (там же. С. 66). В Дубоссарах «тамошнюю оккупационную полицию возглавил итальянец-эмигрант … давно живший в тех краях … а его ближайшими сообщниками были русский и украинец — оба члены ВКП(б) с 1924 года. Все трое отличались жестокостью и беспощадностью к жертвам» (там же). Среди упомянутых в книге коллаборационистов — профессор физики, археолог, адвокат; советские чиновники и даже артист Всеволод Блюменталь-Тамарин. Комсомольский поэт Константин Долгоненков руководил издававшейся при немцах газетой «Новый путь», а бургомистром Сум стал бывший заведующий отделом Лебединского райкома партии в Сумской области Иван Русанов (там же. С. 68—69). Среди примерно «двухсот пятидесяти разысканных и разоблаченных» главным героем — Алексеем Хромовым преступников «царских офицеров — так вообще ни одного» не было (там же).

Давая показания, Юхновский пытался представить себя слепым исполнителем воли отца, пристроившего его в полицию. 16-летний Саша Юхновский завоевал у немцев авторитет, был зачислен на все виды довольствия и получил пистолет. В марте 1942-го в Ромны прибыл штаб тайной полевой полиции — ГФП. Отец пристроил туда сына переводчиком. Что двигало подростком, который всё больше «замазывал» себя кровью соотечественников? Страх показаться «слишком добрым», или же вера в то, что «новый порядок» пришёл навсегда, а значит, нужно любой ценой доказать свою незаменимость. В разговоры отца о том, что немцы дадут Украине возможность самостоятельно и свободно развиваться, Юхновский-младший не верил и убежденным украинским националистом не был. К числу «обиженных» советской властью тоже не относился. Безвольным исполнителем воли отца его представить трудно, ведь он не просто «прислуживал» немцам, но и (по воспоминаниям тех, кто в тот период служил вместе с ним) делал всё, чтобы его заметили. И немецкую медаль получил — «За заслуги для восточных народов» (II-го класса), и в Рейх в качестве поощрения съездил.

Можно допустить, опираясь на приведённый в книге психологический портрет, что Александр презирал не только земляков (известен факт, как он мстительно ударил по лицу учителя, когда-то критически отозвавшегося о его поэтических опытах), но и украинцев, служивших немцам вместе с ним. А вот, что говорили свидетели о деяниях Александра: «Юхновский бил эту женщину резиновой дубинкой по голове и спине, а ногой ударял в низ живота, он же таскал её за волосы. Примерно, через два часа я видел, как Юхновский вместе с другими сотрудниками ГФП волокли эту женщину из комнаты допросов в коридор, идти и стоять она не могла. Эта женщина была полураздета, из её низа живота текла кровь» (там же. С. 125). Свидетель М.А.Хмиль вспоминал: «Я просил Сашу, чтобы он меня не бил, говорил, что ни в чём не виноват, даже вставал перед ним на колени, но он был неумолим… Переводчик Саша … допрашивал меня и избивал с азартом и инициативой» (там же. С. 109).

Под давлением улик Мироненко признается, что ему «приходилось избивать арестованных мужчин и женщин резиновой дубинкой» (там же. С. 126). Выяснилось, что он лично убивал. Для получения свидетельств этого к делу подключили коллег из службы безопасности ГДР, получив неопровержимые доказательства. В итоге Юхновский признал своё участие в массовых казнях советских людей.

Тема подвига и предательства в период Великой Отечественной войны не нова. Звучала во многих фильмах. Можно вспомнить и известнейший цикл о «Резиденте», и фильм «Восхождение» Ларисы Шепитько. В свое время Юлиан Семенов написал роман «Противостояние», по которому был снят многосерийный фильм. В романе Владимирова также исследуется схватка между бывшим предателем Родины и теми, кто его ищет. На страницах книги Юлиана Семенова всплывает тема 37-го года. Присутствует эта тема и на страницах романа Владимирова: «Много тогда невинных людей пострадало. Но сам знаешь, органы государственной безопасности — это всего лишь рука государства. А решения принимает голова. И не дай бог, чтобы по-другому было….», — говорит один герой другому (там же. С. 19). Упоминается о печальной судьбе «кумира всех мальчишек Советской России» — генерала Китаева (там же. С. 31). Реально и воспоминание Хромова о том, как он рассматривал в 30-е годы фотографии в учебнике истории, причём некоторые из них были перечеркнуты, а у военных были выколоты глаза (там же. С. 47). Пишет автор и о том, что на присоединенных землях Западной Украины Советская власть повела себя «не самым лучшим и умным образом» (там же. С. 34). Только можно ли оправдать ссылками на «37-й год», соучастие вот в этом: «В мае 43-го два немецких офицера вытащили из легковой машины девочку лет 10—12 и потащили к стволу шахты. Она упиралась изо всех сил и кричала: «Ой, дядечка, не стреляйте!». Крики раздавались долго, потом я услышал выстрел, и девочка перестала кричать». Летом 43-го в шахту сбросили двух живых детей. А сторож ремонтной базы засвидетельствовал, что к этому адскому «котлу» неоднократно привозили женщин с грудными детьми на руках. Матерей убивали, младенцы же живыми падали вслед за ними.

Есть у Владимирова рассуждения о сочувствии и прощении: «Можно, конечно, думать и так: нельзя простить предательство, нельзя простить измену, нельзя простить убийства и пытки, но можно простить старика, который и так всю жизнь прожил в страхе и скоро умрёт своей смертью. Зачем его тревожить? Это всё понятно. А как же тогда родные, любимые, друзья и родственники убитых и замученных советских патриотов, людей, которые тоже могли бы жить до старости, растить внуков и детей? Их жажда мести вполне справедлива. А мы — государственные органы должны сделать так, чтобы каждый получил по заслугам и не пострадал невинный» (там же. С. 83).

Ещё одна цитата из книги о тех, кто, перейдя на сторону немцев, сражался на Восточном фронте: «Вряд ли они, стреляя в красноармейцев и партизан, не понимали, что потенциально могли стрелять в собственных отцов или матерей, братьев или сестёр, сыновей и дочерей, которые не имели отношения к преступлениям режима, а, скорее, были его жертвами... власовцы воевали не против сталинизма, а против собственного народа и власовская команда была всего лишь послушным винтиком в гитлеровской захватнической машине» (там же. С. 197). Не случайно и в настоящее время бывшие власовцы предпочитают говорить о неких абстрактных «большевиках», с которыми они сражались.

В воспоминаниях, приведённых в книге Владимирова, полковник Хромов ведёт мысленную полемику с неким обобщенным образом предателя: «Это ты, мерзко ухмыляясь, сотни раз по ночам открывал ворота осаждённых городов. Это по твоим следам шли на Русь… открывал дорогу ордынцам. Ты кланялся полякам и ливонцам в годы Смуты. Ты подобострастно взирал на колонны Наполеона… А потом, в сорок первом, ты встретил фашистов хлебом-солью» (там же. С. 45). Не вдаваясь в философские рассуждения, задам вопрос: «Разве легко было жить в эпоху Ивана IV, в Смуту или при Петре I, которого некоторые горячие головы вообще нарекли «антихристом»»? Так почему же тех, кто в то время «вёл врагов на русскую землю», никто не объявит борцами с деспотизмом Грозного или Петра. Впрочем, попытки такого рода уже имеются. В книге приводится фрагмент из публикации осуществлённой НТС: «Вспомним череду западников-перебежчиков, начало которой положил брат Александра Невского князь Андрей Ярославич, побывавший на службе у шведского короля, продолжил тираноборец Андрей Курбский, художественно оформил Гоголь в образе Андрея «Тараса Бульбы». Явно не случайно Власов оказался в этом ряду не просто Андреем, а Андреем Андреевичем» (там же. С. 163). У каждого свои примеры для подражания…

Преклонение перед силой несут строки из другой НТСовской публикации: «Сильнейшее впечатление … производил сам вид немецких освободителей: могучая техника, уверенность в себе, непредставимые по советским понятиям обмундирование и рацион (от кофе в термосах до презервативов» (там же). Жаль, что Владимиров не приводит фамилию автора, восхищавшегося наличием у немцев средств контрацепции, ведь в своём рвении тот даже не подумал о том, что написал. Тема насилия над советскими женщинами долгие годы скрывалась (в том числе, как нам кажется, и в силу природного стыда и нежелания спекулировать на горе своего народа).

Вот несколько фактов из книги современного исследователя: «В Витебске, например, полевой комендант приказал девушкам в возрасте от 14 до 25 лет явиться в комендатуру якобы для назначения на работу. На деле же самые молодые и привлекательные из них силой оружия были отправлены в дома терпимости»; «Всех наших женщин согнали в школу и устроили там публичный дом. Туда приходили офицеры и под страхом оружия насиловали женщин и девушек. 5 офицеров коллективно изнасиловали колхозницу Т. в присутствии двух её дочерей»; «в украинском селе Бородаевка Днепропетровской области фашисты изнасиловали поголовно всех женщин и девушек. В деревне Березовка Смоленской области пьяные немецкие солдаты изнасиловали и увели с собой всех женщин и девушек в возрасте от 16 до 30 лет» и т. д. (Казаринов О.И. Неизвестные лики войны. Между жизнью и смертью. — М., 2005. С.251—252).

Цитата из явки с повинной районного проводника ОУН Ивана Реванюка: «Кубик»… подскочил к пленной и острым концом палки начал тыкать ей между ногами, пока не загнал сосновый кол в половой орган девушки… Из села Волковыя в одну из ночей привели в лес целую семью. Долго издевались над несчастными людьми. Затем, увидев, что жена главы семьи беременна, «Варнак» разрезал ей живот, вырвал из него плод, а вместо него затолкал живого кролика… За что с ними так, никто не сказал» (Владимиров Ф. Цена измены... С. 58).

Представляет интерес статистика из рассекреченных материалов КГБ СССР, приведённая в книге, и дающая точные цифры прошедших проверку (на 1 октября 1944 г.) бывших военнослужащих Красной Армии, побывавших в плену или в окружении. Указано, что прошло проверку 302 992 человека, из которых полностью сняты подозрения с 267 707 человек (88,96%); приводятся точные данные по умершим, арестованным, отправленным в госпитали и штрафбаты. Не меньший интерес представляют и данные по репатриантам. К 1 марта 1946 года было репатриировано 4 199 488 советских граждан (2 660 013 гражданских и 1 539 475 военнопленных), из них 1 846 802 поступило из зон действия советских войск за границей и 2 352 686 принято от англо-американцев и прибыло из других стран. Из прошедших проверку передано НКВД 226 127 человек (14,69%). Всего в 1946—1947 годы на спецпоселение поступило 148 079 власовцев и других пособников оккупантов… На 1 января 1953 года на спецпоселении оставалось 56 746 власовцев, 93 446 были освобождены в 1951—1952 годы по отбытии срока. Замечу, что освобождены они были ещё при жизни И.В.Сталина.

У читателя, возможно, вызовет удивление негативное упоминание в книге людей, известных сегодня, как историки и правозащитники. На 208 странице книги негативно упомянут некий Рутыч. Тот самый, который пишет статьи и книги на исторические темы (Рутыч Н.Н. Думская монархия: Статьи разных лет. — СПб., 1993; Он же. Белый фронт генерала Юденича: Биографии чинов Северо-Западной армии. — М., 2002), передаёт в российские библиотеки архивы;* издаёт справочники, посвящённые участникам Белого движения и их воспоминания. Современные исследователи В.С.Измозик* и В.Г.Макаров** пишут о том, что в годы войны Рутыч-Рутченко был офицером СД. Обращаем внимание и на воспоминания председателя НТС В.М.Байдалакова. Вот, что там написано о Н.Н.Рутченко: «В 1941 г. попал в плен (по другим данным сдался добровольно). В годы войны служил в СД. В 1942 вступил в НТС» (Байдалаков В.М. Да возвеличится Россия. Да гибнут наши имена… Воспоминания председателя НТС. 1930—1960. — М., 2002. С. 89—90). Байдалаков вспоминает: «Звонит С.П.Рождественский из «Нового Слова». Шлёт ко мне человека из-под Гатчины. Открываю дверь на его звонок — подтянутый брюнет, лет тридцати, интеллигентен, поручик СД. Приехал из русского отряда в рядах войск СД. Представляется — Николай Николаевич Рудченко-Рутич. Рассказывает свою биографию: аспирант исторического факультета, ученик академика Грекова: когда вспыхнула война решил перейти к немцам, для чего «записался» в формировавшийся отряд советских парашютистов, попал таким путем в немецкий тыл, поступил в войска СД, познакомился вскоре в прифронтовой полосе с людьми из НСНП и вступил в его ряды. Хотя биография его была явно приглажена и лакирована, был принят нами в Берлине с распростертыми объятиями — там будет видно» (там же. С. 34).

На 220 странице книги Владимиров избегает упоминания имени «диссидента N», мотивируя это тем, что «он сочувствует карателям, я, извините, — их жертвам», но при желании (благодаря Интернет-поисковику) эти воспоминания легко обнаружить (Кривошеин Н.И. Дань памяти, или «Смотри, жидёнка приморили» // Звезда. 2003. № 4).

В книге содержится масса малоизвестных и никогда ранее не публиковавшихся материалов, представляющих интерес для специалистов. Вместе с тем, как нам кажется, при изложении геополитических планов Гитлера можно было бы обойтись и без цитирования абзаца из такого сомнительного источника, как «беседы» с Германом Раушингом (Владимиров Ф. Цена измены... С. 181). Воспоминания Раушинга, выпущенные в Москве в 1993 году двадцатипятитысячным тиражом, критически оцениваются историками, к тому же это цитирование ничего нового не добавляет.

Обращу внимание на приведенный в книге фрагмент из статьи Вл.Лещенко «Правосудие и справедливость» (там же. С. 202—205), полный текст которой был помещён в 2004 году в 3 номере «Нового вестника». Автор отмечает, что некоторая часть бывших немецких пособников не подверглась наказанию, а к тем, кто попал в лагерь, тюремщики отнеслись с симпатией и, как ни странно, этих людей начали довольно быстро выпускать. В этом смысле подход советской Фемиды к предателям был куда ближе к аналогичной практике в Западной Европе, нежели к традиционной сталинской карательной политике. Думается, что подобные факты и выводы было бы полезно прокомментировать. Упомянутая же в статье Вл.Лещенко (цитируемой Владимировым) работа Н.Толстого «Жертвы Ялты», изданная за границей, вовсе не «попала» непонятно как в «первые постперестроечные годы в СССР», как пишет Лещенко, а была издана «Воениздатом» в России в 1996 году десятитысячным тиражом (Келин Н.А. Казачья исповедь; Толстой Н.Д. Жертвы Ялты. — М.: Воениздат, 1996).

На наш взгляд, Владимиров справедливо выносит за скобки своего исследования такую тему, как сотрудничество с гитлеровцами деятелей Белого движения и первой волны послереволюционной эмиграции. Проблема эта требует специальной книги. Вместе с тем встречается несколько упоминаний о сотрудничестве с оккупантами церковных иерархов. Тема эта весьма острая. На 51 странице упоминается про сотни осквернённых оккупантами храмов, но ведь оскверняли и разрушали и до войны. Только вот с началом войны многие иерархи православной церкви, священники и миряне поддержали борьбу с врагом.

С начала 90-х годов прошлого века российские журналы и альманахи активно публикуют подборки архивных документов, посвящённые истории государственно-церковных взаимоотношений в советский период. Вышли и получили научное признание монографии историков М.И.Одинцова, М.В.Шкаровского, В.Н.Якунина, О.Ю.Васильевой, А.А.Корнилова, посвященные взаимоотношениям Церкви и власти в военный период. После долгой и кропотливой работы большого числа исследователей, в 2009 году, накануне Дня Победы вышел в свет сборник документов «Русская Православная Церковь в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.». Книга выпущена издательством Крутицкого подворья в серии «Материалы по истории Церкви» в рамках Федеральной целевой программы «Культура России (2006—2010 гг.)». Всего в сборник вошел 221 документ. Объем издания составляет 765 страниц (см.: Русская Православная Церковь в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. Сборник документов / Сост. О.Ю.Васильева, И.И.Кудрявцев, Л.А.Лыкова. Издательство Крутицкого подворья. Общество любителей церковной истории. — М. 2009).

Недавно появились исследования и статьи, показывающие весьма значительный вклад Русской Православной Церкви в дело борьбы с фашизмом (см. специальную монографию В.Якунина (не путать с Глебом Якуниным!) «За веру и отечество». — Самара 1995; статью В.Губанова «Русская Православная Церковь против фашизма» // Русский вестник. 1997. № 23—26, 27 и т. д.). Можно напомнить хотя бы о строительстве танковой колонны «Дмитрий Донской», которая была создана в 1943 году на средства Русской православной церкви, верующих и священнослужителей.

Вот и вопрос — кто же оказался патриотом? Те, кто, помня о взорванных в 1920—1930-е годы храмах и репрессированных священниках, отдавал силы и средства на борьбу с гитлеровцами, или те, кто «От имени русской православной церкви» на страницах коллаборационистской газеты «За родину» провозглашал: «Господи, ниспошли Адольфу Гитлеру силу»?

Нацисты активно использовали факты открытия церквей в пропагандистских целях. Об этом много писала коллаборационистская пресса. Например, выходившая в Орле газета «Речь» писала в статье «Смоленск: Успенский собор» о том, как при большевиках этот собор «воздвигнутый во славу Бога, был превращен ими в антирелигиозный музей», а монахов, которые скрывались «в подземелье собора, как в катакомбах в первые годы христианства», ждал «жестокий допрос и пытки». Но один из них, якобы, «крикнул своим палачам: «…Вижу воинов в светлых одеждах, вижу меч, изгоняющий тьму!» (Речь, 31 января 1943 г. С. 3). Статья заканчивается информацией о том, что после отступления Красной армии «в соборе ведутся богослужения, привлекая большое число верующих» (там же). Противопоставление политики большевиков и нацистов в вопросах религии подчёркивали оккупационные плакаты. На одном из них фотография разорения церкви красноармейцами была перечёркнута накрест и снабжена подписью: «Конец сталинскому безбожию» (Борисов (Ильин) И.В. Оккупационный плакат. — М. 2006. С. 66). На соседней, большей по площади части плаката была помещена фотография молящихся во время богослужения людей с надписью: «Германские власти возвратили вам свободу вероисповедания» (там же).

Есть в книге Владимирова и описание интересных примеров из работы разведки и контрразведки. Например, интересен факт, когда немецких агентов вылавливали по скрепкам из нержавеющей проволоки, которыми скреплялись солдатские книжки. Проволока, которую использовали в СССР, быстро ржавела и через пару месяцев оставляла след на страницах солдатской книжки, а немцы использовали нержавейку (Владимиров Ф. Цена измены... С. 15—16). Другой пример связан с орденом Красной Звезды, которым немцы экипировали свою агентуру. На орденах, выпускавшихся в СССР, солдат был «обут в ботинки и обмотки», а на немецкой фальшивке — «солдат был в сапогах» (там же. С. 17).

И ещё одна информация, приведённая в книге: «Среди взятых в плен Красной Армией солдат вермахта было примерно 60 тысяч поляков, в числе которых — пять генералов. Это не считая того, что два поляка дослужились до генеральских чинов в СС». Комментируя эти сведения автор поясняет, что документы, свидетельствующие об участии бойцов Армии Крайовой в борьбе с белорусскими партизанами, «хранящиеся в московских архивах, в советские времена тщательно скрывались от историков, чтобы не разрушать единство «социалистического лагеря». Да и сейчас их не афишируют…» (там же. С. 217).

Владимиров справедливо отмечает, что «в СССР не было принято писать о коллаборационистах» (там же. С. 216), хотя соответствующие исследования проводились. На Западе за десятилетия возник огромный историографический пласт литературы с «собственным взглядом» на проблему и в результате на смену молчанию («в советских энциклопедиях, как правило, не было даже упоминания о «власовцах»») пришла односторонняя трактовка событий (там же).

А вот ещё одна тема, памятная старшему поколению по популярному кинофильму – захват бежавшими на Тайвань гоминьдановцами танкера «Туапсе». На 209 странице книги приводятся данные о судьбе членов экипажа, которые нельзя читать без боли: «выбили все зубы»; «34 года плена», «покончил с собой», «потерял семьдесят процентов зрения», «избивали изощренно», «двадцать с лишним лет провел в … психбольнице». Это же наши люди, граждане нашей страны! И уже совсем по-другому после всех этих фактов читаются слова главного героя: «…сколько вы наших будете держать, столько и мы ваших продержим. И как вы к нашим будете относиться, так и мы к вашим…» (там же. С. 209). Государство должно уметь защищать своих граждан в любой точке планеты!

Книга Владимирова посвящена не столько Юхновскому-Мироненко, последнюю точку в жизни которого поставила пуля, сколько тем, кто, сражаясь в годы войны с врагом, проявил себя патриотом своей страны. Посвящена она сотрудникам спецслужб. Один из них — полковник КГБ СССР Алексей Васильевич Хромов скоропостижно скончался 1 августа 1991 года от сердечного приступа, на шестидесятом году жизни. После Хромова остались несколько сотен разоблаченных предателей и несколько реабилитированных, чьё честное имя он восстановил.

С оправданной горечью автор замечает, что Алексею Васильевичу «в определённом смысле повезло», ибо он не увидел «ни последующего всеобщего краха, ни того, что за этим последовало». Один из многих воинов, выполнявших свой долг, он ушёл, сделав всё, что мог, и не его вина, «что другие так скверно распорядились их наследством и наследством их погибших отцов» (там же. С. 235). Стране, службе которой он отдал жизнь, оставалось жить ровно 155 дней.

Москва, 15 января — 20 февраля — 7 октября 2010 года.