В.М.Алпатов. Вот такая история!
АЛПАТОВ ВЛАДИМИР МИХАЙЛОВИЧ, крупный советский и российский лингвист, член-корреспондент Российской академии наук, доктор филологических наук, профессор. Директор Института языкознания РАН. Автор более 200 научных работ по лингвистике, прежде всего по японистике и истории языкознания, многочисленных работ по истории и политологии.
Передо мной учебник, точнее, «Пособие для классов с углублённым изучением истории»: Л.А.Кацва. «История России. Советский период (1917—1991)». Мне прислал его один из моих коллег, у которого по этому пособию учится сын. Книга не новая: издана в 2003 году, но поскольку она и сейчас используется в нашем образовании, то имеет смысл рассмотреть, что там написано. Знакомство с ней показывает: мы имеем образец сочинения, основанного на «демократической» точке зрения, со всеми одиозными особенностями.
Автор вроде бы стремится избегать голословных утверждений, он старается каждую формулировку подкрепить примерами, фактического материала в учебнике много. Однако очень часто примеры отобраны односторонне, и значительно количество неточностей и противоречий, что сразу бросается в глаза.
В целом книга Л.А.Кацва — даже не самый крайний образец такого рода, автор в ряде случаев стремится сохранять объективность. Нет частой в наше время идеализации царского строя, показана закономерность его краха. События 1917 года до Октября включительно изложены более или менее объективно, нет стремления к особому подчёркиванию того, что большевики были хуже всех. В.И.Ленин в отличие от И.В.Сталина или Л.И.Брежнева дан неоднозначно, иногда признаётся прагматизм и разумность его позиции (например, по Брестскому миру). Неоднозначно показаны и полководцы Отечественной войны. Автор не поддерживает ряд частых в наше время антикоммунистических версий: например, о большевиках как «немецких шпионах», об «убийстве» М.Горького, о генерале-предателе Власове как «идейном борце». В других случаях желательная для автора версия признаётся недоказанной (например, ему хочется считать, что приказ об убийстве С.М.Кирова отдал Сталин, но он признаёт, что доказательств нет). Часто следуя за западными трактовками, он иногда от них отходит, например, в области изобразительных искусств, где он — явный сторонник немодного на Западе реализма, почитает Б.В.Иогансона и не считает самым крупным русским художником первой половины века К.С.Малевича, как это принято там. Осуждается поддержка властью «левого» искусства в первые годы после революции, а притеснявшиеся тогда художники и скульпторы — реалисты берутся под защиту.
Учебник заканчивается вроде бы объективно, «списком злодеяний» и «списком благодеяний» Советской власти, а читатели приглашаются самостоятельно в них разобраться. Однако во всём тексте мы видим слишком явный перекос в одну сторону.
Он виден уже в эпиграфах, предпосылаемых главам учебника. Кроме эпиграфов в главах об Отечественной войне, во всех этих стихах советский строй решительно осуждается, иногда в издевательской форме. Главные авторы — И.Губерман (три раза!) и А.Галич. Один раз, правда, В.Лебедев-Кумач («Если завтра война»), но характерно, что именно он цитируется неточно. Активно используется и жанр анекдота, естественно, только антисоветского.
В учебнике постоянны эмоциональные клише, обычно не придуманные автором, а им воспроизводимые, не сходящиеся даже с материалом, приводимым автором, и опять-таки односторонние. «ХХ век — самый трагический век в русской истории». «Фанатичные революционеры и полуграмотные рабочие и матросы». «Бедняк в деревне — пьяница». «Бесчеловечные действия Красной армии» в Гражданскую войну (о белых так не пишется). «Светлая цель обернулась миражом». «В СССР царила нищета». «Жданов обрёк Ленинград на голодную смерть» (а фашисты ни при чём?). «Поколение детей ХХ съезда». «Мужественный и неуступчивый Хрущёв» (речь, естественно, о разоблачении им Сталина). Все достойные люди, не подпавшие под репрессии, уцелели «чудом». Такие формулировки иногда проецируются и в более отдалённое прошлое, если оно было в советское время политически актуально: «Иван Грозный и Пётр Первый — самые жестокие цари» (иных характеристик Петра я в учебнике не обнаружил). Впрочем, встречаются и более традиционные клише: «солнечный день 22 июня 1941 г.» (а, например, в Москве день был дождливым и холодным). Иногда явные анекдоты (возможно, восходящие к не принимавшим советский строй современникам событий) даются не как анекдоты, а как реальные факты: якобы в 20-е годы можно было стать студентом, не зная грамоты. Действительно тогда в студенты принимали рабочих и крестьян без среднего образования, но неграмотный студент всё-таки невероятен.
Через весь учебник проходит сопоставление СССР со странами Запада (речь сейчас, естественно, не идёт о фашистской Германии). Можно отметить, что западная внешняя политика иногда и критикуется; это, однако больше относится к 20—50-м годам, а чем ближе к современности, тем чаще просто пересказывается западная оценка тех или иных событий. Это относится не только к Афганистану (тот факт, что Горбачёв бросил там при выводе войск своих союзников, не упомянут), но и к арабо-израильскому конфликту или событиям в Чили (сказано, что С.Альенде вёл неправильную политику, и это привело к захвату власти А.Пиночетом, но Пиночет никак не осуждается). Но политическое устройство западной системы и капиталистическая экономика рассматриваются только как эталон. Коммунисты постоянно осуждаются за установление власти не по «волеизъявлению населения» (впрочем, этот же упрёк предъявлен и Временному правительству), за отказ от разделения властей и др. Возможно ли во время революций реальное «волеизъявление»? Говорится, что в стране «представление о частной собственности еще не успело укорениться» (курсив мой. — В.А.).
То есть то, что есть в США и Европе — идеал, светлое настоящее или светлое будущее всех народов. А по данным Левада-центра, сейчас 37% высказываются за советскую политическую систему и лишь 13% за западную (остальные предпочитают то, что у нас есть сейчас, или не определились). (См.: Советская Россия, 18 февраля 2016 г.).
Далее рассмотрю оценки в учебном пособии конкретных ситуаций и событий.
Большевики обвиняются в недееспособности армии в 1917—1918 годах. Но не сказано, что, во-первых, солдаты тогда уже в массе не хотели воевать, во-вторых, приложили руку к этой недееспособности и все «демократические» партии, в-третьих, именно большевики смогли затем армию воссоздать.
«Антидемократизм» новой власти на первом этапе (до начала Гражданской войны) иллюстрируется лишь закрытием оппозиционных СМИ. Но это не единственная сфера демократизации, тут же говорится о рабочем самоуправлении и рабочем контроле, и скорее признаётся, что это было пусть неэффективное, но средство укрепления демократии.
Крестьянство (это проходит через весь учебник) оценивается целиком как враждебная большевикам сила. Дифференциация крестьянства мало показана. Говорится о всеми уважаемых зажиточных крестьянах и о кулаках (различие между ними остаётся неясным), которым противопоставлены лишь поддержанные большевиками «пьяницы», что — сильное упрощение. Подчёркивается враждебность новой власти крестьянства в целом, преодолевавшаяся лишь террором, но потом, когда говорится о причинах победы красных, признаётся, что они смогли опереться на массовую поддержку. И только ли рабочие эту поддержку составляли? Вот пример. Упомянуто о вражде казаков и «иногородних» на казачьих землях (при этом сказано, что последние будто бы земли не имели, получается, что они не могли вообще вести хозяйства, но на деле они землю арендовали у казаков, что, конечно, порождало противоречия). И «иногородние» (а это крестьяне!) были всю войну на стороне коммунистов, красные командиры Б.М.Думенко и С.М.Будённый вышли оттуда. Далее говорится, что при военном коммунизме были уничтожены кулацкие хозяйства, и непонятно, откуда же к концу 20-х годов снова появились кулаки (или их большевики выдумали?).
На деле они в основном разбогатели при НЭПе, среди них было много ранее воевавших на красной стороне, включая иногородних. Далее колхозы и совхозы характеризуются только негативно, трудовой энтузиазм признан в городе и отрицается в деревне. Безусловно, сельское хозяйство было в СССР слабым местом, и учебник где-то опирается здесь на реальные факты, но были же и «колхозы-миллионеры», где жили иначе. А голода большую часть колхозного периода не было, что не могло быть достигнуто только за счёт торговли на рынках.
И в конце учебника вывод: даже Горбачёв не понимал, что единственным выходом в деревне мог быть только роспуск колхозов и совхозов и создание единоличных хозяйств. Опять-таки западный тип как эталон. Автор учебника избегает упоминаний событий после августа 1991 года, но мы же знаем, что тогда в деревне происходило. И часть колхозов сохранилась по желанию самих крестьян, и жизнь там далеко не худшая, а часто лучшая сравнительно с другими. Кстати, на основе описываемой картины сельской жизни естественным было бы предположить, что крестьяне должны были принимать активное участие в борьбе с Советской властью с конца 80-х, чего в учебнике всё-таки нет, поскольку не было на самом деле.
При сравнении красных и белых автор иногда старается соблюдать паритет, но в целом это не получается. Например, подчёркивается дисциплина у белых и её отсутствие у красных. При этом не учитывается разная ситуация в разные периоды войны. Если во время Добровольческой армии и только создаваемой Красной армии преимущество в дисциплине могло быть у белых, то уже к концу 1919 года белая армия была в стадии разложения, а у красных крепла дисциплина, что не упомянуто. Не раз сказано о красном терроре, а белый террор признаётся один раз с подчёркиванием того, что и в нём виноваты красные, якобы они первые начали.
Вышеупомянутая критика иностранной внешней политики иногда оказывается «критикой справа»: державы недостаточно боролись с большевиками. Прямо сказано, что на Дальнем Востоке красные не победили бы, если бы не противоречия между США и Японией, хотя к 1921—1922 годам Красная армия уже была настолько боеспособна, что другие державы должны были с ней считаться.
И подчёркивается необразованность красных, где были одни «полуграмотные рабочие» с добавлением кучки фанатиков (чуть ли единственный иной приводимый пример — М.Н.Покровский), хотя приводятся цифры о том, что примерно половина царских офицеров перешли на красную сторону. Но как быть с интеллигенцией? Безусловно, среди её старшего и среднего поколения, занимавшего определённое положение в прежнее время, большинство не любило новую власть (хотя достаточно многие с ней сотрудничали, примеры чего в учебнике приводятся). Но были две других категории интеллигентов. Во-первых, это получившие то или иное образование разночинцы: в Первую мировую войну офицерский корпус значительно расширился за их счёт, и именно такие офицеры, часто затем дослужившиеся до высоких званий, играли большую роль в Красной армии не только в Гражданскую, но и в Отечественную войну: А.М.Василевский, Л.А.Говоров и другие. Во-вторых, молодёжь любого происхождения, увлечённая революционными идеалами. В моей науке, в лингвистике были крупные учёные, «красные профессора» Е.Д.Поливанов и Н.Ф.Яковлев (оба — из дворян).
Отношение Ленина к интеллигенции, как это сейчас любят делать, сведено в пособии к единственному резкому высказыванию в письме к М.Горькому. Раньше его действительно не цитировали, зато хорошо были известны его другие высказывания, здесь не упомянутые. Ленин не раз писал о привлечении учёных и других нужных стране интеллигентов, о пайках, об организации научных учреждений (эта организация упомянута в учебнике, но без подчёркивания действительно огромной роли Ленина). И в письме Горькому собственно о профессионализме интеллигенции не говорится, сказано лишь о политической её роли, действительно бывавшей не лучшей (в учебнике признано быстрое снижение в решительный момент роли интеллигентской партии кадетов).
Говоря о действительно очень тяжёлом положении церкви в 20-е годы, автор безоговорочно осуждает позицию патриарха Тихона и других иерархов, пошедших ради спасения на признание новой власти, считая, что она «тяжело отразилась» на дальнейшей судьбе церкви. Но мы видим, что таким образом эта часть православной церкви при огромных потерях выжила и в наши дни при помощи власти восстанавливает могущество. А что бы осталось от церкви, если бы там все исходили из принципа: «Умираем, но не сдаёмся»?
Карточки признаются «неотъемлемой сущностью» советского строя после того, как кончился НЭП. Но после упоминания того, что в 1947 году кое-где не могли сразу упразднить карточки (хотя, например, в Москве их после реформы уже не вводили), о них не случайно ничего не говорится в разделах о 50—70-х годах. Значительную часть советского времени без них обходились, пока не стали к концу 80-х поспешно вводить элементы рыночной экономики.
И после Гражданской войны постоянно говорится о необразованности большевиков, которая, конечно, нередко была, но далеко не всегда. Первое поколение советских руководителей включало мало людей с законченным высшим образованием, хотя немало было недоучившихся из-за участия в революционной деятельности бывших студентов (Н.И.Бухарин, М.В.Фрунзе, В.М.Молотов и др.). Но многие занимались самообразованием. Например, И.П.Павлов при первой встрече с новым академиком Н.И.Бухариным кричал, что у того «ноги по колени в крови», но, познакомившись с ним ближе, очень его уважал за разносторонние знания. Потом уровень образованности одно время снизился (поколение Н.С.Хрущёва; кстати, сильнее всего пострадавшее от репрессий). А со второй половины 30-х годов он стал подниматься, о чём специально не написано, это можно видеть лишь по косвенным данным, сравни, например, имеющиеся в книге биографии Хрущёва и Брежнева. С 50-х годов попасть в номенклатуру без высшего образования было невозможно. И некультурность некоторых людей преувеличивается (опять это не личная черта автора, а то, что стало принято). Например, в биографии Брежнева опущен важный факт: он учился в гимназии, не закончив её из-за революции (всё это было описано в его «Воспоминаниях»). Одного из референтов он потряс тем, что помнил наизусть длинное стихотворение Д.Мережковского «Сакья-муни». Явно он это вынес из гимназии. Брежнев и Мережковский — немыслимое сочетание в нашей нынешней антикоммунистической мифологии. Конечно, к концу жизни у генсека стала проявляться болезнь, но и динамику уровня образованности надо учитывать.
Преувеличивается и некультурность И.В.Сталина, хотя семинария, которую он почти закончил, давала не так мало знаний. По воспоминаниям П.Н.Поспелова, Сталин иногда в компаниях говорил ему: «Вот только мы с Вами, Пётр Николаевич, здесь знаем латынь» (тот кончил гимназию). И самообразование, и отмечаемая всеми мемуаристами великолепная память. Если не только В.И.Ленин, но и Л.Д.Троцкий и даже Ф.Э.Дзержинский даны неоднозначно, то к Сталину автор абсолютно непримирим. Характерно, что Сталин обвиняется, кроме всего прочего, в организации на фронте заградительных отрядов, но не упомянуто, что первым их в Гражданскую войну создал Троцкий (он пишет об этом в воспоминаниях и считает своей заслугой). И сколько можно повторять ещё один штамп о том, что победа в войне была достигнута вопреки Сталину? Фиксируются его ошибки и просчёты во время войны. Даже если предположить, что во всех таких случаях автор учебника прав, неужели за всю войну главнокомандующий не принял ни одного правильного решения? А это следует из текста Кацва. Особенно явно тенденция видна при описании заседания 6 ноября 1941 года и парада 7 ноября. Они оцениваются положительно, но даже сам факт, что на них присутствовал и говорил Сталин (что для их участников, безусловно, было самым главным), не упомянут. Лишь в другом месте и в ином контексте сказано о выступлении вождя 6 ноября (неизвестно, где).
Непримиримость к Сталину, а затем к Брежневу переносится и на их окружение. Если военачальники времён Отечественной войны представлены с сильной критикой (подчёркнута жестокость Г.К.Жукова), но их заслуги до конца не отрицаются, то гражданские руководители страны либо не упоминаются, либо разоблачаются. Из членов Политбюро 30—40-х годов А.А.Жданов присутствует лишь как убийца ленинградцев, Н.А.Вознесенский только в связи с приписками (и, разумеется, с ленинградским делом). Например, эвакуацию промышленности на восток в начале войны автор оценивает в целом положительно, но без имён. Нет ничего ни о Вознесенском, ни о как раз тогда впервые выдвинувшемся А.Н.Косыгине. Больше других сказано о Л.З.Мехлисе: хотя он далеко не был в числе виднейших руководителей страны, но есть возможность его осудить. И Политбюро времён Брежнева ещё в большей степени (кроме разве что М.А. Суслова) дано безлично.
Совершенно в духе принятых на Западе концепций говорится о 1939—1941 годах, прямо сказано, что СССР и Германия воевали тогда на одной стороне. Но, не говоря о формально-юридической стороне дела (СССР не вступал до нападения Германии в мировую войну), Германия в это время захватывала Европу, а СССР добивался, пусть в итоге неудачно, оттянуть войну всеми способами. И показательно, как эту политику оценивали люди, которых трудно заподозрить в пламенной любви к Сталину. Крупный лингвист В.Н.Сидоров, сам к тому времени переживший тюрьму и ссылку, далёкий от политики, по свидетельству его ученицы Н.А.Янко-Триницкой, «в первые дни войны… не сомневался в нашей победе, радовался дальновидности нашего правительства, которое своевременно пошло на присоединение Западной Украины и прибалтийских государств». (Отцы и дети Московской школы. Памяти Владимира Николаевича Сидорова. — М., 2004. С. 59). Картина событий 1940 года в Прибалтике дана целиком так, как сейчас принято в этих государствах, без какого-либо самостоятельного анализа.
При этом любопытно, что более или менее подробно сказано о Прибалтике и совсем кратко и без пафоса об аналогичном присоединении Бессарабии: на Западе о Прибалтике написано очень много, а о Бессарабии куда меньше. Сравни также резкое осуждение СССР за неоказание помощи Варшавскому восстанию и нейтральный тон в отношении Словацкого восстания, где можно было бы говорить то же самое, но на Западе это восстание не пользуется популярностью, поскольку организовывалось коммунистами, а в Варшаве воевали «свои».
Говорится, что предвоенные репрессии в армии лишили оставшуюся часть военных «инициативы и ответственности». Но далее в учебнике приводятся многочисленные примеры инициативы и ответственности в Красной Армии начиная с первых дней войны. Откуда они взялись, согласно концепции учебника?
Один из самых существенных случаев искажения истины связан с вопросом о пленных в войне. Приводится приказ первых месяцев войны о том, чтобы считать всех попавших в плен предателями, а их семьи репрессировать. У читателя, не знающего ситуации (а школьники в массе её не знают), на протяжении значительного числа страниц создаётся впечатление о том, что все попавшие в плен были обречены на гибель. Но дальше всё-таки говорится о так называемых фильтрационных лагерях, куда попадали после плена, и откуда, если верить Л.А.Кацва, большинство направлялось в ГУЛАГ. Но цифры осуждённых не приведены. В фильтрационных лагерях проверяли, кто сотрудничал с немцами, кто нет, что было вполне естественно. И, как указывает на основе архивных данных историк В.Н.Земсков, в отношении репатриантов (военнопленные плюс угнанные в Германию гражданские лица), «по состоянию на 1 сентября 1947 г., проверка считалась завершённой в отношении 1 981 411 человек… На 1 627 590 человек из числа проверенных не было выявлено никаких компрометирующих материалов (82,1%), 21 617 арестовано (1,1%), 202 805 взято в агентурную разработку (10,2%) и ещё 129 399 (6,6%) значились как «выбывшие по другим причинам»… Требовалось завершить проверку в отношении ещё 56 761 репатрианта» (Политическое просвещение. 2016. №2(91). С. 82). В лагеря могла попадать и какая-то часть из «взятых в агентурную разработку», но всё равно их было меньшинство, остальные не подлежали аресту. Правда, судьба отпущенных часто бывала нелёгкой: особо бдительные граждане их подозревали в предательстве, но это не то же самое, что заключение. А в некоторых случаях пленных считали героями: не поддавшегося на призывы немцев и ими казнённого пленного генерала Д.М.Карбышева ещё в 1946 году (безусловно, с ведома Сталина) сделали Героем Советского Союза. В пособии упомянут роман С.Злобина «Степан Разин» как соответствовавший курсу Сталина, но Злобин был в плену, однако Сталин публично заявил, что за хороший роман его надо простить. В отношении членов семьи наказания применялись выборочно, в основном в случае крупного предательства (пострадали, например, все жёны Власова) или в каких-то особых ситуациях (арестовали невестку Сталина, хотя её муж Я.Джугашвили предателем не объявлялся). Распространять неизбежность репрессий на всех нельзя. Но так считают на Западе, а у нас школьники усваивают такую информацию из учебников, подобных этому.
Нередко предвзятая гипотеза подаётся в виде безусловной, уже установленной истины. Считается доказанным то, что СССР не выиграл бы войну без поставок союзников, что в СССР были бы созданы наукоёмкие области промышленности (а они, пусть в недостаточном количестве, но были), только если бы СССР принял «План Маршалла» (но зачем было США усиливать противника?).
Повторяется расхожий тезис о том, что до Хрущёва отдельные квартиры в СССР имела только номенклатура. Но вот конкретный московский дом, где я когда-то в детстве жил: Конюшковская улица, дом 30. Заселён в 1936 году, стоит до сих пор. Никого из номенклатуры, самый именитый жилец — член-корреспондент Академии медицинских наук (стал им, уже живя там). Рабочие, врачи, архитекторы (в том числе семья архитектора, проектировавшего дом), конторские служащие вроде получившего квартиру моего деда. 28 двухкомнатных квартир, частично отдельных, частично коммунальных: одиночкам и супругам без детей давали комнату в коммунальной квартире, а семьям с детьми (маленькими или взрослыми) — отдельную (и нам в том числе). Кстати, 1937 год обошёл дом стороной. Правда, в одновременно построенном соседнем доме 28 одного жильца изъяли; как позже выяснилось, это был С.П.Королёв (пострадал жестоко, но и он, когда получал квартиру, ещё не принадлежал к номенклатуре).
Оценка состояния науки в СССР сравнительно благожелательна, когда речь идёт о естественных науках, и резко меняется в отношении гуманитарных. По крайней мере, до 50-х годов их ценность целиком отрицается. Сказано, что вся история подчинялась идеям Покровского, это сильное преувеличение; о филологических науках ничего (кроме Н.Я.Марра, и то лишь потому, что его задел Сталин; могу отметить, что антинаучность учения этого академика всё же оценена у Л.В. Кацва более или менее верно). Но были у нас, в том числе и в сталинские времена, и хорошие историки, и хорошие лингвисты, и хорошие литературоведы. И роль лингвистов могла быть достаточно важной. В учебнике всё же положительно оценивается ликвидация неграмотности в СССР, а языковеды осуществляли её научное обеспечение, как и обеспечение того, чтобы «полуграмотные рабочие» овладевали литературным языком. Сколько для этого сделал один только Д.Н.Ушаков! Благодаря ему и другим энтузиастам нормы русского языка после расшатывания в годы революции стали намного строже с 30-х годов.
Другой сферой деятельности советских лингвистов тогда было создание письменностей для языков народов СССР, научный уровень здесь был высоким (выше я уже упоминал Н.Ф.Яковлева и Е.Д.Поливанова). Об этом в учебнике сказано, но в одном случае фактически неточно, а в другом тенденциозно. Положительно оценивается создание алфавитов для ранее бесписьменных народов, которое, однако, сводится к появлению письменностей «на основе русского алфавита», хотя они в 20-е годы и в большую часть 30-х конструировались на латинской основе, а их перевод на кириллицу произошёл лишь перед войной. Осуждается создание алфавитов для мусульманских народов, ранее употреблявших арабское письмо, поскольку оно «разрушало традиционную культуру». Но арабское письмо там до того, во-первых, использовалось очень ограниченно, во-вторых, оно приспособлено к строю арабского языка и мало удобно для тюркских или иранских языков, в-третьих, под флагом советизации у данных народов объективно шла европеизация, овладение мировой культурой, а арабское письмо отделяло мусульманские народы СССР от всех остальных. Показательно, что одновременно с СССР отказ от арабского алфавита произошёл и в Турции. Сейчас о возвращении к арабскому алфавиту ни в одной бывшей республике СССР речи не идёт, выбор возможен лишь между кириллицей и латиницей.
В отношении более близкого к нам времени отмечу скопированное с западных публикаций о России (и в те времена, и сейчас) преувеличение роли диссидентов. Перечисляются разные организации, насчитывавшие иногда всего несколько человек, разные оттенки, включая совсем незначительные. Подчёркивать их значимость, помимо их самих, было нужно Западу, для которого они были важны в «холодной войне». А к началу перестройки диссидентское движение внутри СССР почти не существовало. В учебнике обходится вопрос о развитии диссидентского движения после 1985 года, хотя ранее перечислявшиеся фамилии (кроме, естественно, А.Д.Сахарова) перестают упоминаться. Если многое, о чём диссиденты говорили, потом осуществилось, то без прямой преемственности и деятельностью других лиц, которых диссиденты могли и за людей не считать (кто бы из них до 1987 г. общался с Ельциным?).
А интеллигенция в целом от времён Хрущёва и позже постоянно сводится к одному её слою: «элитной» оппозиционной интеллигенции, которая отличалась от диссидентов не взглядами, столь же буржуазными, а лишь меньшей активностью. Но вся ли это интеллигенция? Откуда, например, взялась КПРФ? Прежнего высокого начальства (по крайней мере, среди активных членов) там не было, рабочих и крестьян было, к сожалению, мало. Социальную базу составляли два социальных слоя, грань между которыми не всегда могла быть чёткой: руководители среднего и низшего звена и «неэлитная» интеллигенция. Размежевание среди интеллигенции, безусловно, было, хотя в годы «перестройки» именно «элита» была на виду. Степень оппозиционности у неё в разные эпохи тоже была разной. Не думаю, например, что вся авторская песня в 60-е годы, как это утверждает Л.А.Кацва, была выражением протеста. И многие в те годы ещё искали «третий путь».
Когда же речь заходит о брежневском руководстве, то, помимо упомянутой анонимности, бросается в глаза особое подчёркивание вопроса о «ползучей реабилитации Сталина», будто бы с каждым годом становившейся сильнее. Этот вопрос активно занимал «элитную» интеллигенцию, но для руководства тех лет времена Сталина уже были давним прошлым, мало их занимавшим, а его оценки, установившиеся к концу 60-х годов, почти не менялись до «перестройки».
В каких-то случаях в учебнике обсуждаются разные версии событий, в каких-то даётся «единственно правильная» их трактовка. При этом разные версии приводятся не только в связи с убийством Кирова. Скажем, в связи с покушением Каплан на Ленина выдвигаются ничем не подтверждённые слухи о том, что его мог организовать кто-то из руководства большевиков (называются даже конкретные фамилии). Такая альтернативная версия чаще приводится без указания на источники. Например, о том, что Сталин в октябре 1941 года собирался покинуть Москву, говорится со ссылкой на не названного его охранника. Иногда когда-то ранее спорный вопрос был затем разрешён в сторону не самой желательной для автора учебника версии, но и другая версия при этом сохраняется. Например, спорили о причинах гибели в 1948 году чехословацкого министра Я.Масарика: убийство советскими спецслужбами или самоубийство, а сейчас признано самоубийство. Иногда альтернатива, наоборот, не предусмотрена. Сейчас отвергнута существовавшая раньше версия о том, что Ким Ир Сен был до 1945 года советским гражданином и в Корее в годы партизанской войны не бывал (в Институте востоковедения АН СССР долго работал человек, отобравший фигуру Ким Ир Сена среди партизанских деятелей), а в учебнике она просто дана как единственная. Существование личной санкции Ленина на расстрел царской семьи не доказано, но Л.А.Кацва подаёт её как исторический факт.
И вопрос об источниках. Например, «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына — никак не исторический источник, а в учебнике он пересказывается и там, где сейчас всё можно проверить. Скажем, судьба А.В.Чаянова и Н.Д.Кондратьева описана в точности по Солженицыну, а сейчас известно, что она была иной, и даже более трагической. И мемуары Хрущёва, как и его публичные высказывания, могут привлекаться для характеристики его самого, но вряд ли как исторический источник. А, например, дело М.Н.Тухачевского описывается так, как о нём рассказывал публично Хрущёв. Об этом деле историки спорят, но ни одна версия, кроме хрущёвской, не обсуждается. Кстати, не упомянуто, что до 1937 года в стране существовало троцкистское подполье. (См. троцкистскую по взглядам, но содержащую немало фактов об этом книгу: Роговин В. Власть и оппозиции. — М., 1993).
Где-то автор опирается на цифры, где-то нет, при этом часто видна предвзятость: в отношении цифр репрессий, военных потерь, помощи союзников. Например, в последнем случае цифры принимаются там, где они показывают большой процент поставок, например, по автомобилям, а данные о небольшом проценте, например, по танкам, подвергаются сомнению. В отношении потерь в одном ряду стоят более или менее достоверные данные и данные из публицистики, а самая большая цифра дана без подтверждения источника. Многие источники цитируются лишь там, где они соответствуют концепции учебника. Например, не раз использованы действительно интересные воспоминания К.Симонова, но только тогда, когда концепция ими подтверждается. Например, как раз Симонов пишет о том, как вождь простил Злобина, но это не упомянуто. Правда, в одном случае, когда Симонов осуждает Сталина, проскочили одновременно высказанные слова о его «уме и иронии», что, естественно, не прокомментировано. Иногда источники даются из вторых рук; например, эпизод о споре А.Фадеева и Л.Авербаха дан со ссылкой на В.Тендрякова, который просто пересказывал воспоминания критика К.Зелинского, присутствовавшего на встрече Сталина с писателями.
Постоянны противоречия, некоторые примеры которых (например, по поводу пленных) уже приводились. Об Отечественной войне сказано, что никакая цена не могла быть чрезмерной ради победы, но вся концепция войны в учебнике, где о чрезмерных потерях по вине Сталина и его окружения говорится больше, чем о зверствах фашистов, этому противоречит. Говорится о том, что продукция сельского хозяйства при колхозах всегда росла медленно, и тут же сказано, что в один из периодов рост составил 21%, что весьма велико. О лагерях во времена Хрущёва в одном месте сказано, что они были ликвидированы, в другом месте — что их число было сокращено (что точнее). Фильм «Кубанские казаки» в одном месте описан нейтрально, в другом резко критически. Повесть М.Булгакова «Роковые яйца» в разделе о 20-х годах названа в числе тогда опубликованных (что верно), но в разделе о «перестройке» попала в число изданного в СССР впервые. Тезис о мирном сосуществовании двух систем назван признаком отхода
Хрущёва от сталинской политики, но выше пересказываются слова Сталина, относящиеся к концу его жизни, где прямо говорится о мирном сосуществовании, что дано без комментариев.
Многое не пояснено и остаётся читателю непонятным. Что такое «удельное и кабинетское имущество», «линия Керзона», «член военного совета»? В чём суть «мингрельского дела» и почему его мог бояться Л.П.Берия? Не сказано, что Берия был мингрельцем (или, как принято писать у лингвистов, мегрельцем). Почему в дни Февральской революции царь оказался в Могилёве? Какую должность занимал Г.Киссинджер? Что случилось в доперестроечные годы с южнокорейским самолётом? Сказано о гражданской войне в Анголе, но остаётся неясным, кому там принадлежала центральная власть. Так и неясно, почему при столь большой враждебности и большом сопротивлении крестьянства сдача хлеба государству в 1920 году возросла. Академик И.И.Минц в одном месте предстаёт как жертва, в другом как пособник Сталина, при этом не разъяснено, что речь идёт об одном и том же человеке. Генерал А.В.Горбатов упомянут как заключённый в 1938 году и снова появляется в 1945-м в Берлине, а что было в промежутке? Таких вопросов можно задавать много.
Иногда что-то опущено, а затем возникает постфактум. О партмаксимуме упомянуто только в связи с его отменой, а о моральном кодексе строителя коммунизма — в связи с его исключением из Программы КПСС.
И о фактических неточностях, которые можно прямо выгребать из учебника. Сначала о более серьёзных.
Сказано, что церковь в начале ХХ века «превратилась» в государственную структуру (курсив мой. — В.А.). Но всем, по-моему, известно, что такой структурой она была с петровского времени, и в указанное время ничего принципиально не изменилось.
«Интеллигент мог попасть в вуз только через рабочий стаж» — не только через рабочий, работали и библиотекарями и пр.
«В конце 30-х гг. по политическим статьям не было оправдательных приговоров» — были, особенно в 1939 году, когда стали бороться с «перегибами» после снятия Ежова. Известный партизанский командир С.В.Руднев, историк, автор школьного учебника истории древнего мира С.И.Ковалёв были тогда оправданы по суду и освобождены. Ковалёв после этого подал в суд на соавтора своего учебника, присвоившего главы Ковалёва во время его заключения, и выиграл дело.
При Сталине из истории якобы были «выброшены имена создателей партии», но партия существовала с 1903 года, и из доживших до конца 1930-х революционеров, игравших видную роль в партии в 1900-е годы, были репрессированы и не упоминались лишь немногие. Это хорошо видно из большого количества биографического материала в недавно изданной книге: С.Кремлёв. Ленин. — М., 2016.
«Власть обвинила униатов в сотрудничестве с гитлеровцами» — получается, что его не было. Сейчас на Украине могут его отрицать, но вряд ли это верно.
«Космополиты — то же самое, что евреи». Не совсем верно. В космополитизме тогда обвинили даже академика-филолога, сына священника В.В.Виноградова, что, по словам его вдовы, он из всех обвинений особенно сильно переживал.
«Врачей-вредителей» обвиняли в убийстве Калинина и Димитрова» — по крайней мере, в официальных публикациях эти фамилии не упоминались.
«Амнистия 1953 г. не могла коснуться политических, так как их к малым срокам не приговаривали». Но в моём детстве (я родился в 1945 г.) я столкнулся лишь с двумя арестами известных мне людей, и оба вышли по той амнистии (одна отбывала пятилетний срок, другой ещё находился под следствием, ему быстро дали пятилетний срок и амнистировали). Тогда же и таким же образом вышли на волю некоторые впоследствии известные диссиденты: Г.Померанц, Б.Хазанов.
«Пикассо до Хрущёва не выставляли» — этот художник никогда не был запрещён; сказывалось то, что был коммунистом (этот факт не упомянут).
Теперь о мелких, но часто существенных ошибках. Возможны здесь и случайные ошибки, а иногда и опечатки (Лагман вместо Лангман, Щикотан вместо Шикотан и пр.), но бывают и концепционные, иногда одно место противоречит другому. Кое-что похоже на оговорки, о которых писал З.Фрейд.
Начну с дат. Вот такой пример: советские войска в 1941 году были введены в Иран. В примечаниях дана правильная дата, а в основном тексте — 1943 г. И это не опечатка: ввод войск связывается с Тегеранской конференцией, хотя тогда наши войска стояли в Иране уже два года.
Другие примеры с датами. Керенский прожил не 90 лет, а 89 (1881—1970). БДТ (Большой драматический театр) основан не в «20-е годы», а в 1919. Ататюрк в 1920 году ещё не имел такого имени. В момент «Письма к съезду» Сталин уже не был наркомом национальностей. Я.Блюмкин расстрелян не в «30-е годы» а в 1929-м. Я.Э.Рудзутак и Д.Б.Рязанов расстреляны не в 1937-м, а в 1938 году. Дата гибели Г.Сокольникова — то 1939 (верно), то 1937 (неверно). «Культ Лысенко» связывается с началом 30-х годов, хотя всерьёз он начался с 1935 года, когда Сталин публично сказал: «Браво, товарищ Лысенко». Об И.Ильфе и Е.Петрове говорится в связи с 1941 годом, когда Ильф уже четыре года, как умер. В связи с тем же годом говорится о Брянской области, образованной в 1944 году. Про 1945 год сказано, что тогда была Калининградская область, но это название появилось в 1946 году, после смерти М.И.Калинина. Получается, что Гимн Советского союза написан тогда же, когда введён: в 1944 году. Но стихи не могли быть написаны в этом году, раз он 1 января уже был исполнен, музыка же существовала с 1939 года с другими словами. В числе выселенных во время войны народов названы греки, которых выселяли несколькими годами позже. «Репрессии в Восточной Европе» приписаны НКВД, хотя данный орган перестал так называться в марте 1946 года, а о репрессиях можно говорить в основном применительно к более позднему времени. К тому же после войны политическими репрессиями занимался другой орган: МГБ, а в МВД входили милиция, таможенная служба, исполнение наказаний и пр. С.Г.Игнатьев — министр госбезопасности с 1951-го, а не 1952-го. Получается, что репрессии против сторонников СССР в Югославии начались после ноября 1949 года, но они шли тогда уже больше года. В.Гомулка арестован не в «конце 40-х», а в 1951-м. С.С.Бирюзов в послевоенные годы ещё не имел звание маршала (получил в 1955-м). Инсульт у Сталина отнесён к «ночи на 2 марта», как печаталось в официальных бюллетенях, но уже давно установлено, что это случилось 1 марта. Траур во время его болезни отнесён (правда, в цитате, но нет уточнения) к 3 марта, но он начался с 4 марта. Г.К.Жуков стал зам. министра обороны после смерти Сталина — ещё во время его болезни. Камерный театр закрыт (точнее, реорганизован: театр с большинством артистов остался, но лишился руководителя и названия) не в 1950 году, а в 1949-м. К.К.Рокоссовский стал министром обороны Польши не в 1945 году, а в 1949-м. Название ГУЛАГ упразднено в 1953-м, а в учебнике оно встречается и в отношении более поздних лет. Подписка на займы отменена не в 1958 году, а в 1957-м (апрель). Выставка Дрезденской галереи была не в «1957—1960» а в 1955-м. Ядерное оружие у Китая не с «70-х гг.», а с 1964-го. Свергнута монархия в Эфиопии была не в 1976 году, а в 1974-м (и Менгисту Хайле Мариам возглавил новую власть не сразу). Статья А.Н.Яковлева против «русофилов» опубликована не в 1973 году, а в 1972-м. В годы «перестройки» некоторых из ранее запрещённых авторов начали публиковать раньше 1987 года: Н.Гумилёва к столетию в 1986-м. Даже дата смерти любимого автором Галича дана неверно: 1978 вместо 1977.
Прочие неточности. К Эстонии отошёл Печорский, а не Печерский район. Бывший министр Временного правительства Д.Н.Вердеревский не служил советской власти, а ушёл в эмиграцию (правда, в 40-е гг. восстановился в советском гражданстве). «Глава прокоммунистического режима» в Северном Иране в начале 20-х гг. Мирза Кучек-Хан не был повешен: он сначала казнил сотрудничавших с ним коммунистов, а потом бежал в горы, где замёрз. В.Шкловский никогда не входил в литературное объединение «Серапионовы братья». Рабочий поэт В.Казин не писал в 20-е годы песню «Мы — кузнецы»: её написал Ф.Шкулёв задолго до революции. Среди нескольких названных пьес лишь «Дни Турбиных» имели неприятности с цензурой. Фильм «Поручик Киже» отнесён к 20-м годам и приписан С.Юткевичу, но поставил его А.Файнциммер в 1934-м. Дом Моссельпрома был построен ещё до революции. А.И.Рыков и Н.И.Бухарин к 1937 году были не членами, а кандидатами в члены ЦК. Судьбу Х.Раковского разделили ещё два осуждённых по их процессу: С.А.Бессонов и Д.И.Плетнёв. Я.Б.Гамарник застрелился в связи с неминуемым арестом, но не при «попытке ареста»: ему сообщали лишь о разжаловании и лишении орденов. С.С.Четвериков после недолгого ареста был сослан в Горький, где продолжал работать до 1948 года. Противопоставлены «имперские мотивы» и распродажа за границу музейных экспонатов в 30-е годы, но «имперские мотивы» начались с середины 30-х, когда распродажа периода первой пятилетки уже закончилась. Обозначение писателя в 20-е годы «попутчиком» означало скорее сочувствие к нему, и М. Булгакова никогда так не именовали: попутчики — Л.Леонов, К.Федин и пр., а Булгаков считался «буржуазным писателем». А.Фадеев возглавил Союз писателей не сразу после Горького: сначала был погибший потом на войне В.Ставский, потом Фадеев, уступавший должность на некоторое время Н.Тихонову. А.Платонов дважды упомянут как писатель, которого перед 1946 годом вообще не печатали, но (кроме, может быть, нескольких лет в начале 30-х) его издавали, хотя далеко не всё. А М.Зощенко до 1946 года вполне печатали, и даже после 1946-го какие-то публикации у него были, особенно в «Крокодиле». И С.Есенин полностью непечатаемым автором никогда не был. О.Мандельштама после первого ареста не возвращали в Москву. Демьяна Бедного в 1938 исключили из партии, но не из Союза писателей. В Испании воевали два Штерна — один наш (Г.М.), другой — австриец, они спутаны (Клебером звали второго). «Оккупирована вся Ленинградская область» — явно неверно; если бы это было так, то «Дорога жизни» была бы невозможна. Во время войны исполнялась 7-я симфония Шостаковича, а не 6-я, написанная до войны. Главный город Сицилии — не Мессина, а Палермо. Фронт в Италии к концу 1943 года шёл не к югу, а к северу от Неаполя, которой был отвоёван. Изруганный Сталиным фильм А.Довженко назывался не «Победа», а «Украина в огне», а имевшее сходную судьбу стихотворение В.Сосюры — не «Любите Украину», а «Люби Украину». Суды чести существовали недолго, есть версия о том, что это была инициатива репрессированного вскоре А.А.Кузнецова. Академика Д.Н.Прянишникова
не травили (по крайней мере, открыто), его уже посмертно противопоставил развенчанному им академику В.Р.Вильямсу Хрущёв. А.Н.Поскрёбышев не был арестован, его незадолго до смерти Сталина лишь отстранили от должности. Не был репрессирован и П.М.Керженцев, а из двух братьев Л.М.Кагановича один умер своей смертью, а второй покончил самоубийством, но был похоронен на Новодевичьем кладбище. Институт языка и мышления не был «ликвидирован»: его слили с Институтом русского языка и переименовали в Институт языкознания. Роман А.Бека называется «Волоколамское шоссе», а не «Волоколамское направление». Фильм «Падение Берлина» не был связан (в отличие от перечисленных рядом фильмов) с «десятью ударами»: десять ударов относились к 1944-му, а падение Берлина к 1945 году. Изруганный в 1946 режиссёр Л.Луков не был «отстранён»: в 1948 году он поставил фильм «Рядовой Александр Матросов», в 1951-м «Донецкие шахтёры». Из старого Политбюро в Президиум ЦК в 1953 году не попал не только А.А.Андреев, но и А.Н.Косыгин (вернулся лишь в 1960-м). В.М.Молотов не был вообще против нормализации отношений с Югославией, он был лишь против отношений по линии партии. АЭС в Обнинске Обнинской не называлась, первоначально её место было секретным. В Темиртау волновались не целинники, а рабочие-металлурги. Пенсионный возраст в 1956 году не менялся. Хрущёвские дома без лифтов — верно лишь в отношении пятиэтажных домов, но если дома были выше, то лифты полагались. Некоторые «уклонисты» всё же были и в 50-е годы посмертно реабилитированы: Н.Н.Крестинский, В.А.Антонов-Овсеенко, были среди них даже и возвращённые в 40-е годы к руководящей работе: С.И.Кавтарадзе. Среди погибших при Сталине писателей назван Ю.Домбровский, написавший большинство произведений уже после освобождения. Осуждение Б.Пастернака писателями не было единодушным: даже Н.Грибачёв был против исключения. О смерти Пастернака сообщала не «Вечерняя Москва», а «Литературная газета». А вот стихотворение Б.Слуцкого «Бог» было напечатано не там, а в сборнике его стихов. Театр на Таганке, ранее называвшийся Театром драмы и комедии, существовал с 1946 года, Ю.Любимов пришёл уже в действовавший театр, но сильно его изменил и привёл своих учеников. Фильм «Весна на Заречной улице» поставил не один М.Хуциев, а совместно с Ф.Миронером. Коллекция музея имени Пушкина «перед войной» не была отправлена в запасники, её потом потеснила выставка подарков Сталину, но это было уже после 1949 года. В.Аксёнов не был автором «Нового мира». Кто в 1959 году запрещал В.Некрасова? Его конфликты начались позже. Б.Ахмадулина не была в числе запретных авторов. Даты смерти в энциклопедиях времён Брежнева не изымались, хотя часто вынуждено приходилось давать вымышленные в КГБ даты. А.Г.Дементьева убрали из «Нового мира» раньше, чем А.Твардовского, непосредственной причиной снятия последнего его статья быть не могла. Е.Попова и В.Ерофеева формально не исключили из Союза: они ещё находились на стадии кандидатов в Союз и их не пустили дальше. Разве кого-то из деятелей «Солидарности» высылали из Польши? Фильм «Покаяние» был поставлен ещё в начале 80-х годов при поддержке Э.А.Шеварднадзе и показан по грузинскому телевидению в 1984-м. «Марксистская платформа» состояла не из «ортодоксальных коммунистов»: это было движение в ту же сторону, что «Демократическая платформа», но более умеренное, в духе еврокоммунизма.
Уф! Наверное, я что-то пропустил, но и всего перечисленного достаточно, чтобы считать, что сочинение Л.Кацва не годится в качестве учебника. Оно может только дезориентировать школьников, желающих получить «углублённое» знание истории.
Версия для печати
