В.И.Староверов. Вперёд - в доиндустриальное прошлое!
Сегодня только легковерные граждане, полагающие подобно двум генералам М.Е.Салтыкова-Щедрина с петербургской Подъяческой, что булки и мясные обеды растут на деревьях, могли поверить уверениям нового министра сельского хозяйства, кардиолога и менеджера по лизингу в одном лице, Е.Б.Скрынник в «Российской газете», что продовольственные трудности современной Российской Федерации порождены изобилием производимой аграрной продукции. Близкий к этому тезис обозначил вводимый, видимо, своим окружением в обман президент в своем послании парламенту. Даже приукрашиваемые статистика и выступления более ответственных за свои слова деятелей, особенно руководителей российского агродела, свидетельствуют, что оно находится в глубоком кризисе, в который погрузилось с началом либеральной трансформации и который принимает с каждым годом новые качества, свидетельствующие о его усложнении и углублении и, тем самым, о но-вых затруднениях выхода из него.
Доказательства нынешнего возрождения отечественного агродела аргументируются его певцами некоторым ростом урожайности, удоев молока, производства мяса, минеральных удобрений, возможностей экспорта зерна и т. п. выигрышными показателями, за которыми и скрываются качественные явления углубления аграрного кризиса.
Но так ли всё хорошо, даже не учитывая засуху нынешнего лета. Действительно, урожайность, скажем зерновых, упав за годы радикально-либеральных реформ младошокотерапевтов более чем на 40%, почти достигла дореформенного уровня, но произошло это только потому, что заброшены 41 млн. га малоплодородных сельхозугодий, и сельхозпроизводство сосредоточено ныне в основном на чернозёмах. В результате, в отличие от Белоруссии, где заброшенные пахарем земли возрождены при А.Лукашенко в прежних масштабах и на всех повышена урожайность, а потому общее зерновое производство более чем на 2/5 превысило советский уровень, в РФ оно составляет 3/4 от дореформенного показателя.
И надои молока на одну корову растут, но только потому, что интенсивно забиваются наименее удойные и оставляются наиболее удойные животные. Но поскольку стадо крупного рогатого скота вырезается, то общее производство молока падает, и сегодня оно на 35—40% меньше дореформенного. Опять же напрашивается сравнение с Белоруссией, где обновление стада коров более высокоудойными осуществляется в рамках амортизационного замещения, в результате чего и средние надои тоже растут, и общее производство молока в сравнении с 1990 годом почти удвоилось.
По причине интенсивного забоя национального стада животных, производство мяса в РФ несколько возросло против времени правления младошокотерапевтов, однако в целом и оно сегодня составляет едва 2/3 от дореформенного уровня. В 1990 году в Российской Федерации было произведено 75 кг мяса на душу населения, а в 2008-м при уменьшении численности последнего всего лишь около 45 кг.
Минеральных удобрений стали производить больше советского уровня, но прежде почти все они удобряли отечественные поля, а сегодня, вследствие перехода производства под контроль зарубежного капитала и падения спроса на них обнищенных отечественных агропроизводителей, по сведениям некоторых учёных РАСХН, 90% их идет на удобрение зарубежных полей. Причём по менее высоким ценам, чем продаются эти туки российским аграриям. В итоге, эффект от их использования достается иным странам. В РФ же 60% посевов вообще не удобряются, а внесение минеральных туков на гектар посевной площади снизилось за годы «реформ» с 88 до 35 кг. Иными словами, нам остаются лишь экологические издержки, поскольку производство удобрений становится год от года всё более грязным от того, что зарубежные владельцы контрольных пакетов его скупятся на обновление средств очистки перенасыщенных вредными отходами воздуха и стоков использованной воды.
Что касается роста возможностей экспорта излишков зерна, то об этом компетентным людям и говорить стыдно. В прошлом году экспортировали 23 млн. т зерна, в этом году планируется экспортировать до 20 млн. т, но это отнюдь не излишки. Просто за годы либеральных «реформ» разрушена или изношена до крайности национальная элеваторная система его хранения. Только по Центральному федеральному округу её мощности позволяют хранить не более 40% нынешнего не самого обильного урожая.
Кроме того, возникает вопрос, как получилось, что в 1990 году при урожае в 117 млн. т РСФСР импортировала свыше 20 млн. т, а при нынешнем урожае в 90 млн. т, учёт которого опытные эксперты считают завышенным из-за умножившихся приписок, мы готовы столько же вывезти, а в перспективе наши руководители ориентируют страну выйти на экспорт в 50 млн. т зерна?
Секрет простой: он в возрождении антинациональной политики царских времен — «недоедим, а вывезем», и на выручку закупим за рубежом предметы роскоши, а для успокоения масс — западный ширпотреб. Для пропитания российского населения хлебом зерна стране достаточно 18—19 млн. т, а вот для того, чтобы кормить россиян по медицинским нормам и другими ценными продуктами, для откорма скотины и птицы в РФ его необходимо 145—150 млн. т. Нынешний экспортный потенциал российского зерноводства создан путём лишения отечественных потребителей качественного питания или уничтожения значительной части национального стада и поголовья птицы.
Начать с того, что сегодня лишь малую часть предназначаемой на питание россиян муки даёт зерно высшего качества: цена хлеба из него взлетела на высоты, недоступные основной массе населения, и для масс пекут «социальный хлеб» из зерна четвёртого класса, которым западный фермер кормит своих свиней. Этот хлеб на второй-третий день покрывается плесенью, крошится, содержит мизер необходимой качественной пище клейковины. В этом кроется один из факторов образования зерновыми магнатами, — в том числе зарубежными, которые контролируют до 40% российского зернового экспорта, — экспортных излишков зерна в нашей стране.
Другой фактор связан с 2—3-кратным сокращением российского стада и поголовья. В результате, несмотря на то, что среднедушевое потребление основной массой населения, 75—77% его, продукции животного происхождения за годы либеральных реформ уполовинилось, чтобы не возродился традиционный для старой России голод, в страну импортируется 51% говядины и мяса птицы. Причина кроется в сокращении производства зерна и в переориентации зерноводства на вывоз его продукции за рубеж, где нашим дешёвым, в сравнении с местным, зерном откармливается скот, мясо которого импортируется нам же, но уже по дорогой цене. В США около 90% зерна расходуется на откорм скота и птицы. В силу более суровых климатических условий нашей страны российский агропроизводитель должен скормить скотине или птице в 2—3 раза больше зерна на каждый кг привеса мяса. То же с производством молока, яиц и т. д. А он лишен такой возможности.
«Но если вырезать свой скот и другую живность, что и сделано в нашем государстве, то и кормить её нет надобности. Именно в этом разгадка «успехов» России на зерновом поприще», — сказал депутат Госдумы, академик РАСХН В.И.Кашин при обсуждении отчёта правительства о выполнении госпрограммы развития сельского хозяйства на 2008—2112 годы. Справедливо констатировав при этом, что Россию сейчас с трудом можно назвать суверенной страной: ведь её население практически полностью зависит от подвоза съестных припасов из Европы, США, Китая, Латинской Америки. На оплату продовольственного импорта в последние годы тратиться около 30 млрд. долл. или около 1 трлн. руб. ежегодно. В 2008 году вообще затратили 36 млрд. долл., что при тогдашнем обменном курсе валют составило 1,4—1,5 трлн. рублей. Это в десятки раз больше выручки от экспорта зерна и минеральных удобрений, которые, будь они использованы на нужды отечественного сельского хозяйства, в значительной мере решили бы проблему его возрождения.
Специфику современного российского кризиса аграрного дела характеризует уже одно то, что если в большинстве развитых стран и в ряде стран СНГ кризис аграрного дела связан с сокращением спроса на сельхозпродукцию вследствие роста цен и снижения доходов населения, то в Российской Федерации сокращение спроса пока сравнительно незначительно и кризис связан преимущественно с резким спадом и стагнацией на низком уровне сельхозпроизводства и его потенциала. Причиной спада стало господство спекулятивного аграрного рынка, порожденного либеральной, к тому же архикорыстной и малокомпетентной, социально-экономической политикой, прекращением в соответствии с её установками государственной поддержки отечественного агродела и наращиванием продовольственного импорта, с одной стороны, экспорта российского зернового сырья — с другой.
Зерновой экспорт современной России — это продолжение той же политики спекулятивной распродажи на сторону отечественных богатств, в данном случае овеществленного труда отечественных аграриев и утилизированного ими плодородия наших чернозёмов. Осуждаемый диссидентами в пору горбачёвской «перестройки», ныне идеологически зашоренными политиками, зерновой импорт дореформенного времени был на деле прагматичной и подлинно рыночной аграрной политикой. Ведь тогда закупалось кормовое зерно, произведённое в лучших по сравнению с российскими климатических условиях и дотировавшееся агропроизводителям их государствами, а потому дешёвое. Оно использовалось нашей страной для производства трудоёмкого мяса. В результате экономически она выигрывала, как выигрывает сейчас зарубежье, откармливая нашим дешёвым зерном свой скот и продавая нам произведённое мясо в виде импортных продуктов, в три дорого оценивая добавленную при этом стоимость. Только в результате этого РФ теряет, по экспертным оценкам, в последние годы в 7—10 раз больше, чем российское государство вкладывает в поддержание отечественного сельхозпроизводства.
Сворачивание государственной помощи российскому национальному агроделу стало беспрецедентным по некомпетентности и вредоносности явлением в мировой практике рыночного хозяйствования. Такая помощь оказывается даже в странах с благоприятными для агродела природно-климатическими условиями. Учитывается особенность капиталооборота в нём, замедленного в силу природных биотехнологий растениеводства и откорма животных. Только по этой причине сельское хозяйство в странах ЕС субсидируется ежегодно на 56 млрд. евро. Ещё больше дотируется оно в США. Принимается во внимание и регионально-зональная природная разница в потенциале этих технологий. С учётом этой разницы в южных и центральных европейских странах субсидии составляют 40—60% от стоимости произведённой продукции, а в северных скандинавских — свыше 70 процентов. Поэтому даже в нынешнее кризисное время цены на европейском, в отличие от российского, продовольственном рынке снижаются не только сезонно, но и системно.
Иная картина в современной Российской Федерации. Имея сельхозугодий и пашни больше европейских площадей и крайне разрушенные социальную инфраструктуру сельских территорий и производственную инфраструктуру отечественного агросектора, последнему в прошлом году было выделено 7—8 млрд. евро, из которых непосредственному агропроизводителю досталась только 1/7 часть. При кризисной корректировке бюджета 2009 года агросектору было оставлено 53% от суммы прошлого года, причём непосредственно сельскому хозяйству и рыболовству, вместе взятым, выделено в 61—62 раза меньше, чем субсидирует своего агрария Европа, инфраструктурное обеспечение сельских территорий и агродела которой в сравнении с российским — небо и земля. Остальные, — а это 84—85% государственной «помощи», — деньги направ-лены на пополнение уставных капиталов корыстолюбивых посредников в виде «Россельхозбанка», кредитных организаций, «Росагролизинга», должных финансово обеспечивать жизнедеятельность села, в реальности использующих эти деньги на иные цели. В следующем году картина обещает быть ещё безрадостнее: помощь непосредственному российскому агропроизводителю запланирована в меньшем объёме и финансовые технологии обеспечения её делают эту помощь ещё менее доступной крестьянству, рядовому фермеру и агропредприятию.
Беспрецедентной и уникальной для реализации мировой рыночной аграрной экономики стала и российская практика распределения государственных субсидий национальному агроделу. Во всех странах оно осуществляется на базе принципов государственного регулирования, — коль уж речь идет о субсидировании за счёт общенародной казны, — и максимально справедливой по отношению ко всей массе субъектов агропроизводства помощи. Это позволяет обеспечивать расширенное воспроизводство их хозяйств и эффективность всего национального агродела. И только в РФ действует сформулированный некогда А.Б.Чубайсом пресловутый принцип формирования «стратегического собственника», плавно перешедший в принцип избирательного поощрения его и присных (родственников и друзей) региональных и местных власть имущих. В этом автор убедился, проводя периодически мониторинги реализации многих федеральных программ развития российского села и агродела, в том числе пресловутого Приоритетного национального проекта развития АПК РФ, а в настоящее время — Госпрограммы развития сельского хозяйства на 2008—2012 годы.
Правда, наши мониторинги имели локальный характер и не могут претендовать на общероссийскую репрезентативность, но то обстоятельство, что все эти целевые программы и проекты были реализованы по различным их позициям всего на 7—35%, свидетельствует, что тенденции их «выполнения», а точнее коррупционного «распила» по частным карманам выделяемых на их осуществление десятков и сотен миллиардов рублей из общефедерального бюджета, они зафиксировали достаточно объективно. Об аналогичном свидетельствовали мониторинги и проверки Счётной палаты РФ и других государственных контрольных структур.
Ещё одна уникальность реализуемой российской аграрной политики проявляется в засилье в отечественном агроделе института перекупщиков продукции агропроизводителей. В их спекулятивном сообществе бал правят выходцы из южных стран СНГ и российских регионов, имеющих многовековые традиции торгашества. В коррупционно-преступной обстановке современной российской реальности, их спекулятивно-торгашеский менталитет обогатился мафиозно-монополистической практикой. Ссылаясь на данные статистики, депутат Госдумы В.И.Кашин утверждает, что только 28% сельхозяпредприятий и 22% фермерских хозяйств имеют гарантированный выход на рынок. О владельцах ЛПХ и говорить не приходится, при социологических опросах они поголовно жалуются, что их на рынок не пускают организованные сообщества южан-перекупщиков.
Справедливость этих жалоб подтверждается свалками их продукции на обочинах дорог, куда они её сваливают, не желая отдавать перекупщикам за гроши, и тем, что даже подмосковные сады в предзимье и в раннюю зимнюю пору краснеют неубранным урожаем плодов. В развитых странах не только такого преступно-мафиозного, но и откровенно спекулятивного института перекупщиков нет, в развивающихся — его мера ограничивается несколькими процентами. В Российской Федерации она в несколько раз превосходит доходы непосредственных агропроизводителей, причём явно поощряется чиновниками и корыстолюбием правоохранительных сил, которые преследуют не имеющих возможности откупиться мелких торговцев снедью со своего огорода или лесными дарами, но мирволят крупным перекупщикам.
Стремясь уподобиться цивилизованным государствам, российские власти ежегодно объявляют интервенцию (госзакупки) части сельхозпродукции. Но практика показывает, что она осуществляется к выгоде не агропроизводителя, а перекупщика. Вот и в 2009 году, планы такой интервенции были обнародованы ещё весной, но, как заявил 6 ноября на «правительственном часе» депутат Госдумы Н.В.Коломейцев, «сегодня значительная часть сельхозпредприятий находится в предбанкротном состоянии ввиду того, что многократно прорекламированные интервенции до сих пор так и не начались или проводятся в пользу избранных структур, не имеющих никакого отношения к сельскому хозяйству». А ведь чиновникам хорошо известно, что уже в конце августа банки начинают требовать с агропроизводителя возврата кредитов с процентами, которые превосходят среднегодовую рентабельность его хозяйственной деятельности. И что в текущее десятилетие на 27 тыс. российских СХО (сельхозорганизаций) пришлось 20 тыс. процедур банкротства.
Кредиты берутся в страдную пору, чтобы закупить горючее и арендовать технику, без чего невозможно провести посевные и уборочные работы. Банки и прочие кредитные организации знают, что в текущее десятилетие средняя рентабельность российского сельского хозяйства составляет 7—10%, но устанавливают цену кредита в 15—30%, притом назначают сроки возврата на конец лета, начало осени. Не дождавшись обещанной государственной интервенции, чтобы не быть обанкроченным, производитель продаёт посредникам урожай по ценам, которые нередко ниже его себестоимости. А в конце года, как и прежде, вся выгода от интервенционистских закупок сельхозпродукции по повышенным ценам на средства общенародного бюджета достанется перекупщикам, лоббистам и коррумпированным чиновникам, без которых не могла бы держаться, — причем много лет уже, — такая система откровенного грабежа аграриев.
Количество примеров российских уникальных технологий обирания аграриев можно было бы продолжить, и вывод во всех случаях был бы одинаков: сама по себе возможность их и подобных им язв и тупиков российского аграрного дела, обусловливающих углубление в нём системного кризиса, порождена либеральной политикой его «реформирования». Все развитые и развивающиеся страны мира стремятся в последние десятилетия выводить свою национальную аграрную экономику в соответствии с особенностями функционирующего в ней капитала за рамки рыночных механизмов. Они разнообразят формы и методы её государственного регулирования. И только российские «реформаторы», зазубрив отторгаемые миром исходные постулаты монетаризма и коростылюбивого либерализма, продолжают углублять фундаментальную системность спекулятивно-либерального национального агродела, отчуждая от него сколько-нибудь здоровые и потому не поддающиеся коррупционному воздействию хозяйственные структуры.
Сегодня несть числа предлагаемым путям и программам вывода российского агродела из кризиса. Тлетворное воздействие либеральной аграрной политики на отечественное агродело становится всё более очевидным и российскому руководству. В ряде выступлений президента Д.А.Медведева в Ярославле, в Орле и других городах, в его статье «Вперёд, Россия» прозвучало осуждение засилья в агроделе спекулятивнос-ти институтов посредников и предпринимателей, которые не преумножают новую стоимость, а богатеют методами поглощения и распродажи эффективно хозяйствующих сельхозпредприятий, используя несовершенство законов и механизмы коррупции. Касаясь агродела, президент выдвинул амбициозную программу освоения 20 млн. га рукотворной целины и возрождения его на базе инновационных технологий, включая альтернативные биотехнологии и новые подходы к социальному развитию российских сельских территорий.
Такой поворот в аграрной политике вроде бы обнадеживает, поскольку дает политические посылки формированию организационных оснований для вывода российского агродела от сковавшего его системного внутреннего кризиса, усугубленного внешним кризисом мирового хозяйства. Но встает вопрос, насколько он повлияет на реальную практику? Такой вопрос возникает потому, что в российской действительности есть много субъективных и объективных факторов, в силу которых предлагаемый президентом агрополитический поворот так и останется всего лишь благим пожеланием.
С субъективной стороны агрополитические новации президента соответствуют желаниям основной массы тех аграриев, которые несмотря ни на что верны своему призванию умножать национальный продовольственный фонд. Но на управленческом уровне в современном российском агроделе они, несомненно, встретят сопротивление. Ведь на этом уровне более действенны два варианта либеральной аграрной политики, и оба они уводят замыслы президента в сторону от плодотворного пути их реализации.
Первый путь характеризуется проамериканским вариантом модернизации российского сельского хозяйства в целях создания его монополистической частной или корпоративной капиталистической системы национального агродела. Главными идеологами и эффективными реализаторами этого пути на сегодня является группа губернаторов Центральных и Черноземных областей. Суть этого пути — максимальное использование государственных средств для завершения формирования в отечественной агросфере пресловутых чубайсовских стратегическим собственников, строительства на эти средства современных высокопроизводительных частных предприятий АПК, оснащенных передовой зарубежной агротехникой и технологиями, а также обеспеченных минимумом высококвалифицированных и потому эффективных наёмных работников.
На первый взгляд, надо бы пожелать ветра в паруса идущим этим путём. Однако объективный анализ легко обнаруживает расхождение интересов этих капиталистических первопроходцев с общенациональными интересами, поскольку они заботятся лишь о своекорыстной частной наживе, а не об умножении продовольственного фонда страны. Явно или негласно обогатились, следуя им, и эффективные реализаторы этого пути. Финансово обескровливая путём перехвата государственных субсидий массу рядовых аграриев, оные первопроходцы разрушают их созидательный потенциал и системность возрождения российского аграрного дела. Отсюда механика появления на российских просторах десятков млн. га рукотворной целины, и интенсивного уничтожения национального стада.
Сами стратегические собственники сосредоточивают собственные усилия лишь на тех сегментах агродела, которые обеспечивают быструю наживу. Сегодня они, например, редко идут в нерентабельное, — в созданных в нашей стране неуправляемым рынком условиях, — животноводство. Поглотив очередное сельхозпредприятие, нередко рейдерскими способами, эти «стратегические собственники» оставляют растениеводство, в котором затраты периодические, а стада и поголовье, требующие постоянных затрат, да к тому же обеспечивающие более замедленный капиталооборот, уничтожают. О потребностях населения они не заботятся, а руководствуются соображениями ущербности в созданных за годы «реформ» государством и перекупщиками условиях мясо-молочного бизнеса. Как поведал тот же депутат Н.В.Коломейцев на «правительственном часе», сегодня себестоимость мясо-молочной продукции «примерно на 1/3 выше чем закупочные цены. Поэтому значительная часть ещё живых бурёнок, купленных за 3 тысячи евро (в рамках нацпроекта «Развития АПК». — В.С.), будет вырезана к 1 января». Учитывают «стратегические собственники и то, что на зарубежный рынок с российским мясом сегодня не пробиться, а с дешевым зерновым экспортом — всегда пожалуйста.
Впрочем в самом растениеводстве они ведут себя столь же бесхозяйственно, участвуя только в производстве, обеспечивающем несомненную наживу и ликвидируя в поглощенных ими предприятиях его трудоёмкие и капиталозатратные сегменты. Так произошло со льноводством, практически уже уничтоженном. В дореволюционной России и раннесоветском СССР хлопок не производился, не производится он и сегодня, климат не тот. Российский текстильный бренд — его пользовавшееся мировой славой льноводство. Накануне либеральной реформы льном в Российской Федерации засевалось около 0,6 млн. га, сегодня засевается 65—75 тыс. га, почти на порядок меньше. Причём льноволокно становится всё хуже, поскольку безнадежно разрушены технологии выращивания, уборки и переработки льна.
Развертывая «реформу» льняного сектора, стремясь сократить трудоёмкость и капиталозатраты, начали с приватизации и утилизации оборудования текстильной промышленности, а затем и уборочной и прочей техники, необходимой льноводству. Ныне мобильной техникой оно обеспечено на 50%, сушильными комплексами на 25% и т. д. Зарубежный спрос на российские льняные ткани из-за снижения их качества упал, зато растёт спрос на китайские льняные изделия. Когда в РФ началась приватизация и грабеж текстильной промышленности, китайские бизнесмены по цене металлома вывезли около половины нашего оборудования к себе, что дало хороший импульс развитию китайской текстильной отрасли. Сегодня Китай всё увереннее выходит в лидеры мировой льняной текстильной отрасли. Следом тянутся Белоруссия, Польша и другие страны, которые совершенствуют технологии льноводства и стимулируют государственными мерами спрос на его продукцию. Российская Федерация перешла в аутсайдеры.
Аналогичная картина с трудоёмким картофелеводством, который держится исключительно сельским подворьем, а некогда возделывавшиеся колхозно-совхозные плантации низведены под корень, — ни технологий, ни технического оборудования для него не производится, — и нарастает импорт зарубежных генномодифицированных клубней. То же творится с трудоёмким производством риса, гречихи, горчицы и т. п. культур.
Хотя труд на Руси всё ещё в чести у народа, но путём насаждения хронической безработицы, которая в деревне выше, ценность его интенсивно вытесняется из менталитета вследствие шкурной агрополитики капиталистических первопроходцев. Да и не хотят больше аграрии трудиться бесплатно во имя пополнения чужих частных карманов.
Другим вариантом реализации в РФ ущербной либеральной аграрной политики, способной свести ныне благие замыслы президента на нет, является крайне идеологизированная, кондовая доктрина тотального «окрестьянивания» современного российского агродела. Она была подброшена российским диссидентам зарубежьем и стала сильным манипулятивным, таранным средством развала колхозно-совхозного строя в годы горбачёвской «перестройки» и во время правления радикально-либеральных младошокотерапевтов. Впоследствии она оказалась полностью дискредитированной в ходе провальной практики строительства крестьянско-фермерского строя, который чужд интересам правящих капиталистических кругов и потому глушился. Середина 90-х годов была «пиком» создания семейных крестьянско-фермерских хозяйств, затем началась лавина их банкротств и самоликвидации. Сегодня в крестьянско-фермерском секторе и даже в секторе хозяйств населения доминируют крупные капиталистические латифундии, присвоившие себе юридическое имя фермера или владельца ЛПХ из-за полагающихся им налоговых льгот и иных послаблений.
Либеральная «реформа», по сути, уничтожила сохранявшуюся до неё общинность крестьянства, вне которой оно невозможно в силу своей социально-культурной природы. Сельскохозяйственная перепись 2006 года показала, что мелкие крестьянские хозяйства и даже крестьянское подворье стали яркими показателями маргинальности остатков некогда многочисленноего российского крестьянского сословия. Приписываемые ныне крестьянско-фермерскому сектору и сектору «хозяйств населения» приличные производственные показатели в действительности являются хозяйственным результатом выше упомянутых крупных капиталистических сельхозпредприятий с наёмным трудом и в реальности не имеют к отечественному крестьянству никакого отношения.
Именно потому, выступая в конце октября 2009 года в Белгороде с докладом на конференции «Миссия российского крестьянства в формировании социального государства», я посоветовал её организаторам из министерства сельского хозяйства РФ, РАСХН и др. структур изменить суть Резолюции этого форума, подверстав её под более актуальную и реальную тему: «Задачи государства по сохранению остатков крестьянства и адаптации его к новым условиям российского агродела». Пока что в рамках идеологизированной либеральной агрополитики его «окрестьянивания» упор её адептами делается на возврат сельского населения к этнонациональным традиционным технологиям сельского хозяйства и быта. Однако в современной России — это тупиковый путь в её глубокое бедолажное прошлое.
Вообще-то возврат к традициям прошлого по причине нарастания проблем современности всё сильнее входит в практику нынешних поколений. В США даже жена президента Барака Обамы возделала на лужайке возле Белого Дома огород, последовав примеру почти 2/3 городского населения этой страны. Оно ужаснулось необходимости питаться экологически некачественными продуктами, произведёнными на загрязненных фермерами ради наживы почвах опасными методами стимулирования привесов животных, биотехнологиями агропроизводства с использованием генномодифицированных клонов культур и пород и т. д. А ужаснувшись, завело на своих загородных дачах и ранчо нечто похожее на русский огород и русское сельское подворье.
Но высокоразвитая производственная и социальная инфраструктура США делает их «огородный» труд и бытие при этих ЛПХ сравнительно, насколько это можно в агросфере, лёгким и цивилизованным. В современных российских условиях агро-сельское трудовое бытие становится хуже каторги. Идеологизированные либеральные догматики тотального «окрестьянивания» российской деревни, уверен, думают не о благе сельского населения, а о том, как снять с капиталистического государства «обузу» социальной заботы о людях, чтобы оно могло сосредоточиться исключительно на обеспечении эффективности частной наживы. При таких установках благие замыслы президента, реализация которых способна усилить социальность государства, им явно ни к чему.
Есть объективные препоны выводу аграрного дела России из кризиса, делающие его в условиях сохранения нынешнего правящего режима невозможным. Проводя нынешней осенью очередной мониторинговый опрос сельского населения смоленской, тверской и московской глубинки, я убедился, что из всех обнародованных президентом Д.А.Медведевым замыслов вывода отечественного агродела из кризиса наибольшее впечатление на деревенских людей произвели его планы возрождения к жизни 20 млн. га грандиозной рукотворной целины. Больно уж удручающее впечатление производят заброшенные пахарем нечерноземные окоёмы.
В связи с этим людей тревожат вопросы: какими средствами и силами, и главное, кто будет заново осваивать заросшие бурьяном, чертополохом и кустарником сельхозугодья? И тех, и других, и третьих у сегодняшней деревни, особенно нечернозёмной, осталось с гулькин нос.
Накануне либеральных «реформ» российскую ниву возделывали 1,4 млн. тракторов, 0,6—0,8 млн. плугов, культиваторов, сеялок, более миллиона зерно-, кукурузо-, кормо-, картофеле-, льноуборочных и других комбайнов и сотни тысяч сеноуборочных и иных машин. Уполовинившись в количестве в 90-е годы, и ещё раз уполовинившись в текущем десятилетии, парк тракторов ныне составляют лишь около 350 тыс. в основном выработавших свой амортизационный ресурс машин; вчетверо меньше стало плугов, культиваторов, сеялок: комбайнов осталось около 125 тыс. штук, счёт сеноуборочной техники уже ведётся на малые десятки тысяч, в прочей техники на простые тысячи штук. Можно ли при таком вооружении всерьёз мечтать о новом освоении целины? Тем более что отечественное сельхозмашиностроение полуразрушено, да и сохранившиеся остатки его мощностей загружены лишь на 20—25 процентов.
Импортная техника настолько дорога, что основной массе обнищенных российских аграриев покупка её непосильна. И кредиты тут не в помощь: за два года реализации нацпроекта «Развитие АПК» кредиторская задолженность СХО выросла в 1,7 раз, достигнув в 2008 году без малого 900 млрд. рублей, что многократно превышало их прибыль и делало невозможным её погашение и, следовательно, неизбежным банкротство.
Вообще распашка рукотворной целины — это только начало возрождения нивы к жизни. Нужны ещё подкормка её туками, элитные семена, восстановление разрушенных дренажных и оросительных систем и масса других капиталоёмких затрат. Для самой деревни в созданных для неё либералами экономических условиях они неподъёмны. Если накануне их «реформ» рентабельность аграрного производства составила 43%, то в 2008 году наивысшая за последнее десятилетие рентабельность сельского хозяйства составила лишь 8%, да и то за счёт более чем вдвое заниженной и включенной в издержки оплаты труда. Она, кстати, у аграриев в 1990 году составила 95% к среднему по экономике страны уровню, тогда как в 2008 году только около 48%, и подними её до дореформенного уровня — сельское хозяйство вообще оказалось бы экономически нерентабельным.
Такое сталось потому, что «реформаторы», объявив данную отрасль «чёрной дырой» финансовых инвестиций, практически отстранили государство от управления воспроизводством. Накануне «реформ» инвестиции в основной капитал сельского хозяйства и водохозяйственное строительство на селе составляли 18% общего объема капитальных вложений в российскую экономику. Причем большую часть этих инвестиций были в форме государственных капиталовложений. К 2008 го-ду доля инвестиций в основной капитал аграрного сектора снизилась до 5%, и 4/5 их были собственные средства СХО, а на федеральный бюджет приходилось лишь 0,1 процента. И вообще доля сельского бюджета в общем бюджете страны сократилась к этому времени до 1,05% на 27% численности населения деревни.
Неудивительно, что в социально-экономическом плане современная российская деревня стремительно опускается до уровня дореволюционной «забитости и одичалости». По причине одряхления сельской социальной инфраструктуры и приватизации, а потом утилизации её ликвидной части и оплате труда, которая немногим превышает пособие по безработице, из неё всё интенсивнее бежит молодёжь, а остатки её предпочитают ездить на работу в окрестные города и поселки городского типа, торгашествовать или охранничать, только бы не аграрничать.
Будучи в молодости журналистом, автор многократно бывал в Колунде, Целинном крае и других районах освоения целины, и могу ответственно сказать, что её поднимали вооружённые до зубов техникой сельские парни или городская молодёжь, мигрировавшая до этого из деревни в города, но не адаптировавшаяся к их интенсивной жизни. Сегодня деревня не имеет таких парней, да и техникой вооружить их не может.
Что касается людей среднего поколения, то оно интенсивно спивается самогоном и суррогатным алкоголем, потребление которого в расчёте на душу сельского населения в текущем десятилетии выросло более чем в 2 раза и давно уже превзошло размер, за которым начинается устойчивая деградация личности. Да и на будущих поколениях сказывается негативно: не случайно с 90-х годов доля детей с умственными отклонениями и иными проявлениями дебильности на селе растёт более быстрыми темпами, чем в городе и чем темпы общей рождаемости в деревне.
Впрочем, российская деревня ещё производит достаточно новой стоимости, чтобы обеспечить потребности своего расширенного социального воспроизводства. Мешает современная фискальная практика государства, выкачивающая из деревни созданную сельским трудом часть национального дохода. С началом либеральных «реформ» были восстановлены свойственные царской и раннесоветской России механизмы изъятия этой части дохода. Но если в Советской России это делалось в пользу государства и развития общенациональной экономики, культуры, образования, индустриальной инфраструктуры, то сегодня, как уже говорилось, в пользу рыночных субъектов монопольного окружения деревни — банкиров, новых «стратегических собственников-капиталистов», коррупционеров-чиновников, паразитарных сообществ шоу-менов и т. д.
Взять к примеру распределение национального дохода агродела за 2008 год. Из общего объема валовой продукции его товарная часть составила в розничных ценах свыше 3,2 трлн. руб., выручка же СХО менее 0,8 трлн. руб., издержки обращения по доведению продукции до конечного потребителя почти (меньше) столько же. За вычетом налогов, из агродела путём сохранения диспаритета цен, ростовщичества банков, грабежа посредников, государственной фискально-распределительной практики и иных подобных мер было изъято примерно 1,5 трлн. рублей. Куда, на чей «распил» пошла возвратная, — через аграрный бюджет, — часть дохода? Мы уже говорили, рядовым аграриям из неё перепали разве что крохи.
Очевидно, что сложилась ситуация, когда деревню надо спасать, поскольку как социально-территориальная подсистема общества она скукоживается подобно шагреневой коже и всё быстрее движется к исчезновению. Но очередной «лучший министр» российских финансов А.Л.Кудрин при обсуждении проекта бюджета на следующий год заявил, что проблемы деревни это «менее важные вещи» и на них сейчас не стоит тратить бюджетные средства. Это заявление откровенно дезавуирует планы президента Медведева о выводе российского агродела из кризиса, поскольку ставит крест не только на возрождении необходимой для этого материально-технической базы, но и на восстановлении главной на сегодня производительной силы — социально-гуманитарного потенциала сельских трудовых ресурсов.
Сегодня деревня лидирует в снижении продолжительности жизни, по негативному соотношению половозрастной структуры кадров, смертности и рождаемости, в ухудшении здоровья населения и росте среди него показателей суицида и т. д. Отражением всего этого является снижение её социально-профессионального потенциала. Даже случись чудо и начнись рост машинно-тракторного парка агродела, на машинах некому работать. С передачей начального и среднего аграрно-профессионального образования из ведения МСХ под эгиду Минобра, для которого оно не более чем дополнительный довесок, подготовка соответствующих кадров сократилась в разы. Подготовка кадров через аграрные вузы ещё сохранилась в ведении МСХ, но чрезмерная коммерциализация её негативно сказалась на качестве подготовки выпускников. И главное, по причине всё большего социального неустройства деревни и низкой оплате аграрного труда, эти выпускники не задерживаются в ней, и даже сократившееся в масштабах российское агродело ныне испытывает перманентный дефицит в кадрах.
Это главные препоны реализации благих президентских планов, касающихся вывода российского агродела из кризиса. Но если на вопрос, почему не стреляют пушки, следует ответ: во-первых, нет пороха.., то нет смысла рессматривать прочие причины.
Первоочередные меры вывода российского агродела из кризиса предполагают, прежде всего,воссоздание дореформенного социально-экономического, — материально-технической базы и сельской социальной инфраструктуры, собственных инвестиционных возможностей, стимулирующей заинтересованность в повышении производительности аграрного труда общественной организации агродела и т. д., — благополучия деревни, а затем, опираясь на него, государственное обеспечение ускоренного социально-хозяйственного развития её на инновационных основаниях современной технологической волны, наращивая в нём элементы постиндустриального бытия.
Первый этап требует от государства только одного — оградить деревню от тотального грабежа, в первую очередь от перекачки создаваемой отечественным агроделом части национального дохода. Иначе говоря, политически и законодательно-административно оградить от эксплуатации аграрно-сельский капитал городским спекулятивно-промышленным и финансовым капиталом и коррупционно-фискальной практики государства.
В развитых странах их национальное аграрное дело максимально выводится за рамки воздействия механизмов неолиберального рынка, а фискальная сторона деятельности государства, в соответствии с его социальной природой, всё больше подчиняется задачам выравнивания социального развития сельских территорий и поддержки мелких и средних фермерских хозяйств за счёт сверхдоходов крупных агрохолдингов, особенно проявляющих потенции к установлению в агросфере своего монополизма.
В нынешней РФ, прокламировавшей в действующей Конституции социальную природу своего государства, только в текущем десятилетии из агросферы изъято по меньшей мере 11—12 трлн. руб. её доходов. За счёт недоплаты за труд работников сельского хозяйства, в сравнении со средним уровнем в 2 с лишним раза, рядовые аграрные труженики обобраны только в расчёте по товарной продукции ориентировочно на 0,9—1,0 трлн. руб., и не удивительно, что они как чумы чураются агродела, а те, кто по необходимости им занимаются в качестве наёмной силы, всё более откровенно «итальянят». Сегодня в нём, с учётом занятых на подворье, трудится больше, чем до начала «реформ», но средняя индивидуальная производительность тружеников в большинстве его сегментов систематически снижается, что характеризует рост их отчуждения от целей своего труда.
В российском обществе много осуждающих толков относительно того, что в качестве первоочередной меры борьбы с кризисом государство перекачало банкам многие триллионы из резервного фонда, образованного за счёт прежней распродажи нефтегазового сырья в целях кредитования через них секторов реального производства, не позаботившись проконтролировать использование этих средств по целевому назначению, в том числе для кредитования агродела. Здесь всё верно, за исключением того, что резервы были образованы за счёт не только высоких цен на углероды, но и экспроприации созданной аграрием части национального дохода, что и обрекло агросферу, — то есть агродело и деревню, — на вымирание.
Безусловно, что засуха лета 2010 года интенсифицирует процессы вымирания российской деревни. Правящие верхи много суетились, демонстрируя свою «самоотверженность» в борьбе со следствиями «стихийного бедствия». Да только сама эта их суета была призрачной, в ней легко просматривались гламур банального политического пиара, желание «борцов» выглядеть в глазах электората народными заботниками или, по крайней мере, скрыть свою ответственность за следствия засухи. Мы не случайно закавычили квалификацию её стихийным бедствием. Творцы его — правящие либералы и их предшественники, а также пестуны либерализма из числа антисоветской интеллигенции.
Засухи — естественное проявление неокультуренной российской природы, её климата. В XIX веке климатологи зафиксировали свыше 40 крупномасштабных засух: каждые два года из пяти были засушливыми, голодными или полуголодными из-за недородов пашни. Царизм был бессилен в борьбе с этим явлением. Советская власть, ведомый коммунистами народ, по инициативе В.И.Ленина, а затем И.В.Сталина, сумели свести проявления засух до неопасного уровня. В целях борьбы с засухами были осуществлены крупные мероприятия по орошению земель и защите пашни от суховеев. Засухи остановили реализованные мероприятия ленинского ГОЭЛРО, лесополосы во многие тысячи километров, оросительные каналы, десятки тысяч мощных дождевальных установок... Они стали результатом гигантского труда советских людей, организованных Госкомитетом по орошаемому земледелию и водному хозяйству, преобразованному впоследствии в Минводхоз СССР. Накануне буржуазной контрреволюции площадь орошаемых земель в стране составила 22 млн. га, в последнее десятилетие Советской власти почти весь прирост продукции земледелия был получен с мелиорированных земель. Суховеи и засухи практически перестали влиять на продовольственное обеспечение советских людей.
Но сегодня эти явления вновь стали пугалом для народов России, прежних советских республик, угрожая им массовым голодом. Это — одно из следствий правления либерального режима, который с каждым днём всё пакостнее пахнет антинародными преступлениями. Развалив колхозно-совхозный строй и советскую экономику, в агросфере он, по сути, уничтожил системы мелиорации и охраны сельхозземель. Дождевальные установки превращены в металлом, оросительные системы частью вышли из строя, частью запущены. В РФ ныне поливается менее 1 млн. га посевов и посадок. В этом весь секрет катастрофического результата нынешней жары. Скажу более, будь вместо жары затяжные дожди, как в Западной Европе, катастрофа была бы не меньшей, поскольку российские осушительные системы находятся в таком же плачевном состоянии, как и оросительные.
Впрочем, нынешняя засуха стала бедствием для народа, но не для власть имущих. Для них она не столько бедствие, сколько благо — ещё один источник наживы и, вместе с тем, средство сокрытия правды, что плачевные результаты их правления в агросфере — это показатель их управленческой некомпетентности и бездарности, а также тупиковости либерального развития. Посудите сами: почти полностью уничтожив поголовье скота, они вследствие относительной высокоурожайности прошлых благоприятных лет обременились значительным запасом зерна. Полуразрушенная система элеваторов не смогла его сохранить, оно теряло качество и спрос за рубежом. Тем не менее его хранение ежемесячно обходится государству в 1 млрд. платы владельцам частных теперь элеваторов. Появилась возможность выгодно экспортировать лучшую часть свежего урожая зерна, а некачественный запас его скормить народу. Именно в этом смысл вызвавшего недоумение россиян сентябрьского заявления президента о необходимости накормить народ дешёвым, хотя и менее качественным «социальным» хлебом, а также планов довести зерновой экспорт до 50 млн. тонн.
Из сказанного вытекают первоочередные в российской агросфере антикризисные меры — они в замене либерального, то есть капиталистического пути её перестройки, прекращении грабежа аграриев и возврате в различных формах изъятого ранее. Этими формами могут быть как возрождение государственными силами агросельской инфраструктуры, так и, скажем, возрождение социально-профессионального потенциала АПК путём возврата начального и среднего специального профобразования из-под эгиды неэффективного в этой части Минобра в ведение Минсельхоза. Да и о возрождении потенциала обычной сельской школы подумать надо. Состояние её такое, что она уже перестает быть источником для агро-сельского профобразования: низкое качество знаний выпускников, тотальность их установок на отъезд из деревни, на ничегонеделанье или нетрудовой образ жизни и т. д. Государство могло бы скорректировать такое состояние, например, обеспечив сплошную компьютеризацию сельских школ и сделав, как это законодательно сделала Финляндия, всеобщую бесплатную доступность для сельского населения Интернета, насытив его программами воспитания и дистанционного общего и профессионального обучения.
Безусловной мерой антикризисной борьбы в агросфере должен стать пересмотр Земельного кодекса, в частности, отмена норм о продаже земли. Принятие и введение в действие этого Кодекса не только разрушило хозяйственный фундамент земельных отношений и землепользования, но и породило в агросфере массовое рейдерство, усилило коррупцию и бюрократизацию в агроделе, создало деформирующую его язву в виде 12 млн. выморочных земельных долей, которыми лю-ди не могут воспользоваться, что постоянно возбуждает в них понятную ненависть к тем, кто создал этот хаос, прежде всего, к государству и его агентам. Сохранение порождённой радикальными либералами социально-экономической химеры в виде неустойчивой системы рыночного землепользования по причине её противоречия цивилизационным основам менталитета российских аграриев ни к чему хорошему не приведёт.
Вообще, исходя из современного состояния российской агросферы, необходимо коренным образом пересмотреть сами основания аграрной либеральной политики, и на первых порах, хотя бы ради снятия антагонизма особо острых социальных противоречий в АПК, предпринять по примеру развитых капиталистических стран реальные шаги по выводу отечественного агродела из-под диктата механизмов либерального рынка. Для этого даже финансовых расходов почти не требуется, достаточно компетентности и политической воли правящих верхов. Да только ожидать от них этого может сверх наивный обыватель.
Версия для печати
