В.Н.Земсков Репатриация советских перемещённых лиц в 1944—1952 годах

ЗЕМСКОВ ВИКТОР НИКОЛАЕВИЧ (1946—2015), доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института российской истории РАН.

Вопрос о возвращении на Родину советских военнопленных, насильно угнанных в Германию граждан СССР и беженцев является одним из наименее изученных в исторической литературе. Вплоть до конца 1980-х годов документация по этому вопросу в нашей стране была засекречена. Отсутствие источниковой базы и, соответственно, объективной информации породило вокруг него много мифов (причём чаще всего именно «чёрных» мифов). Это относится к ряду публикаций, издававшихся как на Западе, так и в нашей стране. Нередко можно встретить тенденциозный подбор фактов и предвзятое их толкование.

В настоящее время исследователи получили доступ к ранее закрытым источникам, среди которых особое место занимает документация образованного в октябре 1944 года Управления Уполномоченного Совета Народных Комиссаров (Совета Министров) СССР по делам репатриации (это ведомство возглавлял генерал-полковник Ф.И.Голиков, бывший руководитель военной разведки). Эти материалы и послужили основным источником для раскрытия проблемы репатриации советских военнопленных и интернированных гражданских лиц.

Ведомство, возглавляемое Ф.И.Голиковым, установило, что к концу войны осталось в живых около 5 млн. советских граждан, оказавшихся за пределами Родины, из них свыше 3 млн. находились в зоне действия союзников (Западная Германия, Франция, Италия и др.) и менее 2 млн. — в зоне действия Красной Армии за границей (Восточная Германия, Польша, Чехословакия и другие страны). Большинство из них составляли «восточные рабочие» («остарбайтер»), то есть советское гражданское население, угнанное на принудительные работы в Германию и другие страны. Уцелело также примерно 1,7 млн. военнопленных, включая поступивших на военную или полицейскую службу к противнику. Сюда же входили сотни тысяч отступивших с немцами с территории СССР их пособников и всякого рода беженцев (часто с семьями). Всю эту массу людей принято называть «перемещёнными лицами».

Ведомство Голикова пыталось установить общее количество советских граждан, оказавшихся за пределами СССР в годы войны (включая умерших и погибших на чужбине). В марте 1946 года оно оценивало их численность в 6,8 млн. человек (см.: Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 9526. Оп. 4а. Д. 1. Л. 3, 223), в число которых входили и гражданские лица и военнопленные. Выживших было, как уже говорилось, около 5 млн. Если исходить из этих данных, то до конца войны не дожили примерно 1,8 млн. советских перемещённых лиц (6,8 млн. — 5,0 млн. = 1,8 млн.). Мы склонны расценивать эту статистику как близкую к истине — если в определении общего числа советских граждан, оказавшихся за пределами СССР, и масштабов их смертности до окончания войны и есть какое-то занижение, то оно не может быть очень значительным.

Вопреки распространенному убеждению, в политике руководства СССР не существовало отождествления понятий «пленные» и «предатели». К предателям относили тех, кто именно таковыми и являлись (полицаи, каратели, зондеркомандовцы и т. д.), а на основную массу советских перемещённых лиц (включая военнопленных) такой ярлык не вешался. Приписываемое И.В.Сталину выражение — «у нас нет пленных, у нас есть предатели» — является басней, сочинённой в 1956 году в писательско-публицистической среде на волне критики культа личности Сталина. Эта басня имеет широкое хождение в публицистике, художественных фильмах и художественной литературе, но в научной литературе по указанной причине, естественно, не используется. Заметим также, что в уголовном законодательстве СССР не фигурировало такое «преступление», как «сдача в плен». В статье 193 тогдашнего Уголовного Кодекса РСФСР в перечне воинских преступлений было зафиксировано: «Сдача в плен, не вызывавшаяся боевой обстановкой». И надо понимать, что понятия «сдача в плен» и «сдача в плен, не вызывавшаяся боевой обстановкой» — это далеко не синонимы.

Из документов ведомства Ф.И.Голикова можно заключить, что хотя высшее советское руководство осенью 1944 года и было обеспокоено сообщениями из англо-американских источников о том, что большинство советских военнопленных будто бы враждебно настроено к Советскому правительству и не желает возвращаться в СССР, достоверность этой информации подвергалась сильному сомнению. Исходили из того, что советские военнопленные, как правило, являлись лицами не буржуазно-помещичье-кулацкого происхождения, а выходцами из простых рабочих и крестьян, и у них вроде бы не должно было быть серьёзных объективных причин для ненависти к Советскому правительству.

В дальнейшем из различных источников, в том числе по линии внешней и военной разведок, были получены подтверждения, что основная масса советских военнопленных и интернированных гражданских лиц желает возвратиться на Родину и остаётся просоветски настроенной. Вот, например, выдержка из письма начальника Главного Разведывательного Управления Красной Армии И.И.Ильичёва на имя Ф.И.Голикова от 26 октября 1944 года: «…Среди английских офицеров, работающих с русскими военнопленными в лагере Кэмптон Парк (пригород Лондона), имеется некий капитан Филипсон — русский белогвардеец, настоящая фамилия которого Солдатенков. Филипсон-Солдатенков производил большое количество допросов советских военнопленных с целью получения сведений о Красной Армии… Филипсон-Солдатенков утверждает, что основная масса русских пленных желает возвратиться в СССР и не является враждебно настроенной к Советскому правительству, хотя и опасается расследований, ожидающих их по возращении домой». (Там же. Оп. 1. Д. 2. Л. 2—3). Здесь речь идёт о тех советских пленных, которых англичане взяли в плен в бою, в немецкой военной форме.

Коллаборационисты занимали сравнительно небольшой удельный вес в составе советских граждан, оказавшихся за пределами СССР. Подавляющее большинство советских граждан составляли лица, находившиеся в концлагерях, лагерях для военнопленных, арбайтлагерях, штрафлагерях и по месту жительства хозяев. Хотя они и подвергались усиленной идеологической обработке со стороны геббельсовской и власовской пропаганды, эффект от этого был весьма слабый. Им не удалось привить чувство ненависти ни к советским руководителям, ни к их союзникам — англо-американским «плутократам». В их среде с удовлетворением воспринимались известия о победах Красной Армии и англо-американских войск. Этих людей, конечно, беспокоила вероятность того, что в случае возвращения в СССР у них могут быть неприятности по фактам расследования жизни и деятельности за границей, обстоятельств сдачи в плен и т. д., но больше всего их волновала совсем другая проблема: зная о негативном и подозрительном отношении правящих кругов СССР к «иностранщине» и к людям, побывавшим в ней, они опасались, что Советское правительство не разрешит им вернуться на Родину. Большинство советских перемещённых лиц боялось не того, что им не разрешат остаться на Западе, а того, что им не разрешат вернуться в Советский Союз.

Приведём одно свидетельство. В докладной записке сотрудников торгпредства А.Синяка и М.Пашинина от 19 сентября 1944 года на имя и. о. торгпреда СССР в Великобритании П.И.Соловьева говорилось: «Будучи в командировке во Франции с 13-го по 17-ое сентября 1944 г., мы были свидетелями большого передвижения по дорогам Франции у Вердена русских людей, угнанных немцами в разное время из СССР. Эта процессия движущихся полузамученных людей в одиночку и группами, мужчин, женщин, детей и стариков представляет исключительно жалкую картину. Полуодетые, в лохмотьях, босые, в случайных головных уборах, до цилиндров включительно, без знания французского языка и Франции — движутся вереницы недавних немецких рабов, а сейчас фактически нищих людей, по направлению к Верденскому лагерю для русских… Из разговоров с отдельными группами людей установлено, что все они направляются американскими властями в город Верден, где для их приёма организован специальный лагерь… Однако ни одного русского представителя нет ни в лагере, ни по дорогам… Зная об этом, американские солдаты и офицеры, а также французы задают довольно недвусмысленные вопросы о том, что мы (русские) предполагаем делать со своими людьми, почему нет наших представителей здесь и т. д. А сами пострадавшие, узнав, что мы русские, со слезами радости на глазах спрашивают: „Вы из комиссии приехали, чтобы увезти нас домой?”». (Там же. Д. 16. Л. 12—13).

В дни, когда бушевало пламя войны, освобождённые из фашистской неволи советские граждане, ожидая в транзитных лагерях отправки в СССР, стремились помочь родному государству тем, что было в их силах. Об этом свидетельствовала массовая кампания по сбору валюты и ценностей в фонд Обороны Родины, проведённая по инициативе самих репатриантов. В январе-марте 1945 года в Италии только в одном лагере (лагерь «Святого Андрея») советские граждане собрали 206 тыс. лир. Во Франции в фонд Обороны Родины поступило от советских перемещённых лиц добровольных пожертвований в размере почти 4 млн. франков. (См.: там же. Оп. 4а. Д. 1. Л. 17).

На одном из транспортов с советскими военнопленными, отправленном в СССР союзниками в последние месяцы войны, было составлено коллективное письмо на имя И.В.Сталина. В нём говорилось: «Оказавшись снова свободными гражданами, находясь в пути на Родину, мы ежедневно, ежечасно повышаем свои военные знания, проводим строевые и тактические занятия.

Мы всеми силами стремимся вернуться на Родину хорошо подготовленными красноармейцами, в совершенстве владеющими оружием. Наше единодушное желание — скорее расплатиться с проклятым Гитлером за все перенесённые нами страдания». (Там же. Л. 16—17).

В феврале-апреле 1945 года в восточных районах Германии Красной Армией было освобождено уже немало советских людей («восточных рабочих»), угнанных оккупантами на принудительные работы. У бывшей «остарбайтерной» молодёжи наблюдалось массовое стремление вступить в ряды Красной Армии и лично поучаствовать в окончательном разгроме немецко-фашистских войск. Вот что тогда рассказывал бывший «восточный рабочий» И.О.Дубинский, которого в 1942 году, когда ему ещё не исполнилось 16-ти лет, немцы в порядке «трудовой мобилизации» угнали в Германию из его родного села Сорокишечи Остерского района Черниговской области: «…Я молодой, я хотел жить, я верил в своё освобождение. Слушая передачи по радио из Берлина, я слышал, как говорили о Москве, о Сталинграде, я слышал, как немцы проклинали большевиков, которые так крепко громят ихние войска и защищают свои родные города. А поэтому я ожидал каждую минуту, что наша Красная Армия скоро подойдёт и к границам Германии. Но случилось совсем неожиданное: русские войска перешли уже немецкую границу и находились совсем недалеко от нас. Я ещё больше начал прислушиваться к радио и ещё больше начал озорничать перед моими хозяевами, которые дрожали при каждом выстреле, при каждом взрыве, а я веселился, смеялся над ними. Хозяин всё чаще и чаще избивал меня, издевался, даже ночью заставлял работать, но не сломили молодое сердце, я дождался, наконец, своих братьев, которые меня освободили, а проклятого палача моего наказали по заслугам. А теперь я с радостью иду в ряды РККА и обещаю беспощадно добивать врага». (Знать и помнить: Преступления фашизма в годы Великой Отечественной войны / Авт.-сост. Н.К.Петрова. — М., 2012. С. 555).

В донесении Политуправления 1-го Украинского фронта от 7 апреля 1945 года, направленном в ГлавПУРККА, давалась характеристика на новые пополнения частей фронта из числа репатриантов. Как следует из этого донесения, в то время в частях 1-го Украинского фронта в составе призванных в армию репатриантов свыше 70% являлись бывшими «восточными рабочими», в большинстве своём не имевшими никакого боевого опыта, остальные — бывшими военнопленными, до пленения воевавшими с немцами (т. е. у последних боевой опыт был).

В донесении отмечалось, что среди них встречаются лица, «заражённые фашистской лживой пропагандой», которые «распространяют ложные слухи», «восхваляют жизнь в Германии» и т. д. Но такая оценка касалась только отдельных личностей и не имела отношения к основной массе призванных в Красную Армию репатриантов. Основной вывод в донесении Политуправления 1-го Украинского фронта от 7 апреля 1945 года звучал так: «Политико-моральное состояние подавляющего большинства бойцов, призванных из числа советских граждан, находившихся в немецкой неволе, здоровое. Испытав на себе все ужасы немецкой неволи, фашистского плена, бойцы пополнения сильно ненавидят немецких оккупантов и выражают нетерпение с оружием в руках скорее отомстить на поле боя. Большинство бойцов нового пополнения в боях дерётся стойко, при этом многие проявляют мужество и отвагу». (Битва за Берлин: Красная Армия в поверженной Германии. Документы и материалы. — М., 1995. С. 154).

Призванные в Красную Армию репатрианты — бывшие военнопленные и «восточные рабочие» — вполне достойно проявляли себя в боевой фронтовой обстановке, в том числе в боях за Будапешт, Вену, Берлин. Вот какую характеристику дал им Маршал Советского Союза И.С.Конев: «При наличии в дивизиях крепкого боевого ядра вливаемое пополнение из репатриантов в большинстве своём показало себя устойчивым, храбрым и достойным звания воинов Красной Армии». (Цит. по: Репатриация советских граждан: Сборник официальных материалов. — М., 1945. С. 40—41). Эта оценка, данная И.С.Коневым фронтовикам — бывшим репатриантам, была приведена в опубликованной 4 октября 1945 года в газете «Правда» статье Ф.И.Голикова «Год работы по репатриации советских граждан». Это было очень важно для формирования соответствующего общественного мнения. В послевоенное время на бытовом уровне эту часть репатриантов обычно не отделяли от всех прочих фронтовиков и относились к ним именно как к фронтовикам, то есть с весьма высокой степенью уважения. При этом тот факт, что до того, как стать фронтовиками, они были военнопленными или «восточными рабочими», оставался как бы за кадром.

Военнопленные 29-летний В.И.Губарев и 25-летний И.Е.Сидоров, находившиеся в английской зоне оккупации Германии, добровольно вызвались нести охранную службу. Проявив исключительную бдительность, они 21 мая 1945 года задержали возле местечка Зидорф некую подозрительную личность и передали английским властям. Как вскоре выяснилось, задержанной ими «подозрительной личностью» оказался бывший рейхсфюрер СС Г.Гиммлер. После репатриации Губарев и Сидоров были призваны в Красную Армию и зачислены на службу в группу репатриации 2-й Ударной армии 2-го Белорусского фронта, где, как говорилось в характеристике, «показали себя дисциплинированными, исполнительными и выдержанными красноармейцами». Относительно дальнейшей судьбы этих двух репатриантов, арестовавших самого Гиммлера, побеспокоилось Управление Уполномоченного Совмина СССР по делам репатриации: в мае 1946 года за подписью начальника политпросветотдела Логунова в адрес начальника СПП г. Москвы полковника Горячева было направлено письмо, в котором предписывалось красноармейцев И.Е.Сидорова и В.И.Губарева демобилизовать из рядов Красной Армии и направить их «к постоянному месту жительства с соответствующими личными документами». (ГАРФ. Ф. 9526. Оп. 1. Д. 241. Л. 171).

Перед советским руководством проблема возвращения больших масс советских граждан, угнанных немцами и по другим причинам оказавшихся за пределами СССР, вплотную встала в августе 1944 года, когда части Красной Армии перешли государственную границу с Польшей. 24 августа 1944 года вышло постановление Государственного Комитета Обороны (ГКО) № 6457сс, специально посвящённое возвращению на Родину советских граждан, оказавшихся по разным причинам за пограничной линией между СССР и Польшей. (См.: Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 644. Оп. 1. Д. 296. Л. 237—239). Из содержания этого постановления ГКО вытекало, что политика высшего советского руководства в данном вопросе была достаточно ясной и недвусмысленной, а именно: все эти советские граждане, безусловно, должны быть возвращены в СССР. В последние месяцы 1944 года и в 1945 году. ГКО принял ещё ряд постановлений, касавшихся репатриации советских граждан.

Таким образом, опасения находившихся в Германии и других странах перемещённых лиц, что Советское правительство может не разрешить им вернуться на Родину, оказались напрасными. Советский Союз, понёсший огромные людские потери, был остро заинтересован в их возвращении. Причём политическое руководство СССР задалось целью возвратить их всех без исключения, невзирая на желание части этих людей остаться на Западе. Репатриация была обязательной. Впоследствии принцип её добровольности, в виде исключения, был установлен только для двух категорий лиц, являвшихся к 22 июня 1941 года подданными СССР: бессарабцев и буковинцев, принявших румынское подданство, и женщин, вышедших замуж за иностранцев и имевших от них детей.

4 октября 1944 года СНК СССР принял постановление о назначении Уполномоченного СНК СССР по делам репатриации советских граждан, его заместителей и помощников, а два дня спустя, 6 октября, — постановление о их деятельности. (См.: ГАРФ. Ф. 9526. Оп. 4а. Д. 2. Л. 118). 23 октября того же года постановлением СНК СССР были утверждены штат Управления Уполномоченного СНК СССР по делам репатриации и штат заграничных представителей этого нового ведомства. (См.: там же. Д. 1. Л. 22—23; Ф. 5446. Оп. 46а. Д. 51. Л. 11—20). Располагалось оно в Москве по адресу: Кропоткинский пер., д. 7.

В начале ноября 1944 года Ф.И.Голиков дал интервью корреспонденту ТАСС, в котором была изложена политика Советского правительства по вопросам репатриации советских граждан. В нём, в частности, говорилось: «…Люди, враждебно настроенные к Советскому государству, пытаются обманом, провокацией и т. п. отравить сознание наших граждан и заставить их поверить чудовищной лжи, будто бы Советская Родина забыла их, отреклась от них и не считает их больше советскими гражданами. Эти люди запугивают наших соотечественников тем, что в случае возвращения их на Родину они будто бы подвергнутся репрессиям. Излишне опровергать такие нелепости. Советская страна помнит и заботится о своих гражданах, попавших в немецкое рабство. Они будут приняты дома, как сыны Родины. В советских кругах считают, что даже те из советских граждан, которые под германским насилием и террором совершили действия, противные интересам СССР, не будут привлечены к ответственности, если они станут честно выполнять свой долг по возвращении на Родину». (Правда, 11 ноября 1944 г.). Интервью Ф.И.Голикова впоследствии использовалось как официальное обращение Правительства СССР к военнопленным и интернированным гражданам.

В середине ноября 1944 года интервью Голикова было распространено среди советских граждан, освобождённых Красной Армией и войсками союзников. Его содержание вызвало вздох облегчения, хотя полностью не сняло всех мучивших людей вопросов. 20 ноября в сводке Управления репатриации отмечалось: «Интервью Уполномоченного СНК СССР по делам репатриации, помещённое в печати 11.11.44 г., распространяется по лагерям и имеет благоприятные отзывы со стороны военнопленных и интернированных советских граждан как в Англии, Франции, Румынии, так и в других государствах». (ГАРФ. Ф. 9408. Оп. 1. Д. 10. Л. 11). В конце 1944 года представители Управления Уполномоченного СНК СССР по делам репатриации сообщали из Франции: «Наши люди смотрят на этот документ как на своё спасение и не хотят с ним расстаться… Основной вопрос, который больше всего мучил большинство наших граждан — „что их ждёт по возращении домой”, — становится теперь для них полностью разрешённым, и сейчас этот вопрос слышать почти не приходится». (Там же. Ф. 9526. Оп. 1. Д. 5. Л. 55—56).

В конце 1944-го — начале 1945 года интервью Ф.И.Голикова было издано отдельной листовкой (общим тиражом свыше 2 млн. экз.) и широко распространялось среди репатриируемых. Эти листовки даже сбрасывались с самолётов над германской территорией в тех районах, где, по данным разведки, наблюдалась значительная концентрация советских военнопленных и «восточных рабочих». Тогда же началась подготовка к выпуску серии брошюр для советских граждан, находившихся в плену или угнанных в Германию. До 1 марта 1946 года на русском языке было издано 19 названий общим тиражом 1,1 млн. экз. Брошюры выходили также на украинском, белорусском, литовском, латышском и эстонском языках. В пропагандистской работе широко использовалась и наглядная агитация. Общий тираж специальных плакатов составил 105 тыс. экз. (См.: там же. Оп. 4а. Д. 1. Л. 127—130).

Интервью Ф.И.Голикова оказало позитивное действие и на общественное мнение внутри СССР, особенно содержавшееся в нём следующее заявление: «Близок день полного и окончательного разгрома врага. Он будет радостным днём освобождения наших советских братьев и сестёр. Все они найдут своё место на Родине среди бойцов, сражающихся с врагами на фронте, среди строителей нашего могучего государства. Перед советскими людьми, освобождёнными из немецкого рабства, открываются широкие возможности вернуться в родные места и в свои семьи, заняться своим делом и беззаветно служить своему народу, своему Отечеству». (Правда, 11 ноября 1944 г.). Это заявление, в частности, отвечало чаяниям миллионов женщин, надеявшихся, что их пропавшие без вести мужья, братья, сыновья и отцы живы и находятся в плену, и для них, как это следовало из интервью Голикова, после освобождения из немецкого рабства открывались широкие возможности вернуться в свои семьи.

Несостоятельна легенда о том, что почти все репатрианты якобы были репрессированы. Подавляющее их большинство избежало каких-либо репрессий. Даже многие прямые пособники фашистов были удивлены тем, что в СССР с ними обошлись далеко не так жестоко, как они ожидали.

Приведём характерный пример. Летом 1944 года при наступлении англо-американских войск во Франции к ним попадало в плен большое количество немецких солдат и офицеров, которых обычно направляли в лагеря на территории Англии. Вскоре выяснилось, что часть этих пленных не понимает по-немецки и что это, оказывается, бывшие советские военнослужащие, попавшие в немецкий плен и поступившие затем на службу в немецкую армию. По статье 193 тогдашнего Уголовного кодекса РСФСР за переход военнослужащих на сторону противника в военное время предусматривалось только одно наказание — смертная казнь с конфискацией имущества. Англичане знали об этом, тем не менее поставили в известность Москву об этих лицах и попросили забрать их в СССР. 31 октября 1944 года 9 907 репатриантов на двух английских кораблях были направлены в Мурманск, куда они прибыли 6 ноября. (См.: ГАРФ. Ф. 9526. Оп. 1. Д. 21. Л. 10—11; Д. 22. Л. 5). Среди них высказывались предположения, что их расстреляют сразу же на мурманской пристани. Однако официальные представители объяснили, что Советское правительство их простило и что они не только не будут расстреляны, но и вообще освобождаются от привлечения к уголовной ответственности за измену Родине. Больше года эти люди проходили проверку в спецлагере НКВД, а затем были направлены на 6-летнее спецпоселение. В 1952 году большинство из них было освобождено, причём в их анкетах не значилось никакой судимости, а время работы на спецпоселении было зачтено в трудовой стаж.

Авторы, критикующие англо-американцев за насильственную выдачу Советскому Союзу этих людей, не улавливают одну тонкость в тогдашней психологии и мышлении английских и американских политиков и чиновников. А эта тонкость заключалась в том, что отнюдь не исключалась гипотеза, согласно которой попавшие к ним в плен в немецкой военной форме бывшие советские подданные на самом деле являются людьми Сталина и выполняют какую-то роль в его хитрой игре. Отсюда естественно рождалось стремление побыстрее очистить от них Западную Европу, а самый простой способ решения этой задачи был очевиден — вернуть их всех Сталину. Позднее англо-американцы в какой-то мере отрешились от указанных подозрений, но до этого успели выдать советским властям немало активных противников большевизма и Советской власти.

Советское руководство беспокоил сам факт наличия в руках союзников большого количества советских граждан. Ещё сильнее оно опасалось того, что англичане и американцы могут предоставить им (или какой-то их части) статус политических беженцев и, хуже того, использовать впоследствии в антисоветских целях. Исходя из этого, а также чтобы перемещённые лица не боялись возвращения в СССР, советское руководство (во многом вразрез со своими прежними принципами) пошло на значительную либерализацию своей политики в отношении военнопленных и интернированных гражданских лиц, вплоть до обещания непривлечения к уголовной ответственности тех из них, кто поступил на военную службу к противнику. При этом подразумевалось, что эти последние совершили действия, противные интересам СССР, в результате германского насилия и террора. Это относилось и к упомянутым выше лицам, прибывшим 6 ноября 1944 года в Мурманск, так как было известно, что они в массе своей поступили на военную службу к противнику, не выдержав пытки голодом и жестокого режима в гитлеровских лагерях.

Основная масса репатриантов проходила проверку и фильтрацию во фронтовых и армейских лагерях и сборно-пересыльных пунктах (СПП) Наркомата обороны (НКО) и проверочно-фильтрационных пунктах (ПФП) НКВД, часть военнопленных — в запасных воинских частях. Выявленные преступные элементы и «внушавшие подозрение» обычно направлялись для более тщательной проверки в спецлагеря НКВД, переименованные в феврале 1945 года в проверочно-фильтрационные лагеря (ПФЛ) НКВД, а также в исправительно-трудовые лагеря (ИТЛ) ГУЛАГа. Лица, проходившие проверку и фильтрацию в лагерях, СПП и запасных частях НКО и ПФП НКВД, в отличие от направленных в ПФЛ и ИТЛ, не являлись спецконтингентом НКВД. Большинство репатриантов, переданных в распоряжение НКВД (спецконтингент), составляли лица, запятнавшие себя прямым сотрудничеством с чужеземными завоевателями и подлежавшие по закону за переход на сторону противника в военное время самому суровому наказанию, вплоть до смертной казни.

Однако на практике они отделывались чаще всего 6-летним спецпоселением и не привлекались к уголовной ответственности.

Согласно инструкциям, имевшимся у начальников ПФЛ и других проверочных органов, из числа репатриантов подлежали аресту и суду следующие лица: руководящий и командный состав органов полиции, «народной стражи», «народной милиции», «русской освободительной армии», национальных легионов и других подобных организаций; рядовые полицейские и рядовые участники перечисленных организаций, принимавшие участие в карательных экспедициях или проявлявшие активность при исполнении обязанностей; бывшие военнослужащие Красной Армии, добровольно перешедшие на сторону противника; бургомистры, крупные фашистские чиновники, сотрудники гестапо и других немецких карательных и разведывательных органов; сельские старосты, являвшиеся активными пособниками оккупантов. (См.: там же. Ф. 9 408. Оп. 1. Д. 1. Л. 31—34).

Мы считаем своим долгом развеять имевший хождение в западной литературе миф о неких «расстрельных списках», «расстрелах» части репатриантов якобы сразу же по прибытии в советские сборные пункты и лагеря. Причём ни разу не было приведено какого-нибудь бесспорного доказательства, и эта версия целиком строилась на всякого рода предположениях, домыслах и слухах, которые даже косвенными уликами признать сложно. Особенно преуспел в этом мифотворчестве Н.Толстой в своей книге «Жертвы Ялты», вышедшей в 1977 году на английском языке (переиздана в 1988 г. в Париже на русском языке). Сочинённые им басни о «расстрельных списках» и «расстрелах» подчас имели такую видимость правдоподобия, что даже видные профессиональные историки М.Геллер и А.Некрич попались на эту удочку и, ссылаясь на Н.Толстого, вполне серьёзно написали: «Часть бывших советских пленных, доставленных на английских судах в Мурманск и Одессу, расстреливались войсками НКВД тут же в доках». (Геллер М., Некрич А. Утопия у власти: История Советского Союза с 1917 года до наших дней. — London, 1986. С. 498). Разумеется, это утверждение бездоказательное и, более того, не соответствующее истине. Нами изучен весьма большой массив источников по проблеме репатриации советских граждан — достаточный для того, чтобы твёрдо заявить: «расстрельных списков» не существовало, это — миф! Для примера приведём ситуацию с распределением 9 907 репатриантов, поступивших 6 ноября 1944 года в Мурманск: 18 человек арестованы органами СМЕРШ (но не для расстрела, а для ведения следствия), 81 больной помещён в мурманские госпитали и все остальные (естественно, живыми) направлены по двум адресам — в Таллиннский спецлагерь (ПФЛ) № 0316 и Зашеекский ПФП в Карело-Финской ССР. (См.: ГАРФ. Ф. 9526. Оп. 1. Д. 21. Л. 10—11).

Поначалу оставляла желать лучшего организация торжественных встреч возвращающихся на Родину советских граждан. Сцены встреч репатриантов в портах, носивших, мягко говоря, неторжественный и непраздничный характер, происходили на глазах английских и американских матросов. Свидетельства последних были использованы определёнными кругами в антирепатриационной пропаганде среди советских людей, оказавшихся в зонах действия союзных войск. Вот что услышал, например, репатриант В.Оболенцев от одного английского моряка о встрече французских военнопленных, привезённых на его судне в Марсель, и встрече советских репатриантов в Одессе. «Французов встречают с музыкой, цветами и большой радостью…, — рассказывал этот английский моряк. — А когда я привозил русских в Одессу, то пароход разгружали с 6 утра до 4 вечера, никто их не приветствовал, только жители Одессы, проходя мимо новоприбывших, бросали на них дикие взгляды. После разгрузки работники НКВД построили всех мужчин и увели куда-то на допросы. Оставшимся женщинам и детям, у которых были тяжёлые вещи, пришлось всю ночь просидеть во дворе под открытым небом, ожидая, когда придут машины. Только на следующее утро, в 9 часов, пришли две старые русские машины. Несмотря на просьбу женщин, чтобы мужчины помогли им в погрузке, никакой помощи не было оказано, и женщинам самим пришлось грузить вещи». (Там же. Ф. 9408. Оп. 1. Д. 19. Л. 46).

Сотрудники советских миссий по репатриации за рубежом находились в сложном положении при ответах на соответствующие вопросы перемещённых советских граждан. По настоянию Управления Уполномоченного СНК СССР по делам репатриации с июня 1945 года были широко организованы торжественные встречи с цветами, музыкой и транспарантами «профильтрованных» и отпущенных к месту жительства репатриантов.

Договоренность об обязательной репатриации советских граждан была достигнута на Ялтинской встрече Сталина, Рузвельта и Черчилля в феврале 1945 года. Во время работы конференции 11 февраля 1945 года были заключены двухсторонние советско-американское и советско-английское соглашения о взаимной репатриации советских, американских и английских граждан. Аналогичное соглашение с Францией было заключено 26 июня 1945 года. (См.: там же. Ф. 9526. Оп. 4а. Д. 2. Л. 19—22). Полный текст соглашения с Францией опубликован в кн.: Полян П.М. Жертвы двух диктатур: Остарбайтеры и военнопленные в Третьем рейхе и их репатриация. — М., 1996. С. 377—379).

Репатриация была обязательной только для советских граждан. Все прочие лица (белогвардейцы и др.) обязательной репатриации не подлежали. Имели место исключения из этого правила, но в основном оно соблюдалось. Самым значительным исключением из этого правила была выдача англичанами Советскому Союзу казачьей армии атамана П.Н.Краснова, состоявшей преимущественно из белогвардейцев.

В письме № 597/б от 26 мая 1945 года Л.П.Берия информировал И.В.Сталина и В.М.Молотова, что от англичан должно быть принято 40 тыс. человек, имея в виду красновских казаков. Никаких конкретных планов по их репрессированию тогда не существовало — они должны были пройти обычную для «спецконтингента НКВД» процедуру проверки и фильтрации. Планировалось направить их в лагеря, специально созданные в своё время для обслуживания угольной промышленности, в том числе 31 тыс. — в лагеря системы ОПФЛ — Отдела проверочно-фильтрационных лагерей НКВД СССР (Кизеловский ПФЛ № 0302 — 12 тыс., Прокопьевский ПФЛ № 0315 — 12 тыс., Кемеровский ПФЛ № 0314 — 7 тыс.) и 9 тыс. офицеров и немецких инструкторов — в Прокопьевский лагерь № 525 системы ГУПВИ (Главного управления по делам военнопленных и интернированных НКВД СССР). Такое распределение означало, что казачьи офицеры рассматривались как «чужие» наравне со взятыми в плен немцами, венграми, румынами и т. д., а рядовые казаки приравнены к «своим», то есть к советским гражданам, проходившим в ПФЛ «государственную проверку». Фактически же от англичан было принято 46 тыс. человек (включая членов семей), причём казачьих офицеров и немецких инструкторов оказалось меньше, чем ожидалось. Поэтому в Прокопьевский лагерь № 525 ГУПВИ было направлено только около 5,5 тыс. человек, а в лагеря ОПФЛ — 40,5 тыс., из них в ПФЛ № 0302 — 14 тыс., ПФЛ № 0314 — 9,5 тыс. и ПФЛ № 0315 — 17 тыс. (См.: ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 1а. Д. 191. Л. 125—126; Оп. 2. Д. 96. Л. 169). Сам атаман Краснов и его ближайшее окружение впоследствии были приговорены к смертной казни.

Характер Ялтинских соглашений дал повод называть в различных публикациях советских перемещённых лиц «жертвами Ялты», а Рузвельта и Черчилля — соучастниками «преступника» Сталина. Но ведь тогда не вызывало никаких сомнений, что если кто и будет уклоняться от репатриации, то это прежде всего коллаборационисты. До осени 1945 года настроение в английском и американском обществе было таково, что любой политик, покрывающий коллаборационистов (петэновцев, квислинговцев, власовцев и т. п.), сильно рисковал своей репутацией. Черчилль и Рузвельт просто не могли поступить иначе.

Однако со временем отношения между бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции стали охлаждаться. Советские перемещённые лица, желающие найти убежище на Западе, постепенно трансформировались в сознании англичан и американцев из «квислинговцев» в «борцов против коммунизма». Руководители западных стран получили возможность, не рискуя вызвать гнев общественности, предоставлять им статус политических беженцев.

В СССР и на Западе были противоположные представления о праве человека на свободу выбора подданства. Если в США и Великобритании это право, безусловно, признавалось и было зафиксировано в законодательстве, то по законам СССР (что было внедрено в сознание населения) стремление сменить подданство или выражение эмигрантских настроений входили в перечень политических преступлений (ст. 58 тогдашнего Уголовного кодекса РСФСР) вкупе со шпионажем, антисоветскими заговорами, вредительством, контрреволюционной агитацией и т. д. Безусловно, идя навстречу до осени 1945 года советской стороне в вопросе об обязательной репатриации, англо-американское руководство преследовало и ряд своих практических целей. В частности, оно хотело, чтобы СССР вступил на их стороне в войну с Японией, и старалось лишний раз не раздражать Сталина, в том числе и в отношении советских перемещённых лиц. К тому же оно стремилось не давать повод Советскому Союзу для задержки у себя американских и английских военнослужащих, освобождённых из немецкого плена Красной Армией. Это были весьма веские причины, чтобы временно поступиться собственными принципами.

Принцип обязательности репатриации касался не только советских граждан. В соглашениях СССР с США, Великобританией и Францией был зафиксирован принцип взаимной обязательной репатриации, то есть американские, английские и французские граждане, освобождённые из немецкого плена Красной Армией или по иным причинам оказавшиеся в советских оккупационных зонах, подлежали обязательной выдаче США, Великобритании и Франции независимо от того, хотят ли они этого или нет. В 1945—1946 годах СССР передал 24 544 англичанина и 22 481 американца и в 1945—1951 годах — 313 368 французов (включая пленных эльзасцев и лотарингцев). Подавляющее их большинство возвращалось на родину с радостью и воодушевлением, но существовала и небольшая прослойка невозвращенцев. В период их нахождения в советских сборных пунктах и лагерях в их среде был выявлен 19 091 коллаборационист (19 021 француз, 52 американца и 18 англичан), которые отнюдь не жаждали встречи с правосудием своих стран. Однако СССР, руководствуясь принципом взаимной обязательной репатриации, передал их всех французским, американским и английским властям. (См.: там же. Ф. 9526. Оп. 4а. Д. 1. Л. 229—230; Д. 7. Л. 135—139).

Обязательность репатриации не следует понимать так, что чуть ли не все советские граждане были возвращены в СССР вопреки их желанию. Опираясь на многочисленные свидетельства (в частности, на такой массовый источник, как опросные листы и объяснительные записки репатриантов), можно смело утверждать, что не менее 80% «восточников», то есть жителей СССР в границах до 17 сентября 1939 года, в случае добровольности репатриации возвратились бы в СССР добровольно. Что касается «западников», то есть жителей Прибалтики, Западной Украины, Западной Белоруссии, Правобережной Молдавии и Северной Буковины, то они существенно отличались от «восточников» по менталитету, морально-психологическому состоянию, политическим и ценностным ориентирам, и в их среде действительно значительно преобладали невозвращенцы. Те из них, кто оказался в зоне действий Красной Армии, были насильственно возвращены в СССР. «Западников», оказавшихся в западных зонах, англо-американцы с самого начала освободили от обязательной репатриации: они передали советским властям только тех из них, которые сами этого хотели. Во время войны с Германией и в первые месяцы после её окончания англо-американцы насильственно передавали Советскому Союзу «восточников»-невозвращенцев (преимущественно коллаборационистов), но с сентября-октября 1945 года стали распространять принцип добровольности репатриации и на «восточников», окончательно перейдя на этот принцип с началом «холодной войны». По нашему мнению, если бы репатриация была добровольной, то численность советских граждан, не возвратившихся в СССР, составила бы не почти 0,5 млн., а, вероятно, около 1 млн., вряд ли больше.

В 1946—1947 годах со стороны англо-американцев имели место рецидивы насильственной выдачи людей, не желавших возвращаться в СССР, в духе Ялтинских соглашений. Западные историки располагают конкретными фактами насильственной выдачи советских перемещённых лиц до мая 1947 года. После этой даты таких фактов не выявлено. Следовательно, май 1947 года является конечной хронологической гранью практического выполнения англо-американцами Ялтинских соглашений об обязательной репатриации советских граждан. По одним параметрам они свои обязательства недовыполнили, по другим — перевыполнили. «Недовыполнение» заключалось в том, что среди перемещённых лиц, не возвращённых в СССР, оказались десятки тысяч людей, являвшихся до 1 сентября 1939 года советскими подданными, а «перевыполнение» — в том, что бывшие союзники передали советским властям ряд старых эмигрантов, прежде всего казаков-белогвардейцев, которых в соответствии с Ялтинскими соглашениями совсем не обязательно было выдавать. Англо-американцы предельно жёстко соблюли свой принцип невыдачи «западников», однако в западной литературе бытует не подтверждённое бесспорными фактами утверждение, что будто бы Франция выдала СССР прибалтов в обмен на находившихся в советском плену эльзасцев и лотарингцев. По нашим данным, СССР в 1945 году действительно передал Франции часть пленных эльзасцев и лотарингцев, но в обмен не на прибалтов, а на «власовцев», которых французы поначалу не хотели выдавать, собираясь судить их по своим законам как военных преступников, участвовавших в подавлении Французского Сопротивления.

Это, в частности, отмечено в сводке Управления репатриации от 1 февраля 1945 года: «Как видно из последней беседы тов. Богомолова (посол СССР во Франции. — В.З.) с французским министром по делам военнопленных Флене, французские власти склонны рассматривать наших людей бывших „власовцев” как военных преступников, подсудных французскому суду». (Там же. Ф. 9408. Оп. 1. Д. 10. Л. 51). Позднее эта проблема была урегулировала, и «власовцы» в соответствии с принципом обязательной репатриации были переданы СССР. Для самих «власовцев» это являлось подлинным спасением, так как у французского правосудия был настрой пустить их под нож гильотины, а в СССР они в массе своей после соответствующей проверки в ПФЛ или ИТЛ были направлены на спецпоселение сроком на 6 лет.

В зарубежной и отечественной литературе, тем не менее, имеет хождение не подтверждённое бесспорными фактами утверждение, что Франция будто бы насильственно передавала Советскому Союзу прибалтов и других «западников». Мы полагаем, что это заблуждение. У французов политика в этом вопросе была в принципе такой же, как у англичан и американцев, а именно: основополагающим критерием в определении советского гражданства и выявлении круга перемещённых лиц, подлежащих обязательной выдаче советским властям, являлось проживание до 1 сентября 1939 года на территории СССР в его границах до этой даты. Так, военный губернатор французской зоны оккупации Австрии в беседе с советскими офицерами по репатриации, состоявшейся 23 ноября 1945 года, сказал: «У меня имеются от французского правительства указания, что советскими подданными считаются только те, кто жил в государственных границах СССР 1939 г.». (Там же. Ф. 9526. Оп. 1. Д. 239. Л. 38).

До мая 1945 года союзники передавали Советскому Союзу перемещённых лиц, как правило, привозя их на кораблях в советские морские порты (Мурманск, Одесса и др.). После капитуляции Германии встал вопрос о передаче репатриантов через линию соприкосновения советских и союзных войск в Германии и Австрии. Переговоры об этом велись 16—22 мая 1945 года в г. Галле (Германия). Делегацию союзников возглавлял американский генерал Р.В.Баркер, советскую делегацию — генерал-лейтенант К.Д.Голубев, один из заместителей Ф.И.Голикова. 22 мая был подписан «План передачи через линию войск бывших военнопленных и гражданских лиц, освобождённых Красной Армией и войсками союзников» (см.: Там же. Оп. 4а. Д. 2. Л. 23—24), и на следующий день, 23 мая, первые партии репатриантов были переправлены через линию соприкосновения войск. (См.: там же. Д. 1. Л. 22).

Массовая передача союзниками весной и летом 1945 года советских граждан — «восточников» отнюдь не означала, что они никого из них не оставляли у себя. Уже в августе 1945 года Управление Уполномоченного СНК СССР по делам репатриации располагало сведениями, что в лагерях перемещённых лиц американские и английские службы развернули настоящую «охоту за умами». Из числа «восточников» вычленялись профессора, доценты, доктора и кандидаты наук, конструкторы, технологи и другие специалисты, с которыми велась активная агитационная работа с целью склонить их к отказу от возвращения в СССР. (См.: там же. Ф. 9408. Оп. 1. Д. 19. Л. 23). Это происходило одновременно с насильственной передачей англо-американцами в руки НКВД власовцев, национальных легионеров и др., которые в массе своей имели начальное или неполное среднее школьное образование и, следовательно, были неспособны усилить интеллектуальный потенциал западного мира.

18 января 1945 года Военным Советам фронтов и военных округов была дана директива начальника тыла Красной Армии и Уполномоченного СНК СССР по делам репатриации, согласно которой военнопленные и гражданские лица, освобождённые Красной Армией, подлежали направлению:

— военнослужащие Красной Армии (рядовой и сержантский состав), находившиеся в плену, — в армейские СПП, после проверки в них установленным порядком — в армейские и фронтовые запасные части;

— офицерский состав, находившийся в плену, — в спецлагеря НКВД;

— служившие в немецкой армии и специальных строевых немецких формированиях, власовцы, полицейские и другие лица, вызывающие подозрение, — в спецлагеря НКВД;

— гражданское население — во фронтовые СПП и пограничные ПФП НКВД; из них, после проверки, мужчины призывного возраста — в запасные части фронтов или военных округов, остальные — к месту постоянного жительства (с запретом направления в Москву, Ленинград и Киев);

— жители приграничных областей — в ПФП НКВД;

— дети-сироты — в детские учреждения Наркомпросов и Наркомздравов союзных республик. (См.: там же. Ф. 9526. Оп. 4а. Д. 1. Л. 63—64).

Растущий поток репатриантов требовал ускорять их проверку, хотя бы в отношении «не вызывающих подозрений». В директиве НКВД-НКГБ СССР, адресованной в феврале 1945 года НКВД и НКГБ Украины, Белоруссии, Литвы и Молдавии, Главному управлению погранвойск НКВД СССР и Главному управлению НКВД СССР по охране тыла действующей Красной Армии, в частности, указывалось: «В связи с успешным наступлением Красной Армии ожидается наплыв на проверочно-фильтрационные пункты НКВД возвращаемых на Родину советских граждан, находившихся в немецком плену и на каторжных работах в Германии… Разрешаем производить упрощённую проверку в 5-дневный срок в отношении стариков, старух и женщин с детьми, с немедленным направлением их к постоянному месту жительства. Мужчин, вызывающих подозрение и требующих более длительной проверки, — немедленно направлять в спецлагеря НКВД». (Там же. Ф. 9408. Оп. 1. Д. 7. Л. 31).

После капитуляции Германии началось массовое возвращение граждан, насильственно оторванных от Родины. Едва советские и союзные войска сомкнули тиски, окончательно раздавив гитлеровский вермахт, советские люди стихийно хлынули по всем дорогам на восток. Большинство их оказалось в зоне действия англо-американских войск, и сразу же после капитуляции Германии началась подготовка к приёму советских граждан от союзников. Её содержание изложено в справке, подготовленной в середине мая 1945 года в НКВД СССР, которая приведена ниже (с сокращениями):

1. Всего организуется по директиве Ставки (№ 11086 от 11 мая 1945 г.) лагерей для приёма репатриируемых советских граждан, освобождённых союзными войсками, — 100 на 10 000 каждый, в том числе:

1-й Белорусский фронт — 30;

2-й Белорусский фронт — 15;

1-й Украинский фронт — 30;

2-й Украинский фронт — 10;

3-й Украинский фронт — 10;

4-й Украинский фронт — 5.

2. Проверка Ставкой возложена:

б) гражданских лиц — на проверочные комиссии представителями НКВД, НКГБ и «СМЕРШ» под председательством представителя НКВД.

3. Для приёма и проверки гражданских лиц на фронтах в составе 100 лагерей выделяется 30 лагерей, в которые и будут направляться все гражданские лица для проверки, в том числе:

— на 1-м Белорусском фронте — 9;

— на 2-м Белорусском фронте — 5;

— на 1-м Украинском фронте — 8;

— на 2-м Украинском фронте — 3;

— на 3-м Украинском фронте — 3;

– на 4-м Украинском фронте — 2.

На этих же фронтах имеется 46 сборных пунктов для приёма советских граждан, освобождённых советскими войсками, в том числе:

1-й Белорусский фронт — 10;

2-й Белорусский фронт — 6;

1-й Украинский фронт — 15;

2-й Украинский фронт — 6;

3-й Украинский фронт — 5;

4-й Украинский фронт — 4.

4. Руководство работой проверочных комиссий возложено приказом НКВД СССР от 14 мая на уполномоченных НКВД СССР по фронтам, а там, где таковых нет, — на начальников войск охраны тылов…

6. Для пропуска репатриантов установлено 9 пунктов, из них 7 — Висмар, Кравлетц, Пархим, Магдебург, Дессау, Торгау и Риза. Остальные два будет назначены позже.

Начало приёма советских граждан намечено с 21—22 мая по 3 000—5 000 на каждом пункте.

7. Товарищ Берия написал в ГОКО письмо с предложением не задерживать репатриантов во фронтовых лагерях больше 10 дней. После регистрации все советские граждане подлежат направлению к месту постоянного жительства, где органы НКВД и НКГБ будут обязаны их в последующем проверить.

Военные подлежат направлению в запасные части НКО. (См.: там же. Д. 15. Л. 6—8).

22 мая 1945 года ГКО принял постановление, устанавливавшее 10-дневный срок регистрации и проверки гражданских репатриантов и отправки их по месту жительства. (См.: там же. Ф. 9526. Оп. 4а. Д. 2. Л. 121; РГАСПИ. Ф. 644. Оп. 1. Д. 418). Практика показала, что этот срок оказался нереальным, и они находились в лагерях и СПП, как правило, 1—2 месяца и даже дольше. К 30 мая 1945 года общая ёмкость лагерей и СПП была доведена до 1,3 млн. человек. (См.: ГАРФ. Ф. 9526. Оп. 4а. Д. 1. Л. 28—29). Никакой разницы между лагерями и СПП не было. В данном случае термин «лагерь» означал не место заключения, а сборный пункт, равно как и СПП. Большинство этих сборных пунктов находились за границей (в Германии, Австрии, Польше, Румынии и др.).

Создание сети лагерей и СПП диктовалось не только необходимостью тщательной проверки перемещённых лиц и выявлением в их среде преступных элементов, но и рядом другим причин. Концентрацией в сборных пунктах распылённых чуть ли не по всей Европе масс перемещённых лиц значительно облегчалась задача поставки их на централизованное продовольственное снабжение (репатрианты от момента поступления в лагеря и СПП до прибытия на место жительства получали паёк, соответствующий нормам питания личного состава тыловых частей Красной Армии). (См.: там же. Д. 2. Л. 48, 123—124). До августа 1945 года часть репатриантов проживала на частных квартирах вблизи СПП и лагерей, но характер их взаимоотношений с местными жителями заставил переместить их в лагеря и СПП, дабы уберечь от соблазна устраивать самосуды над местным немецким, австрийским и другим населением. С медицинской точки зрения предварительная изоляция репатриантов перед отправкой в СССР была совершенно необходима, так как в их среде были распространены различные инфекционные заболевания. Укомплектованность лагерей и СПП медицинскими работниками считалась достаточной. Судя по их отчётам, им удалось значительно снизить уровень заболеваемости у репатриантов за время их нахождения в лагерях и СПП; в частности, по сыпному тифу — в 3 раза, по брюшному тифу и дизентерии — в 10 раз, а по венерическим болезням — в 16 раз. (См.: там же. Д. 1. Л. 111—112).

Организация сети лагерей и сборных пунктов преследовала также цель придать процессу репатриации организованные формы, не допустить анархии в этом деле. Во многом теми же мотивами руководствовались англичане и американцы, организовавшие в своих зонах оккупации широкую сеть лагерей для перемещённых лиц. В любом случае, сосредоточение больших масс людей в указанных лагерях и сборных пунктах не может быть квалифицировано как политическая репрессия.

Что касается побегов из лагерей и СПП, то таковые имели место, но не носили массового характера. Бежали в основном те, кто подлежал отправке в ПФЛ или преданию суду. Часть беглых репатриантов летом и в начале осени 1945 года объединилась в довольно опасные бандгруппы, терроризировавшие местное (немецкое, австрийское, польское, румынское) население.

К октябрю 1945 года все эти бандгруппы были ликвидированы охранными войсками НКВД. (См.: там же. Ф. 9408. Оп. 1. Д. 19. Л. 21).

Сотрудники органов НКВД, НКГБ и контрразведки «СМЕРШ», проводившие проверку и фильтрацию репатриантов, опасались, что довольно длительное бесконтрольное пребывание за границей могло серьёзно повлиять на их мировоззрение и политические настроения. Однако в процессе общения с репатриантами эти опасения в значительной мере рассеивались. Так, в докладе командования войск НКВД по охране тыла Центральной группы советских войск от 26 октября 1945 года отмечалось: «Политнастроение репатриируемых советских граждан в подавляющем большинстве здоровое, характеризуется огромным желанием скорее приехать домой — в СССР. Проявлялся повсеместно значительный интерес и желание узнать, что нового в жизни в СССР, скорее принять участие в работе по ликвидации разрушений, вызванных войной, и укреплению экономики Советского государства». (Там же. Л. 22). В августе 1945 года при известии о начавшейся войне с Японией только в одном лагере № 269 3150 репатриантов подали заявления с просьбой отправить их на фронт. (См.: там же. Ф. 9526. Оп. 1. Д. 239. Л. 185).

Позднее, когда волна просоветски настроенных репатриантов схлынула, оценки и тональность в отношении вновь прибывших репатриантов существенно изменились. В письме Ф.И.Голикова от 1 октября 1947 года, адресованном министрам госбезопасности и внутренних дел В.С.Абакумову и С.Н.Круглову, отмечалось: «В настоящее время репатриация советских граждан из английской и американской зон оккупации в Германии имеет совершенно отличительные черты от репатриации, проводимой ранее. Во-первых, в наши лагери поступают люди, имевшие в большинстве случаев вину перед Родиной; во-вторых, они длительное время находились и находятся на территории английского и американского влияния, подвергались там и подвергаются интенсивному воздействию всевозможных антисоветских организаций и комитетов, свивших себе гнёзда в западных зонах Германии и Австрии. Кроме того, из Англии в настоящее время поступают в лагеря советские граждане, служившие в армии Андерса. За 1947 год принято в лагеря советских граждан из английской и американской зон — 3 269 чел. репатриантов и 988 чел., служивших в армии Андерса. Нет сомнения, что среди этих граждан прибывают в СССР подготовленные разведчики, террористы, агитаторы, прошедшие соответствующие школы в капиталистических странах». (Там же. Ф. 9401. Оп. 1. Д. 2828. Л. 98).

По статистике ведомства Ф.И.Голикова, к 1 марта 1946 года было репатриировано 5 352 963 советских гражданина (3 527 189 гражданских и 1 825 774 военнопленных). Однако из этого числа следует вычесть 1 153 475 человек (867 176 гражданских и 286 299 военнопленных), которые фактически не являлись репатриантами, так как не были за границей. Их правильнее называть внутренними перемещёнными лицами (имеется в виду перемещение внутри СССР). Среди них преобладали «восточники», которых во время войны по разным причинам судьба забросила в Прибалтику, Западную Украину, Западную Белоруссию и другие западные районы СССР. 831 951 внутреннее перемещённое лицо (165 644 мужчины, 353 043 женщины и 313 264 детей) было направлено к месту жительства (831 635 гражданских и 316 военнопленных), 254 773 — призвано в армию (26 705 гражданских и 228 068 военнопленных) и 66 751 — спецконтингент НКВД (8 836 гражданских и 57 915 военнопленных). (См.: там же. Ф. 9526. Оп. 3. Д. 53. Л. 175, 270—271; Оп. 4а. Д. 1. Л. 62, 223, 226).

В таблице 1 представлена динамика поступления в 1944—1952 годы «репатриантов» (в интерпретации ведомства Голикова) с делением их на настоящих репатриантов и внутренних перемещённых лиц.

Таблица 1.

Соотношение репатриантов и

внутренних перемещённых лиц

		в том числе
Даты	Всего(чел.)
		Репатрианты внутренние		перемещённые лица
		чел.	в %	чел.	в %
10.12.1944	601189	16,5	99159	502030	83,5
20.12.1944	869332	13,4	116464	752868	86,6
30.12.1944	1050398	15,5	162403	887995	84,5
10.01.1945	1079500	17,1	184863	894637	82,9
20.01.1945	1144420	17,3	197841	946579	82,7
1.02.1945	1185682	19,1	226235	959447	80,9
10.02.1945	1205447	20,3	244408	961039	79,7
20.02.1945	1232444	21,7	267825	964619	78,3
1.03.1945	1255949	22,9	287785	968164	77,1
10.03.1945	1311359	25,6	335983	975376	74,4
20.03.1945	1373178	25,6	351397	1021781	74,4
1.04.1945	1448933	29,3	424458	1024475	70,7
10.04.1945	1532532	32,8	503295	1029237	67,2
1.06.1945	1946326	45,3	880732	1065594	54,7
10.06.1945	2097738	47,7	1000805	1096933	52,3
20.06.1945	2396154	53,3	1277413	1118741	46,7
1.07.1945	2433520	53,7	1307004	1126516	46,3
10.07.1945	2565129	56,1	1438049	1127080	43,9
1.03.1946	5352963	78,5	4199488	1153475	21,5
1.01.1952	5457856	78,9	4304381	1153475	21,1

Источник: ГАРФ. Ф. 9408. Оп. 1. Д. 10. Л. 1, 4, 8, 12, 28, 33, 38, 43, 49, 55, 60, 65, 70, 75, 79, 82, 88; Д. 22. Л. 1, 7, 9, 13; Ф. 9526. Оп. 4а. Д. 1. Л. 62, 223; Д. 7. Л. 157.

Таблица 2.

Национальный состав репатриированных советских граждан

(по состоянию на 1 марта 1946 г.)

Национальность	Всего (чел.)	в том числе
		гражданские	военно-пленные
Русские	1 631 861	891 747	740 114
Украинцы	1 650 343	1 190 135	460 208
Белорусы	520 672	385 896	134 776
Литовцы	50 396	47 377	3 019
Латыши	35 686	32 230	3 456
Эстонцы	14 980	12 231	2 749
Молдаване	36 692	31 598	5 094
Евреи	11 428	6 666	4 762
Грузины	33 141	7 600	25 541
Армяне	25 063	4 406	20 657
Азербайджанцы	24 333	2 348	21 985
Татары	43 510	11 332	32 178
Узбеки	31 034	1 446	29 588
Казахи	26 903	2 455	24 448
Киргизы	6 249	1 950	4 299
Таджики	4 711	453	4 258
Туркмены	3 968	177	3 791
Калмыки	6 405	2 318	4 087
Башкиры	5 793	1 215	4 578
Поляки	53 185	50 483	2 702
Карелы	3 441	1 247	2 194
Финны	4 705	4 122	583
Ингерманландцы	43 246	43 246	—
Другие:	173156	138 651	34 505
Из них представители коренных
народов СССР (удмурты, мордва,
осетины, кабардинцы, чеченцы,
ингуши и др.)	97 560	65 974	31 586
Представители некоренных народов (немцы, греки, болгары, румыны и др.)	75 596	72 677	2 919
Итого	4 440 901	2 871 329	1 569 572

Источник: ГАРФ. Ф. 9526. Оп. 4а. Д. 1. Л. 226—229. В эту статистику вошли все репатрианты (4 199 488), а также 241 413 внутренних перемещённых лиц (211 316 гражданских и 30 097 военнопленных).

Таблица 3.

Распределение советских репатриантов по категориям

(по состоянию на 1 марта 1946 г.)*

Источник: ГАРФ. Ф. 9526. Оп. 3. Д. 53. Л. 175; Оп. 4а. Д. 1. Л. 62, 70, 223.

* Включая репатриантов — немцев (советских граждан), крымских татар, чеченцев, ингушей, карачаевцев, балкарцев и некоторых других, направленных на спецпоселение. Репатриированных из Финляндии ингерманландцев, вопреки обещаниям отправить их на родину в Ленинградскую область, насильственно расселили в Великолукской, Калининской, Ярославской, Псковской и Новгородской областях. Репатрианты, умершие в период нахождения их в лагерях, сборно-пересыльных, проверочно-фильтрационных и других сборных и проверочных пунктах, включены в число направленных к месту жительства.

Надо сказать, что в период немецкой оккупации внутренние перемещённые лица являлись объектом безжалостной эксплуатации не только со стороны гитлеровцев, но в ряде случаев и со стороны зажиточных слоёв местного «западнического» населения. Например, в донесении политпросветотдела Управления Уполномоченного СНК СССР по делам репатриации от 28 ноября 1944 года на имя Ф.И.Голикова говорилось: «В Литве много советских граждан из Ленинградской области, насильно вывезенных немцами, работали у кулаков. „Хозяева” более года не оплачивали труд и сейчас платить отказываются». (Там же. Оп. 1. Д. 4. Л. 18). В Литве, Латвии и Эстонии было учтено 283 407 внутренних перемещённых лиц (227 044 гражданских и 56 363 военнопленных), в других западных регионах СССР — 870 068 (соответственно 640 132 и 229 936). (См.: там же. Оп. 3. Д. 53. Л. 270—271). Не все они захотели вернуться в родные места, и образовалась специфическая прослойка «внутренних невозвращенцев». Так, по данным на 1 июня 1946 года, в Латвии остались на жительстве 11 947 внутренних перемещённых лиц. (См.: там же. Д. 54. Л. 42).

Таким образом, в действительности на 1 марта 1946 года насчитывалось 4 199 488 репатриантов (2 660 013 гражданских и 1 539 475 военнопленных), из них 2 352 686 поступили из зон действия союзников, включая Швейцарию (1 392 647 гражданских и 960 039 военнопленных) и 1 846 802 — из зон действия Красной Армии за границей, включая Швецию (1 267 366 гражданских и 579 436 военнопленных). Их национальный состав представлен в таблице 2, а результаты проверки и фильтрации — в таблице 3.

Массовая репатриация фактически завершилась в первой половине 1946 года. В последующие годы репатриация резко пошла на убыль. До 1 июля 1952 года было репатриировано 4 305 035 советских граждан, из них 162 403 — в 1944 году, 3 888 721 — в 1945-м, 195 273 — в 1946-м, 30 346 — в 1947-м, 14 272 — в 1948-м, 6 542 — в 1949-м, 4 527 — в 1950-м, 2 297 — в 1951-м и 654 — в январе-июне 1952 года. (См.: там же. Ф. 5446. Оп. 86а. Д. 12345. Л. 77). Из общего числа репатриированных до 1 июля 1952 года советских граждан 3 222 545 поступило из Германии, 332 792 — Австрии, 137 856 — Румынии, 123 267 — Франции, 102 278 — Польши, 101 359 — Финляндии, 84 777 — Норвегии, 54 350 — Италии, 42 706 — Чехословакии, 27 967 — Англии, 26 268 — Югославии, 13 614 — Бельгии, 9 872 — Швейцарии, 7 835 — Дании, 4 070 — США, 3 806 — Болгарии, 3 429 — Венгрии, 3 409 — Швеции, 1 404 — Греции, 824 — Албании и 544 — из других стран. (См.: там же. Л. 81—82; Ф. 9526. Оп. 4. Д. 33. Л. 120).

Таким образом, к 1952 году по линии органов репатриации в СССР было возвращено свыше 4,3 млн. советских граждан. В это число не включены депортированные советские граждане (военнопленные и гражданские), которые во второй половине 1941-го — первой половине 1944 года совершили удачные побеги из-за границы в СССР, а также порядка 150 тыс. потерявших работоспособность «восточных рабочих», которых немцы в 1942—1943 годах. возвратили на оккупированную ими территорию СССР. (См.: Полян П.М. Жертвы двух диктатур. 1996. С. 68). Репатриация, хоть и в крайне незначительных размерах, продолжалась и после 1952 года. С учётом всего этого, общее число советских граждан, оказавшихся вследствие войны за границей и возвращенных впоследствии в СССР, оценивается величиной примерно в 4,5 млн. человек.

В статистике репатриированных советских граждан из Германии имеются некоторые противоречия. Если исходить из числа поступивших к 1 июля 1952 года из всех четырёх оккупационных зон Германии (из советской зоны — 886 286, английской — 1 073 545, американской — 1 039 032, французской — 84 416), то в сумме получается не 3 222 545, а 3 083 279 человек. Недостающие 139 266 человек в источнике названы как прибывшие «из СПП и лагерей» (см.: ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 86а. Д. 12345. Л. 82) без указания стран, откуда они были репатриированы. Причём из контекста ясно, что это, во-первых, не внутренние перемещённые лица и, во-вторых, не переданные союзниками, то есть речь идёт о людях, находившихся за пределами СССР в странах, где стояли советские войска.

Мы включили эти 139 266 человек в число репатриированных из советской зоны оккупации Германии, исходя из того, что значительная их часть, безусловно, поступила из бывших германских территорий (Восточная Пруссия и другие), отошедших к СССР и Польше. В ходе дальнейшего исследования возможна корректировка этой статистики в сторону уменьшения на несколько десятков тысяч человек поступивших из Германии и соответствующего увеличения количества репатриированных из Польши, Чехословакии, Венгрии, Румынии.

Широко распространено убеждение, что все (или почти все) возвращённые в Советский Союз перемещённые лица (а всего их было, как указано выше, примерно 4,5 млн.) являются жертвами насильственной репатриации — дескать, они не хотели возвращаться, но их насильно привезли в СССР вопреки их желанию. Мы допускаем, что не желавших возвращаться, но насильственно возвращённых в СССР, максимально могло быть до 0,5 млн. человек. Это составляет менее 15% от общего числа советских репатриантов. Следовательно, более 85% возвратившихся в СССР советских перемещённых лиц ни в коем случае не являются «жертвами насильственной репатриации». Отсюда напрашивается другой вывод: расхожий тезис «советские перемещённые лица были насильственно возвращены в СССР» более чем на 85% не соответствует исторической правде и относится к разряду «чёрных мифов». Указанный тезис, без навешивания ярлыка «чёрный миф», можно применять только к менее 15% репатриированных в СССР перемещённых лиц.

По данным на 1 января 1952 года, ведомство Ф.И.Голикова определяло численность так называемой «второй эмиграции» в 451 561 человек (в это число не вошли бывшие советские немцы, ставшие гражданами ФРГ, бессарабцы и буковинцы, принявшие румынское подданство, и некоторые другие), среди которых было 144 934 украинца, 109 214 латышей, 63 401 литовец, 58 924 эстонца, 31 704 русских, 9 856 белорусов и 33 528 прочих. Среди украинцев и белорусов преобладали выходцы из западных областей Украины и Белоруссии. «Вторая эмиграция» более чем на 3/4 состояла из «западников» и менее чем на 1/4 — из «восточников». В начале 1952 года расселение «вторых эмигрантов» по странам мира выглядело так: Западная Германия — 84 825, западные зоны Австрии — 18 891, Англия — 100 036, Австралия — 50 307, Канада — 38 681, США — 35 251, Швеция — 27 570, Франция — 19 675, Бельгия — 14 729, Аргентина — 7 085, Финляндия — 6 961, Бразилия — 3 710, Венесуэла — 2 804, Голландия — 2 723, Норвегия — 2 619, другие страны — 36 694 человека. (См.: там же. Ф. 9526. Оп. 4а. Д. 7. Л. 5—6).

Фактически же численность «второй эмиграции», по нашему убеждению, составляла не 451 561 человек, а значительно превышала 0,5 млн. Мы полагаем, что из неё нельзя исключать десятки тысяч бывших советских немцев, избежавших обязательной репатриации. Относительно численности последних нет полной ясности, но нам наиболее достоверными представляются данные немецкого историка А.Айсфельда, согласно которым в западных зонах оккупации Германии находилось около 150 тыс. немцев — бывших граждан СССР, из них примерно половина была передана англичанами и американцами советским властям. (См.: Eisfeld A. Russland/Sowjetunion // Aussiedier. Informationen zur politischen Bildung. 1991. № 222. S. 16—17). Следовательно, если исходить из этой информации, то количество невозвращенцев — бывших советских немцев составляло не менее 70 тыс. Возможно, существовали и ещё какие-то «скрытые» категории невозвращенцев, не учтённые Управлением Уполномоченного СНК (Совмина) СССР по делам репатриации.

Как и «первая» (белая) эмиграция, «вторая эмиграция» тоже являлась ярко выраженной политической, антисоветской. Поскольку в её составе численно преобладали антисоветски и русофобски настроенные прибалты и западные украинцы (к примеру, в Западной Германии удельный вес украинцев, литовцев, латышей и эстонцев в составе этой так называемой «новой волны русской эмиграции» составлял, по данным на начало 1952 г., 89,9%, в Англии — 90,0%, в США — 92,8%, в Канаде — 93,2%) (см.: ГАРФ. Ф. 9526. Оп. 4а. Д. 7. Л. 5—6), то именно они определяли её политическое лицо. Своё невозвращение на родину они, как правило, объясняли не только «русской оккупацией», но и неприятием советского общественного и государственного строя и даже самого государственного образования в виде СССР. Их невозвращенческая позиция покоилась на четырёх основных постулатах — национализме, антикоммунизме, антисоветизме и русофобии.

В октябре 1945 года в «Правде» была опубликована статья Ф.И.Голикова, в которой называлось число репатриированных к тому времени граждан СССР — 5 236 130 человек (3 104 284 мужчины, 1 498 153 женщины и 633 693 ребенка). (См.: Правда, 4 октября 1945 г.). Однако при этом не было сделано никаких пояснений. В результате приведённое Голиковым число репатриантов воспринималось в том смысле, что все они будто бы прибыли из-за границы.

В действительности же к началу октября 1945 года из-за границы возвратилось около 4,1 млн. человек, остальные же были внутренними перемещёнными лицами (см. табл. 1), и их, следовательно, нельзя считать репатриантами.

В 1965 году в открытой советской печати были обнародованы официальные данные о количестве репатриированных советских граждан — 5 457 856 человек. (См.: История Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941—1945. — М., 1965. Т. 5. С. 107). Это была суммарная численность репатриантов и внутренних перемещённых лиц по состоянию на 1 января 1952 года (см. табл. 1). Однако именно такого пояснения не было сделано, и эта статистика вплоть до 1990 года вводила исследователей в заблуждение. Во многих трудах эта цифра (5 457 856) ошибочно представлялась как общее число советских граждан, возвращённых в СССР именно из-за границы (из Германии и других стран).

Историки М.Геллер и А.Некрич, судя по тексту раздела «Репатриация» в их книге «Утопия у власти», вышедшей в 1986 году в Лондоне на русском языке, явно были озадачены тем обстоятельством, что советских перемещённых лиц в Европе было около 5 млн. (из коих почти 0,5 млн. не возвратились в СССР), и из этого числа, оказывается, по официальным советским данным, было репатриировано почти 5,5 млн. Для них это оказалось неразрешимым «математическим ребусом». Они так и не догадались, что их собственные данные об общем числе советских перемещённых лиц в европейских странах — правильные, а официальные советские данные о количестве репатриированных в СССР — фактически фальсифицированные. Пребывая в уверенности, что в официальных советских данных речь идёт только о поступивших в СССР из европейских стран (о существовании приписки в почти 1,2 млн. человек они не догадывались), М.Геллер и А.Некрич вынуждены были строить предположения о существовании в Европе дополнительно ещё каких-то советских граждан, которые «возвратились или были возвращены в Советский Союз». (Геллер М., Некрич А. Утопия у власти. С. 499).

В изданной в 1985 году в СССР энциклопедии «Великая Отечественная война» констатируется, что к концу войны в Германии и Австрии насчитывалось принудительно вывезенных из СССР военнопленных и гражданского населения свыше 6 млн. человек. Были названы только Германия и Австрия, но явно в это число включались советские перемещённые лица и в других европейских странах. Далее приводятся официальные советские данные, согласно которым к 1 января 1953 года в СССР возвратилось 5,5 млн. советских граждан. (См.: Великая Отечественная война. 1941—1945: Энциклопедия. — М., 1985. С. 609). Из контекста следует, что авторы ни в малейшей степени не сомневались, что всё это количество (5,5 млн.) поступило в СССР именно из-за границы, в основном из Германии и Австрии. Численность «второй эмиграции» здесь не названа, но опять же из контекста ясно, что её масштаб определялся величиной, близкой к действительной, — более 0,5 млн. человек. Поэтому, суммировав официальные советские данные по репатриации и собственные в целом правильные оценки численности «второй эмиграции», было и получено в итоге свыше 6 млн. советских военнопленных и гражданских лиц, находившихся к концу войны в Германии и других европейских странах. Это наглядный пример того, как из-за фактически фальсифицированной советской статистики авторы, не подозревая о её характере, делали вроде бы правильные и вполне логичные подсчёты, но они, эти подсчёты, по указанной причине неизбежно оказывались существенно искажёнными.

Тем не менее, сомнения относительно достоверности официальной советской статистики и тогда, в 1970-е — 80-е годы, имели место. Сотрудники Института истории СССР АН СССР В.Е.Полетаев, Ю.К.Стрижков и В.Б.Тельпуховский неоднократно высказывали подозрения, что официальные советские данные являются существенно преувеличенными. Ход их рассуждений сводился к тому, что, по-видимому, в западных регионах СССР были выявлены большие массы советских граждан, не являвшихся местными жителями, и их всех включили в общее число «репатриантов». Теперь же документально доказано, что они в своих подозрениях были совершенно правы.

К 1 августа 1946 года по месту жительства было направлено 3 322 053 репатриантов и внутренних перемещённых лиц. Среди них было 3 024 229 гражданских (2 192 594 репатриантов и 831 635 внутренних перемещённых лиц) и 297 824 военнопленных (соответственно 297 508 и 316).

На 3 289 672 человека имелись сведения о распределении их по союзным республикам (см. табл. 4). Разница между общим числом направленных к месту жительства к 1 августа 1946 года и тем количеством, на которое имелись сведения о распределении по союзным республикам, составляет 32 381 человек (3 322 053 — 3 289 672). По-видимому, эта цифра (32 381) адекватна числу умерших в период нахождения этих людей в лагерях, СПП, ПФП и других сборных и проверочных пунктах.

Таблица 4.

Распределение по союзным республикам направленных

к месту жительства репатриантов и внутренних перемещённых лиц (по состоянию на 1 августа 1946 г.)

Союзные	Всего,	в том числе
республики	человек	мужчины	женщины		дети
РСФСР	1 578 570	439 471	688 690		450 409
Украина	1 145 484	408 641	607 015		129 828
Белоруссия	332 301	110 367	153 280		68 654
Литва	48 780	16 900	19 556		12 324
Латвия	54 621	19 775	24 133		10 713
Эстония	14 321	5 336	6 500		2 485
Молдавия	45 945	24 329	14 682		6 934
Грузия	4 679	4 545	107		27
Армения	2 045	2 008	30		7
Азербайджан	4 204	4 119	75		10
Казахстан	43 501	5 969	17 218	20 314
Узбекистан	4 780	4 374	344	62
Таджикистан	8 455	1 306	3 329	3 820
Киргизия	901	680	197	24
Туркмения	723	717	4	2
Карело-Финская ССР	362	194	105	63
ИТОГО	3 289 672	1 048 731	1 535 265	705 676

Источник: ГАРФ. Ф. 9526. Оп. 3. Д. 54. Л. 174—176.

Благополучно прошедшим проверку и отпущенным домой выдавались временные удостоверения, в которых указывались фамилия, имя, отчество, год и место рождения, время содержания во фронтовом или армейском лагере, на СПП, ПФП, ПФЛ или в ином подобного рода месте (например, г. Торгау, проверочно-фильтрационный пункт НКВД СССР № 282), а также и выбранное репатриантом место жительства. В этом же документе имелись два примечания: «Видом на жительство служить не может» и «Удостоверение по приезде к месту жительства должно быть сдано в местный орган НКВД для получения вида на жительство». Больше никаких документов репатриантам на руки не выдавалось. Все документы, подтверждавшие пребывание людей в концлагерях и тюрьмах фашистской Германии, были изъяты у них при проверке в лагерях, СПП, ПФП, ПФЛ и других проверочных лагерях и пунктах.

Среди возвращавшихся к местам своего прежнего жительства было довольно много киевлян. Однако в постановлении СНК СССР от 6 января 1945 года «Об организации приёма и устройства репатриируемых советских граждан» говорилось о запрете направления репатриантов в Москву, Ленинград и Киев. (См.: ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 47а. Д. 23. Л. 11—12). Этот же запрет фигурировал и в приведённой выше директиве начальника тыла Красной Армии и Уполномоченного СНК СССР по делам репатриации от 18 января 1945 года. Несколько позднее проблема с репатриантами-киевлянами была существенно сглажена. По распоряжению СНК СССР от 7 июля 1945 года разрешалось направлять в Киев репатриированных юношей и девушек при условии, если их родители проживают в Киеве. (См.: там же. Д. 10. Л. 55).

Прибывших к месту жительства репатриантов местные органы внутренних дел и госбезопасности обязаны были проверить на основании приказа НКВД-НКГБ СССР от 16 июня 1945 года «О порядке проверки и фильтрации по месту постоянного жительства возвращающихся на родину репатриированных советских граждан». По состоянию на 1 сентября 1947 года, проверка считалась завершённой в отношении 1 981 411 человек (в это число входили более 1 924 тыс. репатриантов и около 57 тыс. внутренних перемещённых лиц).

На 1 627 590 человек из числа проверенных не было выявлено никаких компрометирующих материалов (82,1%), 21 617 арестовано (1,1%), 202 805 взято в агентурную разработку (10,2%) и еще 129 399 человек (6,6%) значились как «выбывшие по другим причинам». На указанную дату для того, чтобы считать, что приказ от 16 июня 1945 года полностью выполнен, требовалось завершить проверку в отношении еще 56 761 репатрианта. Таким образом, в списки проверяемых на основании указанного приказа, по состоянию на 1 сентября 1947 года, вошли 2 038 172 человека. (См.: там же. Ф. 9408. Оп. 1. Д. 2. Л. 89—90; Ф. 9478. Оп. 1. Д. 667. Л. 215, 251, 254). Такое количество было на порядок ниже общего числа репатриантов и внутренних перемещённых лиц, направленных к месту жительства. Это объяснялось главным образом тем, что, во-первых, проверялись в основном только взрослые и, во-вторых, местные органы МВД-МГБ не считали репатриантами (за исключением «репатриированных из Прибалтики») граждан, которых мы условно называем внутренними перемещёнными лицами, и не вносили их в списки на проверку на основании приказа от 16 июня 1945 года.

Из табл. 3 видно, что к 1 марта 1946 года к месту жительства было направлено свыше 80% от общего числа гражданских репатриантов и только 18,3% репатриированных военнопленных. Это нельзя расценивать как дискриминацию военнопленных. Деление на гражданских и военнопленных в ходе проверки и фильтрации и при решении судьбы того или иного репатрианта не имело принципиального значения и относилось к категории второстепенных факторов. Главными критериями были поведение в плену и за границей, а также возраст, пол и другие социальные характеристики. В составе гражданских было огромное количество лиц пожилого возраста, женщин, детей, а также мужчин непризывных возрастов, которые не могли быть призваны в армию или зачислены в рабочие батальоны и, естественно, направлялись к месту жительства. Среди же военнопленных совсем не было детей, очень мало женщин, равно как и стариков. Преобладали мужчины призывных возрастов, подлежавшие восстановлению на военной службе или зачислению в рабочие батальоны. За счёт этого и образовалась диспропорция между гражданскими и военнопленными, направленными к месту жительства. После победы над Германией из Красной Армии были демобилизованы военнослужащие 13 старших возрастов, и вслед за ними отпущены по домам их ровесники из числа военнопленных. Причём на них полностью распространялись льготы, предусмотренные статьями 3—10 Закона от 23 июня 1945 года «О демобилизации старших возрастов личного состава действующей армии». (См.: там же. Ф. 9526. Оп. 7. Д. 44. Л. 251).

Указанное в табл. 3 количество репатриированных военнопленных, направленных к месту жительства (свыше 280 тыс.), на самом деле значительно ниже реального числа лиц этой категории. Дело в том, что в табл. 3 приведена численность только тех отпущенных по домам репатриантов-военнопленных, которые к моменту выхода приказа о демобилизации 13 старших возрастов ещё не были восстановлены на военной службе и находились в проверке во фронтовых и армейских лагерях и СПП, запасных воинских частях, ПФП и прочих проверочных пунктах. Нам неизвестно, сколько человек было демобилизовано в 1945 году на основании этого приказа из числа военнопленных-репатриантов, ранее восстановленных на военной службе (в табл. 3 указано, что всего их было почти 660 тыс.). Думается, что под приказ о демобилизации 13 старших возрастов подпали никак не менее 100 тыс. находившихся на военной службе бывших репатриированных военнопленных (возможно, даже и значительно больше). Учитывая всё это, мы определяем общее число военнопленных-репатриантов, направленных к концу 1945 года по месту жительства, величиной примерно в 400 тыс. человек.

В течение 1944—1948 годов правительством СССР было принято 67 постановлений, которыми обеспечивались права репатриантов как граждан СССР, из них 14 — о льготах и материальном обеспечении. К числу основных постановлений СНК (Совмина) такого рода можно отнести следующие: «Об организации приёма и устройства репатриируемых советских граждан» (6 января 1945 г.); «О разрешении въезда на территорию Украинской и Белорусской ССР в упрощённом порядке всем гражданам украинцам и белорусам, признавшим себя гражданами СССР» (14 июня 1946 г.); «О порядке назначения и выплаты пенсий военнослужащим, получившим инвалидность во время пребывания на службе в Красной Армии, на фронте и в плену» (9 июля 1946 г.); «О порядке назначения и выплаты государственных пособий многодетным и одиноким матерям, репатриированным в СССР» (19 сентября 1946 г.) и др. Важное значение имело постановление Президиума Верховного Совета СССР от 1 декабря 1945 года

«О внесении в списки избирателей репатриированных граждан СССР».

В деле защиты прав репатриантов весьма заметна была роль прокурорского надзора. Был спущен на места ряд директив Генеральной прокуратуры СССР, важнейшими из которых являлись следующие: «О возврате домов, принадлежавших репатриантам, возвратившимся на Родину, которые за их отсутствие были переданы в жилфонд городов и поселков» от 21 декабря 1945 года и «Об охране прав репатриируемых советских граждан» от 24 мая 1948 года. (См.: там же. Л. 251—252).

На репатриантов, поступивших на работу, полностью распространялось действовавшее законодательство о труде, а также все права и льготы, которыми пользовались рабочие и служащие соответствующих предприятий. То же самое касалось и репатриантов, работавших в сельском хозяйстве. Правительство СССР обязало директоров предприятий и министерства предоставлять репатриантам работу по специальности и при необходимости переводить с их согласия на другие предприятия и использовать по специальности. Репатриантам, работавшим на предприятиях министерств угольной и лесной промышленности, а также чёрной металлургии, было разрешено выдавать денежную ссуду на индивидуальное жилищное строительство в размере 15 тыс. руб. с погашением в течение 15 лет и, кроме того, ссуду до 5 тыс. руб. на первоначальное хозяйственное обзаведение с погашением её в течение пяти лет. Репатрианты, работавшие не там, где проживали их семьи, имели право перевезти их к себе за счёт средств предприятия. Репатриированные — бывшие военнопленные пользовались льготами, предусмотренными для демобилизованных воинов.

Исполкомы местных Советов депутатов трудящихся, руководители предприятий и учреждений были обязаны предоставлять им работу в месячный срок со дня прибытия к месту жительства. Работа должна была предоставляться с учётом приобретённого опыта в армии и специальности. Бывшим военнопленным, возвратившимся в деревню, исполкомы районных и сельских Советов были обязаны оказывать всемерную помощь в устройстве на работу и обзаведении хозяйством. Возвратившиеся в районы, пострадавшие от фашистской оккупации, и нуждавшиеся в постройке или ремонте жилищ имели право получить бесплатный лесосечный фонд, необходимый для заготовки строительного леса и, кроме того, ссуду от 5 до 10 тыс. руб. на строительство и восстановление жилищ с погашением её в сроки от 5 до 10 лет. Репатриированные инвалиды имели право на пенсионное обеспечение. Всем им, как и инвалидам Великой Отечественной войны, было предоставлено право ухода с предприятия или из учреждения, при желании переехать к месту постоянного жительства. Всем рабочим и служащим время нахождения на оккупированной территории и в плену в непрерывный стаж работы не засчитывалось, однако общий трудовой стаж не прерывался. Репатриированные многодетные матери с момента возвращения в СССР получали право на пособие и льготы по многодетности на общих основаниях.

Репатриантам было объявлено, что они сохраняют все права граждан СССР, включая избирательное право, трудовое законодательство, социальное страхование. Однако по возвращении домой репатрианты часто сталкивались с ущемлением своих прав. Причём местные органы власти нередко действовали вопреки указаниям из Москвы. Например, в Москве выезд по повестке биржи труда на работу в Германию в качестве «восточного рабочего» склонны были интерпретировать как насильственный угон, а местные власти часто трактовали это как граничащий с предательством добровольный выезд во вражескую страну и не стеснялись демонстрировать перед репатриантами своё подозрительное, презрительное и враждебное к ним отношение. От репатриантов пошёл поток писем в различные инстанции с соответствующими жалобами.

4 августа 1945 года Оргбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «Об организации политико-просветительной работы с репатриированными советскими гражданами», в котором указывалось: «Отдельные партийные и советские работники встали на путь огульного недоверия к репатриируемым советским гражданам. Надо помнить, что возвратившиеся советские граждане вновь обрели все права советских граждан и должны быть привлечены к активному участию в трудовой и общественно-политической жизни». (Пропаганда и агитация в решениях и документах ВКП(б). — М., 1947. С. 486—487). Это смягчило на местах атмосферу недоверия к репатриантам, но отнюдь её не устранило. Высшее руководство, в отличие от местного, действовало более корректно, но тоже не питало доверия к репатриантам. В повседневной жизни они продолжали подвергаться явной или завуалированной дискриминации, в частности при выдвижении на руководящие должности, при приёме в партию и комсомол, при поступлении в высшие учебные заведения. Военнопленные не считались участниками войны, за исключением тех, кто после освобождения из плена, будучи мобилизованным в Красную Армию, на заключительном этапе войны участвовал в боевых действиях на фронте.

Недоверчивое отношение к репатриантам проистекало из факта их бесконтрольного пребывания в «иностранщине». Миллионы советских военнослужащих — участников похода 1944—1945 годов в Европу тоже побывали в «иностранщине», но к ним отношение было принципиально иное по причине того, что они воевали за пределами СССР под постоянным и бдительным контролем существовавших при войсках политических и контрразведывательных органов. В ходе репатриации командование партизанских формирований, состоявших из беглых военнопленных и «восточных рабочих» и действовавших во Франции, Италии, Югославии, Бельгии и других странах, обращалось с просьбами сохранить их в качестве самостоятельных войсковых единиц в Красной Армии, но эти просьбы не удовлетворялись. Основная причина отказа: эти партизанские формирования действовали вне контроля со стороны «компетентных советских органов».

В 1946—1952 годах. из года в год заметно росло подозрительное отношение к репатриантам со стороны политического руководства СССР. Это являлось следствием ведшейся тогда пропаганды по искоренению «низкопоклонства перед Западом» и начавшейся «холодной войны», а с 1948 года ещё и усугубилось развернутой кампанией по борьбе с космополитизмом и иностранщиной. В обществе искусственно нагнетались настроения «шпиономании». Особое недоверие вызывали репатрианты, поступившие из зон действия англо-американских войск.

В ГУЛАГе появилась новая прослойка политических заключённых под названием «падовцы» (производное от ПАД — пропаганда американской демократии). Кроме того, часть репатриантов была обвинена в шпионаже. Органы МГБ и военной контрразведки выявляли среди них лиц, действительно завербованных американскими, английскими и другими иностранными спецслужбами, однако имели место и огульные обвинения подобного рода.

Несмотря на возрастание подозрительного отношения к репатриантам, руководство СССР всё же воздержалось от крупномасштабных репрессий. Поэтому основная их масса не пострадала даже в этой неблагоприятной для них политической атмосфере. Однако в морально-психологическом плане репатрианты испытывали всё больший дискомфорт; сам термин «репатрианты» приобрёл в общественном сознании однозначно негативный смысл, и их всё чаще стали сторониться как прокажённых.

Отдельные группы репатриантов, к которым руководство СССР испытывало особо сильное недоверие, были репрессированы (чаще всего в форме выселения с отправкой на спецпоселение). Так, в 1951 году из Западной Украины, Западной Белоруссии и Литвы были выселены вместе с семьями репатрианты — бывшие военнослужащие польской армии Андерса, прибывшие в СССР в 1946—1949 годах в основном из Англии. Поляков среди репатриантов-«андерсовцев» было сравнительно немного, и подавляющее их большинство составляли украинцы и белорусы. На спецпоселение в Иркутскую область в 1951 году поступило более 4,5 тыс. «андерсовцев» (включая членов их семей). (См.: ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 641. Л. 315). Этот контингент находился на спецпоселении до августа 1958 года.

Во время войны освобождённые из вражеского плена военнослужащие в большинстве случаев после непродолжительной проверки восстанавливались на военной службе, причём рядовой и сержантский состав, как правило, — в обычных воинских частях, а офицеры обычно лишались офицерских званий и из них формировались офицерские штурмовые (штрафные) батальоны. В послевоенное время, как отмечалось в мартовском (1946 г.) отчёте Управления Уполномоченного СНК СССР по делам репатриации, «освобождённые офицеры направлялись в лагеря НКВД и запасные части Главупраформа Красной Армии для более тщательной проверки и установления категории. После проверки ни в чём не замешанные направлялись в войска для дальнейшего прохождения службы или увольнялись в запас. Остальные направлялись по назначению НКВД („СМЕРШ”)». (Там же. Ф. 9526. Оп. 4а. Д. 1. Л. 106). К 1 марта 1946 года среди военнопленных репатриантов было учтено 123 464 офицера (311 полковников, 455 подполковников, 2 346 майоров, 8 950 капитанов, 20 864 старших лейтенанта, 51 484 лейтенанта и 39 054 младших лейтенанта). (См.: там же. Л. 226—228).

Всего за 1944—1952 годы было репатриировано 126 037 офицеров, из числа которых в 1953 году 731 человек находился в кадрах Советской Армии и 60 076 числилось в запасе. (См.: Арзамаскин Ю.Н. Заложники Второй мировой войны: Репатриация советских граждан в 1944—1953 гг. — М., 2001. С. 55—56). Таким образом, в 1953 году на службе в армии и в запасе насчитывалось в общей сложности 60 807 репатриированных офицеров (731 + 60 076). Получается, что к этому времени 65 230 репатриированных офицеров (126 037 — 60 807 = 65 230) куда-то «исчезли». И в документах этому нет объяснения. Конечно, за восемь послевоенных лет какая-то их часть ушла из жизни (из-за прежних ранений, контузий и т. д.), но, разумеется, не в таком количестве. Надо также иметь в виду, что в последние полгода войны немало разжалованных репатриированных офицеров погибло в составе офицерских штурмовых (штрафных) батальонов, а там боевые потери были весьма высокими. В статистику кадрового состава армии и числившихся в запасе не могли, естественно, входить бывшие офицеры-коллаборационисты, находившиеся в основном тогда в заключении или на спецпоселении и к тому же лишённые офицерских званий. Но главная причина, по нашему мнению, столь резкого различия между общим количеством репатриированных офицеров (126 037) и их наличием в 1953 году в армии и в запасе (60 807) состоит в том, что по итогам проверки и фильтрации очень многим из них не восстанавливались офицерские звания. Фактически, на наш взгляд, указанное количество на 1953 год учитывает только ту часть репатриированных офицеров, которым сохранили офицерские звания.

Во вражеском плену находились 83 советских генерала, из них 15 были казнены гитлеровцами (Д.М.Карбышев, И.С.Никитин, В.Н.Сотенский, Г.И.Тхор, С.А.Шевчук, И.М.Шепетов и др.) и ещё 10 умерли от ранений, болезней и по другим причинам. По репатриации прибыло в СССР 57 советских генералов. В ходе следствия отчётливо прослеживалась тенденция свалить на них вину за военные поражения в 1941—1942 годах, сделать своего рода «козлами отпущения». Тем не менее, не все они были репрессированы. По итогам следствия 23 человека были приговорены к смертной казни, пятеро осуждены на сроки от 10 до 25 лет, двое умерли в тюрьме до суда и 27 репатриированных генералов продолжили службу в армии. Однако командовать войсками им уже не доверяли — их использовали, как правило, на преподавательской работе в учебных военных заведениях. Впоследствии большинство репрессированных генералов было реабилитировано. Восемь генералов (Власов, Жиленков, Малышкин и др.) остаются нереабилитированными. (См.: ГАРФ. Ф. 9526. Оп. 1. Д. 241. Л. 7; Население России в ХХ веке: Исторические очерки. — М., 2001. Т. 2. С. 159; Война и общество. 1941—1945. — М., 2004. Кн. 2. С. 259).

Большинство офицеров-репатриантов после соответствующей проверки (независимо от того, лишались ли они при этом офицерских званий или нет) были либо восстановлены на военной службе, либо уволены в запас. Офицеры, служившие в немецкой армии, армии Власова и прочих изменнических формированиях, осуждались по 58-й статье за измену Родине. Статья 193 (воинские преступления) не применялась ни к ним, ни к самому генералу Власову (он был приговорён к смертной казни по совокупности политических преступлений по пунктам 1, 8, 9, 10 и 11 статьи 58-й). Надо отметить, что в ходе проверки применительно к офицерам-репатриантам, на которых не было выявлено серьёзного компрометирующего материала, органы госбезопасности и контрразведки, выдерживая принцип неприменения статьи 193, в то же время старались применить к ним статью 58, предъявляя обвинения в шпионаже, антисоветских заговорах и т. п. В 1946—1952 годах была репрессирована и часть тех офицеров, которые в 1945 году были восстановлены на службе или уволены в запас. Не оставили в покое и офицеров, которым посчастливилось избежать репрессий, и вплоть до 1953 года они обязаны были регулярно являться на регистрацию в местные органы МГБ.

Для многих офицеров, благополучно прошедших проверку и фильтрацию, тем не менее, это было сопряжено с определёнными моральными издержками и в ряде случаев с весьма неприятными последствиями. Казалось бы, например, в отношении репатриированного офицера П.М.Гаврилова, руководившего в июне-июле 1941 года обороной Брестской крепости, результаты проверки и фильтрации в 1945 году были вполне хорошими — ему сохранили прежнее офицерское звание (майор) и направили на новое место службы в качестве начальника одного из лагерей японских военнопленных. Но не всё здесь было благополучно. П.М.Гаврилова не восстановили в рядах ВКП(б), и он стал беспартийным.

А при тогдашней советской ментальности исключение из партии очень часто чисто психологически воспринималось как страшная личная трагедия. За руководство героической обороной Брестской крепости не последовало никаких наград. Это ещё не всё. В 1948 году П.М.Гаврилов был демобилизован, и ему установили пенсию в размере, предусмотренном для отставных офицеров-тыловиков, то есть не участвовавших в боевых действиях. И тут возникает резонный вопрос: а разве руководство обороной Брестской крепости в июне-июле 1941 года — это не участие в боевых действиях? Позднее, во времена «хрущёвской оттепели», справедливость в отношении П.М.Гаврилова была восстановлена. В 1957 году он был удостоен звания Героя Советского Союза.

После войны военнопленные рядового и сержантского состава, не служившие в немецкой армии или изменнических формированиях, были разбиты на две большие группы по возрастному признаку — демобилизуемые и недемобилизуемые возрасты. В 1945 году после увольнения из армии в запас красноармейцев тех возрастов, на которых распространялся приказ о демобилизации, вслед за ними, как уже отмечалось, были отпущены по домам и военнопленные рядового и сержантского состава соответствующих возрастов. Военнопленные рядового и сержантского состава недемобилизуемых возрастов подлежали восстановлению на военной службе, но поскольку война закончилась и государству теперь больше требовались рабочие, а не солдаты, то в соответствии со специальным постановлением ГКО № 9871с от 18 августа 1945 года «О направлении на работу в промышленность военнослужащих Красной Армии, освобождённых из немецкого плена, и репатриантов призывного возраста» (см.: РГАСПИ. Ф. 644. Оп. 1. Д. 457. Л. 194—198) из них были сформированы рабочие батальоны НКО. Кроме того, из числа гражданских репатриантов в эти батальоны были зачислены мужчины недемобилизуемых возрастов, которым по закону надлежало служить в армии (в рабочие батальоны зачислялись те, кто в 1941 г. уже находился в призывном возрасте; те же, кто в 1941 году находился в допризывном возрасте, а теперь достиг его, призывались на военную службу на общих основаниях). Отправка по месту жительства зачисленных в рабочие батальоны НКО ставилась в зависимость от будущей демобилизации из армии военнослужащих срочной службы соответствующих возрастов.

Хотя рабочие батальоны предназначались только для репатриированных военнопленных и военнообязанных рядового и сержантского состава, фактически же туда было зачислено около 6 тыс. офицеров. (См.: ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 48а. Д. 13. Л. 20). В отличие от офицеров, направленных на 6-летнее спецпоселение, эти офицеры не были лишены офицерских званий, а члены их семей — государственных пособий. Это объяснялось тем, что офицеры, направленные на 6-летнее спецпоселение, однозначно считались предателями, а на офицеров, зачисленных в рабочие батальоны НКО, такой ярлык не был навешан. Впрочем, последние в рабочих батальонах пробыли недолго. Согласно директиве Главупраформа Красной Армии № 1/737084с от 26 января 1946 года репатриированные офицеры, зачисленные в рабочие батальоны НКО и переданные в постоянные кадры промышленности, освобождались от работ и направлялись в распоряжение отделов кадров соответствующих военных округов. (См.: Там же. Ф. 9526. Оп. 4. Д. 62. Л. 225). Из того, что нам известно об их дальнейшей судьбе, можно заключить, что меньшая их часть была восстановлена на военной службе, а б`ольшая часть — уволена в запас (в обоих случаях — с сохранением офицерских званий).

Обозначение «НКО» следует понимать так, что рабочие батальоны входили в систему данного наркомата только в период их формирования, а в дальнейшем направлялись на предприятия и стройки различных других наркоматов (в марте 1946 г. наркоматы были переименованы в министерства) и ведомств и подчинялись последним. По данным на 6 февраля 1946 года, из 578 616 репатриантов, зачисленных в рабочие батальоны, в Наркомат угольной промышленности было передано 256 300 человек, чёрную металлургию — 102 706, лесную промышленность — 25 500, нефтяную — 27 800, химическую — 15 440, в различные строительные организации — 37 750, на стройки и предприятия в системе НКВД — 3 500, в Наркомат электростанций — 10 тыс., Наркомат путей сообщения — 11 тыс., промышленность стройматериалов — 9 070, судостроительную промышленность — 2 800, резиновую — 2 850, бумажную — 5 450, рыбную — 8 тыс., слюдяную — 2 200, цветную металлургию — 7 тыс., на заготовку дров для Москвы — 10 тыс., в систему «Главсталинградвосстановление» — 12 тыс. и в распоряжение других наркоматов и ведомств — 29 250 человек. (См.: Там же. Ф. 5446. Оп. 48а. Д. 13. Л. 31—34).

География их размещения (данные на 618 305 человек, прошедших через рабочие батальоны до 1 ноября 1946 г., но без учёта к тому времени умерших, бежавших, арестованных и освобождённых) выглядела так: Украинская ССР — 185 337, Московская область — 54 619, Челябинская — 44 820, Свердловская — 32 738, «Дальстрой» — 31 580, Кемеровская область — 29 047, Молотовская (Пермская) — 28 260, Ростовская — 23 128, Сталинградская — 20 374, Тульская — 12 605, Приморский край — 11 634, Иркутская область — 10 826, Хабаровский край — 9 588, Азербайджанская ССР — 9 481, Ленинградская область — 9 291, Башкирская АССР — 9 220, Краснодарский край — 9 128, Казахская ССР — 9 117, Горьковская область — 6 336, другие регионы — 71 176 человек. (См.: там же. Ф. 9478. Оп. 1. Д. 667. Л. 208—209). Таким образом, эта география была весьма широкой, и поэтому нельзя согласиться с бытующим в литературе утверждением, что рабочие батальоны НКО направлялись якобы только в «отдаленные районы страны». (См., напр.: Семиряга М.И. Судьбы советских военнопленных // Вопросы истории. 1995. № 4. С. 32).

Сколько же реально прошло через рабочие батальоны репатриированных военнопленных и военнообязанных? До 1 марта 1946 года туда было зачислено 608 095 человек (см. табл. 3). Работавшая в 1956 году Комиссия Г.К.Жукова, которой Президиум ЦК КПСС поручил разобраться с положением вернувшихся из плена советских военнослужащих, располагала сведениями на 660 тыс. человек (см.: Новая и новейшая история. 1996. № 2. С. 108) (это соответствовало состоянию примерно на середину апреля 1946 г.). Однако динамика новых поступлений в рабочие батальоны с 1 марта 1946-го по 1 января 1947 года показывает, что указанная статистика несколько занижена. В марте 1946 года новые пополнения в рабочие батальоны репатриантов составили 18 137 человек, в апреле — 61 014, в мае — 18 108, июне — 8 203, июле — 3 400, августе — 4 506, с 1 по 20 сентября — 738, с 20 сентября по 1 ноября — 548, в декабре — 92 человека. (См.: ГАРФ. Ф. 9478. Оп. 1. Д. 667. Л. 51, 80, 98, 111, 136, 157, 171, 190, 259). Всего, таким образом, в период с 1 марта 1946-го по 1 января 1947 года в рабочие батальоны советских репатриантов дополнительно поступило 114 746 человек. Причем ранее большинство их было учтено в статистике на 1 марта 1946 года как спецконтингент НКВД или переданные в распоряжение Главупраформа Красной Армии и позднее направлено в рабочие батальоны из ПФЛ и запасных воинских частей. Если суммировать данные на 1 марта 1946 года (табл. 3) и новые поступления в марте-декабре 1946 года, то в итоге получается 722 841 человек (608 095 + 114 746 = 722 841). Именно такое количество людей было зачислено в рабочие батальоны репатриированных советских военнопленных и военнообязанных за всё время их существования. Любая другая статистика (иного масштаба), приводимая в различных публикациях, является ошибочной.

В 1946 году произошла довольно быстрая трансформация этой категории репатриантов из весьма неясного «арбайтбатальонного» состояния в обычных гражданских рабочих и служащих. По директиве Генерального штаба Вооружённых Cил СССР от 12 июля 1946 года рабочие батальоны были расформированы (см.: там же. Ф. 9526. Оп. 7. Д. 44. Л. 251), и к этой категории репатриантов стал применяться термин «переведённые в постоянные кадры промышленности». По постановлению Совета Министров СССР от 30 сентября 1946 года «Об упорядочении использования в промышленности, на строительстве и транспорте репатриантов — бывших военнопленных и военнообязанных и распространении на них льгот, предусмотренных для демобилизованных» на них было полностью распространено действующее законодательство о труде, а также все права и льготы, которыми пользовались рабочие и служащие соответствующих предприятий и строек. (См.: Там же. Ф. 5446. Оп. 50а. Д. 6723. Л. 34). Они сохраняли статус полноправных граждан СССР, но без права покинуть определённое государством место работы (не установленное место жительства, как у спецпереселенцев, а именно место работы). За самовольный уход с работы им грозило заключение в ГУЛАГ на срок от 5 до 8 лет (в мае 1948 г. эта мера наказания была снижена — от 2 до 4 месяцев).

В 1946—1948 годы из Красной (Советской) Армии были демобилизованы военнослужащие ряда возрастов, и соответственно их ровесники, ранее зачисленные в рабочие батальоны, пытались получить разрешение вернуться в места, где они жили до войны. И тут-то выяснилось, что с мечтами об освобождении от работ по достижении демобилизуемого возраста следует распрощаться. Политика в отношении этих людей была совсем иная, а именно: оставить их на постоянном жительстве в тех местах, куда они прибыли в своё время в составе рабочих батальонов. Для этого их склоняли к заключению долгосрочных трудовых договоров, агитировали перевозить свои семьи к себе. Часть репатриантов — бывших «арбайтбатальонников» именно так и поступила, но большинство их такое положение никак не устраивало. Широкий размах приняли самовольные уходы (побеги) с предприятий и строек. Беглецы, число которых исчислялось многими десятками тысяч, рисковали тем, что их могли привлечь к уголовной ответственности за самовольный уход с установленного места работы, но практически риск был не так уж велик, поскольку их не объявляли во всесоюзный розыск, а местный розыск результатов обычно не давал. В распространённый способ освобождения от этих работ вылилось невозвращение из отпусков (поскольку репатриантам — бывшим «арбайтбатальонникам» было объявлено, что они обладают всеми правами советских рабочих и служащих, то, следовательно, они имели право на ежегодный отпуск). Легальным образом возвратиться на свою родину можно было в основном только прибалтам и закавказцам. По решениям Совета Министров СССР от 13 апреля 1946 года (см.: там же. Оп. 48а. Д. 2513. Л. 9—10), 2 октября 1946 года (см.: там же. Ф. 9478. Оп. 1. Д. 971. Л. 1—2) и 12 июня 1947 года (см.: там же. Ф. 5446. Оп. 49а. Д. 62. Л. 7) на свою родину были возвращены зачисленные в рабочие батальоны репатрианты всех возрастов и национальностей (кроме немцев), являвшиеся жителями Литвы, Латвии, Эстонии, Грузии, Армении и Азербайджана.

Уже к началу 1948 года количество репатриантов, числившихся в постоянных кадрах промышленности, сократилось более чем в 2 раза. В письме заместителя председателя Госплана СССР Г.Косяченко от 9 марта 1948 года на имя К.Е.Ворошилова отмечалось: «В настоящее время, по данным министерств, работает на предприятиях и стройках из числа репатриантов в угольной промышленности западных районов около 47 тыс. человек, угольной промышленности восточных районов 69 тыс. человек, чёрной металлургии 47 тыс. человек, лесной промышленности 12 тыс. человек и в других министерствах в небольших количествах. Госплан СССР считает, что вопрос об освобождении от работы рабочих и служащих из числа репатриированных военнопленных и военнообязанных, переданных для постоянной работы в промышленность и строительство, должен решаться в каждом отдельном случае руководителями предприятий и строек в соответствии с законодательством о труде. Поэтому принимать решение Правительства об освобождении от работы всех бывших репатриантов нет необходимости, тем более, что многие из них заключили трудовые договоры на постоянную работу». (РГАСПИ. Ф. 644. Оп. 1. Д. 333. Л. 99–104; Сталинские депортации. 1928—1953 / Сост.: Н.Л.Поболь и П.М.Полян. М., 2005. С. 610—613).

В литературе прослеживается тенденция расценивать рабочие батальоны НКО как якобы форму репрессии. На самом же деле лица, зачисленные в эти батальоны, вместе с направленными к месту жительства и призванными в Красную Армию составляли одну большую нерепрессированную категорию репатриантов. Рабочие батальоны — одна из форм оргнабора рабочей силы, явления в 1940-х годах в СССР обычного и заурядного. Через различные формы оргнабора рабочей силы в эти годы прошли многие миллионы советских людей, а не одни только репатрианты. Причём люди в массе своей совершенно справедливо воспринимали эти многочисленные мобилизации как суровую необходимость, вызванную обстоятельствами военного и послевоенного времени, а отнюдь не как наказание или репрессии. Задача же сведения части репатриантов в рабочие батальоны и отправки их в организованном порядке на предприятия и стройки состояла не в том, чтобы их якобы репрессировать, а в том, чтобы удовлетворить запросы промышленных наркоматов, испытывавших острейший дефицит рабочей силы.

Репрессированными можно считать тех, кто, после зачисления в рабочие батальоны, впоследствии был арестован. По данным на 20 января 1947 года, органами контрразведки, госбезопасности и внутренних дел был «изъят» 18 761 репатриант из числа ранее прошедших через рабочие батальоны, из них 14 284 направлены в ПФЛ и на 6-летнее спецпоселение и 4 477 арестованы. (Там же. Ф. 9478. Оп. 1. Д. 667. Л. 256—257). Указанное «изъятие» происходило по мере выявления в рабочих батальонах замаскировавшихся власовцев и им подобных.

Советские немцы, возвращённые после войны в СССР в порядке насильственной репатриации, разделили участь своих соплеменников, выселенных в 1941—1942 годы из бывшей Республики немцев Поволжья и других регионов. Они были направлены в отдалённые районы СССР на спецпоселение.

В контингент репатриированных немцев были включены и немцы, выселенные в 1945—1948 годах из западных регионов СССР. По данным на 1 января 1953 года, на учёте спецпоселений состояло 208 388 репатриированных немцев (в это число входили и не побывавшие за границей члены семей репатриированных), из них 42 850 — в Казахстане, 18 023 — Таджикистане, 17 831 — Молотовской (Пермской) области, 13 841 — Алтайском крае, 13 262 — Новосибирской области, 12 076 — Свердловской, 10 976 — Архангельской, 10 131 — Коми АССР, 9 462 — Вологодской области, 7 580 — Удмуртской АССР, 6 342 — Костромской области, 5 735 — Кировской, 4 888 — Кемеровской, 4 418 — Иркутской, 4 264 — Челябинской, 3 200 — Красноярском крае и 23 509 — в других регионах. (См.: там же. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 641. Л. 22—68). По Указу Президиума Верховного Совета СССР от 13 декабря 1955 года они были освобождены из спецпоселения. Однако с них были взяты расписки о том, что они не имеют права возвращаться в прежние места жительства.

Проживавшие на подвергавшейся немецкой оккупации территории Ленинградской области ингерманландцы в течение короткого срока (1943—1945 гг.) дважды подвергались депортации: сначала немцами, потом советским руководством. В 1943—1944 годах по приказу немецко-фашистского командования происходила тотальная «эвакуация» населения Ленинградской области. Ингерманланды вынуждены были покинуть свои селения и оказались в Эстонии, где были поставлены перед выбором: эвакуация либо в Германию, либо в Финляндию.

Они предпочли Финляндию. После подписания 19 сентября 1944 года Соглашения о перемирии между СССР, Великобританией и Финляндией началась массовая репатриация этих лиц в СССР. По постановлению ГКО от 19 ноября 1944 года они направлялись на постоянное жительство в Ярославскую, Калининскую, Новгородскую, Псковскую и Великолукскую области. (См.: РГАСПИ. Ф. 644. Оп. 1. Д. 333. Л. 99–104; Сталинские депортации. 1928—1953 / Сост.: Н.Л.Поболь и П.М.Полян. — М., 2005. С. 610—613). Спецпереселенческий статус на них не был распространен. Репатриированные ингерманландцы фактически превратились в административно высланных, без права возвращения на свою историческую родину.

В мартовском (1946 г.) отчёте Управления репатриации было указано число репатриированных ингерманландцев — 43 246 человек. Во всех других документах указанного ведомства отмечалось, что к этому времени из Финляндии вернулось 55 942 ингерманландца, из них 19 336 расселено в Ярославской области, 14 169 — Калининской, 10 513 — Новгородской, 6 335 – Псковской и 5 589 — в Великолукской области. (См.: ГАРФ. Ф. 9526. Оп. 3. Д. 54. Л. 5; Оп. 4а. Д. 1. Л. 228—229). Расхождение в документах ведомства Ф.И.Голикова в определении численности репатриированных ингерманландцев (43 246 и 55 942) объясняется тем, что в первом случае учитывались только этнические ингерманландцы, а во втором — вместе с представителями других национальностей, репатриированными из Финляндии и направленными с ингерманландцами на поселение в указанные области.

К концу 1940-х годов стало ясно, что затея по насильственному расселению репатриированных из Финляндии ингерманландцев в Ярославской, Калининской, Новгородской, Псковской и Великолукской областях провалилась. В течение 1945—1948 годов подавляющее их большинство самовольно покинуло установленные места жительства. Поскольку они не имели спецпереселенческого статуса, то местные органы МВД не могли объявлять их в розыск. Однако возвратиться в Ленинградскую область ингерманландцы не могли — за этим строго следили. Поэтому они по большей части расселились в соседних с этой областью районах Эстонской и Карело-Финской ССР, в родственной им этнокультурной среде.

Указанным постановлением ГКО № 9871с от 18 августа 1945 года был узаконен перевод на спецпоселение сроком на 6 лет лиц, служивших в армиях противника, изменнических формированиях, полиции и т. п. (См.: РГАСПИ. Ф. 644. Оп. 1. Д. 457. Л. 194—198). Это касалось основной массы спецконтингента, содержавшегося в ПФЛ и ИТЛ. Такое решение было для этих людей подлинным спасением, так как согласно статье 193 тогдашнего Уголовного Кодекса РСФСР за переход военнослужащих на сторону врага в военное время предусматривалось только одно наказание — смертная казнь с конфискацией имущества. Статья 193 к ним не применялась, и этот коллаборационистский контингент направлялся на 6-летнее спецпоселение без привлечения к уголовной ответственности.

По состоянию на 1 января 1946 года, в ПФЛ и ИТЛ насчитывалось 228 018 человек спецконтингента, из них в ПФЛ — 125 812 и ИТЛ — 102 206. В ПФЛ строек НКВД находилось 45 162 человека (Медвежегорский № 313 — 9 195, Минеевский № 318 — 1 556, Московский № 319 — 3 055, Коломенский № 322 — 7 102, Киевский № 327 — 1 716, Тарусский № 328 — 366, Перовский № 329 — 2 593, Кутаисский № 331 — 7 553, Ливадийский № 332 — 543, ГУАС НКВД Грозненской обл. — 915, Сталинградское лаготделение № 2 — 298, Ленинабадский № 333 — 7 200, Омутнинское лаготделение — 510, Главпромстрой № 334 — 2 560 человек). В смешанных ПФЛ находилось 10 354 человека (Таллинский № 316 — 2 411 и Подольский № 174 — 7 943 человека).

В ПФЛ угольной промышленности содержалось 61 907 человек (Шахтинский № 048 — 555, Петровский № 240 — 9 466, Угольный № 283 — 8 316, Березниковский № 302 — 16 191, Тульский № 308 — 5 234, Ворошиловградский № 310 — 1 447, Кемеровский № 314 — 4 040, Прокопьевский № 315 — 16 658 человек). В других ПФЛ находилось 8 389 человек (Калининский № 140 — 1 801, Харьковский № 258 — 1 996, Северо-Уральский № 305 — 773, Дубровский № 317 — 1 820, Орехово-Зуевский № 325 — 1 999 человек). Остальной спецконтенгент содержался в ИТЛ ГУЛАГа, в том числе в Печорлаге — 8 406, Воркутлаге — 13 320, на строительстве № 500 — 15 000, в Норильлаге — 10 399, Ягринлаге — 389, Дальстрое — 34 680, Соликамстрое — 918, Ухтинлаге — 5 716, БАМе — 1 000, Усольлаге — 9 320 и Устьвымлаге — 3 058 человек. (См.: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 1265. Л. 1).

В 1946—1947 годах. численность спецконтингента, проходившего проверку в ПФЛ и ИТЛ, быстро сокращалась (главным образом в связи с массовым переводом этих людей на 6-летнее спецпоселение). К 1 января 1948 года количество проверяемого в ПФЛ и ИТЛ спецконтингента уменьшилось до 2 923 человек. (См.: там же. Д. 1306. Л. 1).

Коллаборационистский контингент, направлявшийся на 6-летнее спецпоселение, по учёту Отдела спецпоселений МВД СССР и 9-го управления МГБ СССР условно и коротко назывался — «власовцы». Динамика их направления на поселение выглядела следующим образом: 1945 год — 4 985, 1946 — 132 479, 1947 — 30 751, 1948 — 4 575, 1949 — 3 705, 1950 — 2 078, январь-июнь 1951 года — 316 человек, и всего с 1945-го по 1 июля 1951 года получается 177 573 человека. (См.: Дугин А.Н. Неизвестный ГУЛАГ: Документы и факты. — М., 1999. С. 96). Уже на спецпоселении выяснилось, что в этот контингент были включены тысячи людей, которые, строго говоря, не находились на военной или полицейской службе у противника, а именно: лица, работавшие в немецких воинских частях конюхами, истопниками, плотниками и т. п., рядовые участники созданных немцами различных трудовых формирований и др. Причём в директиве МВД СССР № 97 от 20 апреля 1946 года «О порядке оформления материалов и направления для расселения на положении спецпереселенцев лиц, служивших в немецкой армии, “власовцев”, легионеров и полицейских» прямо запрещалось направлять этих людей на 6-летнее спецпоселение, и они подлежали освобождению. (См.: ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 12. Д. 207. Б/л.). До 1 июля 1948 года из спецпоселения были освобождены 8 943 человека как ошибочно причисленные к власовцам и лицам, служившим в немецких строевых формированиях. (См.: там же. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 573. Л. 290).

В составе спецпоселенцев «власовцев» имелась и прослойка офицеров.

По нашим оценкам, их было примерно 7—8 тыс., что составляло около 7% офицеров, выявленных среди репатриированных военнопленных. Встаёт вопрос: если офицеры «власовцы» осуждались по 58-й статье как изменники Родине и отбывали наказание в лагерях и тюрьмах, то как могла образоваться офицерская прослойка в составе лиц, определённых на 6-летнее спецпоселение? Здесь имела место одна тонкость, связанная с разными критериями вынесения решения о предании суду или же о направлении на 6-летнее спецпоселение солдат и офицеров. В специальной инструкции, имевшейся у начальников ПФЛ и других проверочных органов, относительно солдат, подпадавших для перевода на 6-летнее спецпоселение, было записано следующее: «Лица, служившие в немецкой армии, в специальных немецких строевых формированиях (исключая трудовые), „власовцы”, полицейские и легионеры». (Там же. Ф. 9408. Оп. 1. Д. 1. Л. 31—33). Относительно же офицеров, которых можно было не отдавать под суд по 58-й статье, а ограничиться переводом на 6-летнее спецпоселение, в той же инструкции было сказано: «Служившие в немецких строевых формированиях». (Там же). Причём оговорка «исключая трудовые» была снята. Считалось, что эти офицеры добровольно работали в трудовых формированиях за дополнительное питание, сигареты и т. п. (у немцев действительно имел место принцип добровольности участия пленных офицеров на работах, который, правда, соблюдался не всегда), чего нельзя было инкриминировать солдатам, которых, не спрашивая их, немцы в принудительном порядке под конвоем гоняли на всякие работы. По специальному постановлению СНК СССР № 2678-735с от 22 октября 1945 года эти офицеры были лишены офицерских званий (см.: там же. Ф. 5446. Оп. 47а. Д. 81. Л. 3, 6), а по приказу НКО СССР № 1046 от 5 февраля 1946 года направлялись на 6-летнее спецпоселение в Коми АССР. (См.: там же. Ф. 9408. Оп. 1. Д. 1. Л. 49).

На спецпоселении численность контингента «власовцы» постоянно снижалась. Часть их уже на спецпоселении была арестована и переведена в лагеря, колонии и тюрьмы. Весьма высоким у них был уровень смертности — за 1946—1952 годы умерло почти 9 тыс. человек. (Там же. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 436. Л. 65–67, 106; Д. 642. Л. 14—15). Тысячи людей были освобождены или бежали. 1 января 1949 года на учёте спецпоселений состояли 135 319 «власовцев», из них в системе «Дальстроя» (Магадан) — 28 366, в Кемеровской обл. — 19 693, Молотовской — 15 355, Коми АССР — 8 219, Иркутской обл. — 8 064, Красноярском крае — 6 233, Карело-Финской ССР — 5 925, Таджикской ССР — 5 772, Якутской АССР — 4 048, Приморском крае — 3 676, Амурской обл. — 3 185, Киргизской ССР — 2 974, Хабаровском крае — 2 692, Читинской обл. — 2 369, Башкирской АССР — 2 263, Бурят-Монгольской АССР — 2 142, Мурманской обл. — 1 793 и в других регионах — 12 550 человек. (См.: там же. Д. 488. Л. 3—8).

В марте 1949 года национальный состав 112 882 находившихся в наличии спецпоселенцев «власовцев» (без арестованных и бежавших) выглядел так: русские — 54 256, украинцы — 20 899, белорусы — 5 432, грузины — 3 705, армяне — 3 678, узбеки — 3 457, азербайджанцы — 2 932, казахи — 2 903, немцы — 2 836, татары — 2 470, чуваши — 807, кабардинцы — 640, молдаване — 637, мордва — 635, осетины — 595, таджики — 545, киргизы — 466, башкиры — 449, туркмены — 389, поляки — 381, калмыки — 335, адыгейцы — 201, черкесы — 192, лезгины — 177, евреи — 171, караимы — 170, удмурты — 157, латыши — 150, марийцы — 137, каракалпаки — 123, аварцы — 109, кумыки — 103, греки — 102, болгары — 99, эстонцы — 87, румыны — 62, ногайцы — 59, абхазцы — 58, коми — 49, даргинцы — 48, финны — 46, литовцы — 41 и другие — 2 095 человек. (См.: там же. Д. 489. Л. 39, 43). На самом деле такого количества других не могло быть — это в основном лица, на которых при составлении данной статистики не было сведений об их национальной принадлежности.

В приведённом национальном составе бросается в глаза одна странность — крайне незначительное количество латышей, эстонцев и литовцев (менее 300 человек), а их, по идее, должны были бы быть десятки тысяч. Но ничего странного в этом нет, так как с прибалтами случилась особая история. По постановлению Совета Министров СССР от 13 апреля 1946 года «О возвращении на родину репатриантов — латышей, эстонцев и литовцев» лица этих национальностей — постоянные жители прибалтийских республик, служившие по мобилизации в немецкой армии, легионах и полиции в качестве рядовых и младшего командного состава, освобождались от перевода на 6-летнее спецпоселение и из ПФЛ и ИТЛ подлежали направлению в Прибалтику. (См.: там же. Ф. 7523. Оп. 65. Д. 65. Л. 1—2). По состоянию на 10 мая 1946 года, в составе спецконтингента, содержавшегося в ПФЛ и ИТЛ, насчитывалось 38 512 прибалтов (в ПФЛ — 20 106, в ИТЛ — 18 406), из них 29 705 латышей, 4 815 литовцев и 3 992 эстонца. Лиц непризывных возрастов, подлежавших направлению к месту жительства их семей, было 24 659, а лиц призывных возрастов, подлежавших направлению на стройки и в промышленность прибалтийских республик, — 13 853. (См.: там же. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 1248. Л. 51). В общей сложности к 10 мая 1947 года в Прибалтику из ПФЛ, ИТЛ, спецпоселения и рабочих батальонов было возвращено 40 416 латышей, литовцев и эстонцев, из них 28 325 — к месту жительства их семей (непризывные возраста) и 12 091 — на предприятия и стройки прибалтийских республик (призывные возраста). (См.: Там же. Ф. 9478. Оп. 1. Д. 950. Л. 130—131, 146).

К концу 1952 года большинство спецпоселенцев «власовцев» было снято с учёта спецпоселений по истечении 6-летнего срока. С них брались расписки о том, что им нельзя проживать в Москве, Ленинграде, Киеве, запретных зонах, пограничной полосе и других режимных местностях, а также в Литовской, Латвийской, Эстонской, Молдавской ССР, западных областях Украинской и Белорусской ССР. (См.: Там же. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 614. Л. 178). Лица немецкой, калмыцкой, чеченской, ингушской, балкарской, карачаевской, греческой и крымско-татарской национальностей, выявленные среди «власовцев», были переведены на спецпоселение навечно (в 1954 г. это решение было отменено). Часть «власовцев» русской, украинской и других национальностей, занятых на незавершённых строительных объектах, была временно оставлена на учёте спецпоселений. В течение 1953—1955 годов они освобождались из спецпоселения по мере завершения того или иного строительства. Окончательно этот контингент спецпоселенцев перестал существовать осенью 1955 года, когда ещё остававшиеся на спецпоселении «власовцы» были освобождены по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 17 сентября 1955 года «Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.».

К середине 1950-х годов в основном завершился непростой и противоречивый процесс реинтеграции репатриированных перемещённых лиц в советское общество. Хотя во всей истории с репатриацией советских перемещённых лиц имели место элементы и насилия, и нарушения прав человека, всё же во главу угла следует поставить совсем другое. В своей основе, несмотря на все издержки, это была естественная и волнующая эпопея обретения Родины миллионами людей, насильственно лишённых её чужеземными завоевателями.

Версия для печати