Д.В.Джохадзе.Марксистская версия модернизации России в XIX столетии
ДЖОХАДЗЕ ДАВИД ВИКТОРОВИЧ, доктор философских наук, профессор, ведущий научный сотрудник Института философии РАН, создатель и руководитель теоретического семинара «Марксовские чтения» Института философии РАН.
В год 200-летия со дня рождения А.И.Герцена, как и в год его 100-летия, либеральная, так и антилиберальная Россия вспоминала его, чтобы вновь провести демаркационную линию между Герценом-революционером и Герценом-либералом. Между тем, эта линия давно уже проведена самим юбиляром, своим творчеством доказавшим небезосновательность отнесения его к революционным демократам.
Как бы то ни было, все согласны с тем, что Герцен — выдающийся мыслитель, литератор и публицист мирового масштаба, патриот своей родины, оставивший яркий след в истории российской и европейской философской и общественно-политической мысли. Это, в частности, подчёркивалось также участниками сравнительно недавно прошедшей на базе Института философии РАН международной научной конференции «Александр Герцен и исторические судьбы России», приуроченной к 200-летию со дня рождения Александра Ивановича.
Программа конференции давала возможность мысленно (с разных позиций, но сообща) обозреть прошлое, дабы лучше понять настоящее и попытаться спрогнозировать будущее. Это научное мероприятие тем более значимо, что в последние двадцать пять лет, переключившись, вернее, зациклившись в основном на нигилистической и субъективистской критике нашего недалекого исторического прошлого, в том числе эпохальных достижений СССР и всего, что с ними связано, мы забыли объективную историю и стали похожими на «Иванов, непомнящих родства». Более того, многие сделались «Осирисами» — судьями загробного мира, которые только и занимаются, что без надлежащей аргументации или клеймят позором минувшие времена и их героев, или, напротив, восхваляют, забывая, что история не имеет сослагательного наклонения. Наука же, это доказали ещё Аристотель, Гегель и Маркс, при исследовании исторического процесса больше интересуется «логическим средним» — диалектическим выявлением и осмыслением его имманентного содержания. В нарушение этого классического логико-диалектического принципа и в обстановке рыночного софистического, политиканствующего субъективизма, в последние два десятилетия у нас на задворках остались совместные культурно-исторические достижения наших народов, в том числе такие, например, шедевры отечественной и мировой философской и обществоведческой мысли дореволюционной России — произведения целой когорты выдающихся революционных (как бы кто ни оспаривал этого факта) демократов В.Г.Белинского, А.И.Герцена, Н.А.Добролюбова, Н.П.Огарёва, Н.Г.Чернышевского и других. Мало того, сегодня многие из уважаемых учёных-гуманитариев странным образом, на манер западных буржуазных либералов, избегают весьма объёмных по своему содержанию понятий «революционный демократизм» и «революционное свободомыслие», забывая о том, что, собственно, через них только и возможно адекватно исследовать богатое наследие представителей этого русского демократического освободительного движения XIX века, идейная версия марксизма которых, без всякого сомнения, сыграла свою роль в подготовке Великой Октябрьской социалистической революции. Вот и получается, что одной из основных причин наших бед, особенно в социальной философии, до сих пор остаётся ангажированная критика, политико-идеологическая предвзятость и боязнь называть вещи своими именами.
Между тем, история становится наукой лишь в том случае, если к ней применена другая критика — критика имманентная — «самокритика», исследующая её внутреннюю логику. Голое абстрактное «теоретизирование» или субъективное внетекстуальное комментирование учения (охаивание или апология), вырванного из контекста развивающейся истории, теоретически плохо осмысленного эмпирического материала не позволяли себе уже Геродот, Фукидид и Диодор Сицилийский, стоявшие у истоков исторической науки. Я не говорю о Платоне и Аристотеле. Великий немецкий философ Гегель, а вслед за ним классики марксизма, справедливо критиковали лже-историков и псевдо-теоретиков, исторический релятивизм которых из-за субъективизма и софистического жонглирования словами и понятийно-категориальными определениями вырождается в релятивизм моральный. Однако сказанного о них достаточно, чтобы перейти непосредственно к теме нашего обсуждения с точки зрения марксистского теоретического подхода.
Непредвзятый анализ истории показывает, что во второй четверти XIX столетия в России заметно усилилось разложение старых, феодальных социально-политических и общественных отношений. В результате противоречия между медленно развивавшимися капиталистическими производительными силами и существовавшими в стране феодальными производственными отношениями, феодально-крепостническая система в России вступила в полосу глубокого неизлечимого социально-политического и экономического кризиса. Возникающая буржуазия пока не стала решающей революционной силой, хотя и была заинтересована в отмене крепостного права в России. И это понятно.
В царизме она видела единственную реальную силу, способную защитить её от революционных выступлений широких народных масс. Единственным революционным классом было крестьянство и революционное дворянство, кровно заинтересованные в уничтожении крепостничества. Что же касается рабочего класса, то он, находясь в процессе становления, ещё не стал самостоятельной и вполне осознанной классовой силой — классом для себя, способной повести крестьянство и другие слои трудящихся России на борьбу против царского самодержавия. Царизм всячески стремился задушить антикрепостническое движение не только крестьян, но и всё более усиливающееся антисамодержавное движение в среде передовых революционных дворян и разночинной интеллигенции страны.
Все эти и другие социально-политические и общественные противоречия, развитию которых в крепостнической России существенно способствовало, в частности, и революционное движение европейского пролетариата, объективно создали реальную почву для формирования и развития в стране теории и практики передовой освободительной революционно-демократической идеологии, которую нельзя иначе называть, как мировоззрением революционного крестьянства и широких слоев разночинцев, своего рода русской версией марксизма. Развитие классовой борьбы в тогдашней России показало, что между революционными демократами — защитниками интересов крепостного крестьянства — и помещичье-буржуазным либерализмом, до смерти страшившимся народной революции и потому шедшим на соглашение с царской монархией, существовало внутреннее непримиримое антагонистическое противоречие, которое, то и дело, находило свое проявление в драматических столкновениях угнетённых с властью.
И вовсе не по злому умыслу и науськиванию, как это часто представляют, а согласно объективным процессам исторического развития в 30—40-х годах XIX века в России рождается целая плеяда революционеров демократического движения, наиболее яркими представителями которого являются В.Г.Белинский (1811—1848), А.И.Герцен (1812—1870), Н.А.Добролюбов (1836—1861), Н.П.Огарёв (1813—1877), Н.Г.Чернышевский (1828—1889) и другие, творчество которых аккумулировало в себе лучшие достижения русской и европейской теоретической мысли, именуемых революционными демократами из-за их непримиримости к российской феодально-крепостнической системе. В борьбе с ней они считали одинаково допустимыми как мирные, так и насильственные методы.
В постсоветское время из конъюнктурных соображений стало модно, за редким исключением, представлять русских революционных демократов либералами. Современные либералы России тянут в свои ряды особенно Герцена, стараясь во что бы то ни стало сделать его, дважды побывавшего в ссылке за революционно-демократическую деятельность, отцом русского либерализма. Достаточно заметить, что шедевр мемуаристской литературы «Былое и думы» Герцена недвусмысленно отразил историю противоречивого, как сама история, пути развития мировоззрения его автора, завершавшегося на каждом этапе теоретико-практической деятельности мыслителя полной победой демократа и революционера над некоторыми неконцептуального характера колебаниями в сторону либерализма. «Он боролся за победу народа над царизмом, а не за сделку либеральной буржуазии с помещичьим царем. Он поднял знамя революции». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 21. С. 261). Положение крепостных, по признанию Герцена, вызывало в нём «непреодолимую ненависть ко всякому рабству и ко всякому произволу». (Герцен А.И. Соч. в 30-ти тт. Т. 8. — М., 1956. С. 47, С. 62).*
___
Уже в студенческие годы Герцен близко воспринял идеи социализма Сен-Симона: «Сен-Симонизм, — писал он в «Былом и думах», — лёг в основу наших убеждений и неизменно остался в существенном». (См.: Герцен А.И. Соч. в 30-ти тт. Т. 8. С. 162).
Кстати, в связи с этим небезынтересно вспомнить один исторический эпизод, связанный, в том числе, со зданием Института философии РАН: здесь, в бывшей городской усадьбе князей Голицыных, где со дня своего основания располагался ИФ АН СССР (ныне РАН), в течение девяти месяцев (с 24 июля 1834-го по 20 марта 1835 г.) следственная комиссия по особо важным делам, возглавляемая хозяином дома Сергеем Михайловичем Голицыным (попечителем Московского учебного округа и председателем городского цензурного комитета), по распоряжению и под присмотром императора Николая I допрашивала выпускника Московского университета 22-летнего А.И.Герцена, обвиняемого в приверженности «пагубному учению Сен-Симона» и распространении революционных идей, «несвойственных духу правительства». Здесь же 20 марта 1835 года был оглашен приговор о высылке Герцена в Вятку. Отвечая члену судебной комиссии на каверзный вопрос по поводу рабства, Герцен смело заметил: «Задача не в том, чтоб рабам было лучше, но чтоб не было рабов». Обращаясь же к председателю судебной комиссии С.М.Голицыну, Герцен, указав на шкафы с книгами, воскликнул: «Вот, какая несправедливость! Я под следствием за сен-симонизм, а у вас, князь, томов двадцать его сочинений». Услышав такое, один из следователей, присланный императором из С.-Петербурга (называемый Герценом «отборнейшим из инквизиторов»), с возмущением проговорил: «…превредный и совершенно неисправимый молодой человек». «“Точно Огарёв”, — довершил добрейший председатель», — вспоминает Герцен, и добавляет: «Приговор мой лежал в этих словах». (См.: Герцен А.И. Соч. в 7-ми тт. Т. 2. — СПб., 1905. С. 152—163).
В творчестве Герцена легко обнаруживается его революционный демократизм, чем, действительно, «Герцен спас честь русской демократии» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 21. С. 260), а также концепция социалистической модернизации России. Герцен, «разбуженный декабристами» (Ленин), был одним из учителей революционных дворян и разночинцев 60-х годов XIX века. Его деятельность всегда была неразрывно связана с передовыми устремлениями русского общества, с освободительной борьбой народа против самодержавно-крепостнического строя. После ознакомления с критикой капитализма в трудах утопического социализма он стал социалистом, по его словам, «неисправимым социалистом». Такие его работы, как «С того берега» и «Письма из Франции и Италии», написанные после поражения европейских буржуазно-демократических революций, справедливо оцениваются как шедевры мировой социалистической мысли.
В статье «Памяти Герцена» В.И.Ленин, чётко определяя место Герцена в истории русского революционного движения и общественной мысли, назвал его одним из предшественников русской революционной социал-демократии, сыгравшим «великую роль в подготовке русской революции». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 21. С. 255). Страстный революционный борец гармонично сочетался в Герцене с мыслителем, философом-материалистом. Ленин дал аргументированную оценку значения творческих исканий Герцена, который ещё в 40-х годах XIX столетия, в условиях крепостной России, «сумел подняться на такую высоту, что встал в уровень с величайшими мыслителями своего времени». (Там же. С. 256). В работе «Перед революцией и после неё» Герцен подверг научной критике социально-политическую жизнь Запада в целом и Европы, в частности, лицемерие европейской буржуазной демократии, прикрываемое громкой либеральной фразой. Что же касается неконцептуальных колебаний Герцена после поражения европейских революций и его некоторых либеральных апелляций к «верхам», которые справедливо заслужили упреки Чернышевского, Добролюбова и других, то они были «порождением и отражением» целой «всемирно исторической эпохи» и в целом лежали в русле идейных исканий и развития Герцена революционера-демократа в направлении к научному социализму, а не либерализму. «...Герцен обратил свои взоры не к либерализму, а к Интернационалу, к тому Интернационалу, которым руководил Маркс, — к тому Интернационалу, который начал „собирать полки” пролетариата...». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 21. С. 257). Всем своим гигантским творчеством Герцен как теоретик и практик оставил глубокий след в модернизационном развитии русской, да и всей мировой, революционно-демократической мысли.
Главное же состоит в том историческом факте, что дореволюционная Россия основательно подготовила объективную почву распространения и развития в России аутентичного марксизма, которым представители русского демократического мышления были все «заражены» задолго до концептуального становления учения.
Так, в этом смысле, созыв научно-практической конференции «Русский немарксистский социализм», прошедшей под эгидой Фонда Г.В.Плеханова и ИНИОН РАН 24 сентября 2003 года, приуроченной к 175-летию яркого теоретика и практика русского революционно-демократического движения середины XIX века Н.Г.Чернышевского, в целом надо приветствовать. Однако тема конференции, мне кажется, не совсем корректной, ибо в ней сквозит известное, ставшее модным, желание провести некую демаркационную линию между русским социализмом и марксизмом. А это, по моему мнению, совершенно невозможно ввиду предметного сходства и общей целевой и концептуальной направленности, исторически во времени параллельно возникших и параллельно развивавшихся учений, между которыми, скорее, родо-видовые различия, нежели существенные предметные размежевания. В обоих случаях мы имеем дело с философией освобождения, когда главная общая программная цель заключается в освобождении человека труда от феодально-крепостнической и капиталистической эксплуатации. Здесь, пожалуй, налицо русская версия марксистского социализма. И ничего удивительного в этом нет, ибо возникшие исторически в одну и ту же эпоху, оба эти типологически близкие между собой теоретические течения вошли в глубокое не только временное, но и, что главное, идейно-мировоззренческое соприкосновение, взаимно обогащая и взаимно дополняя друг друга. Нечего и говорить о том, что их отдельные представители были даже лично знакомы или, по крайней мере, полагаю, читали друг друга. Сказанное, думается, имеется в виду, когда, называя Герцена «основоположником „русского“ социализма», Ленин слово «русского» пишет в кавычках. (См.: Там же).
В некоторых докладах и отдельных выступлениях по докладам на конференции по Чернышевскому была озвучена неаргументированная идея о якобы «либеральном характере» взглядов русских революционных демократов, что, конечно, не соответствует действительности. Как известно, литературно-философское и публицистическое творчество, а также революционная деятельность русских революционных демократов в целом явились одной из самых славных страниц в истории российского освободительного движения и русской демократической культуры. Идейно-политическая борьба революционной демократии против крепостнической идеологии и против тогдашнего буржуазного либерализма нашла своё яркое выражение во всех областях русской культуры — в философии, науке, литературе, искусстве, в духовной жизни народа в целом.
Особенно это прозвучало в творчестве русских революционных демократов, сочинения которых, за редким тематическим исключением, пропитаны духом антилиберализма. Методологический подход Ленина к этой проблеме, ввиду своей объективности, и по ныне сохраняет свою актуальность. Он аргументировано доказывает, чем именно отличается революционер Герцен, сыгравший «великую роль в подготовке русской революции», от либерала; «при всех колебаниях Герцена между демократизмом и либерализмом, демократ всё же брал в нём верх»; «Герцен спас честь русской демократии», «он безбоязненно встал на сторону революционной демократии против либерализма»; «пролетариат учится на его примере великому значению революционной теории»; «Герцен первый поднял великое знамя борьбы путём обращения к массам с вольным русским словом». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 21. С. 255, 259—262). В своей работе «Русские немцы и немецкие русские» Герцен писал: «Русская жизнь, таившая в себе зародыши будущего развития, вовсе не подозревая того, что держалась за старину по капризу, не умея объяснить почему, а революция, напротив, указывала на блестящие идеалы, на широкую будущность…». (Герцен А.И. Соч. в 7 тт. Т. 6. — СПб. 1905. С. 260). Герцен предлагал серьёзно подумать над тем, нет ли в народе России «чего-нибудь такого, что может иметь притязания на общественное устройство, несравненно высшее Западного. Хорошие ученики часто переводятся через класс». (Там же. С. 261). А в «Письме к противнику» Герцен выражает сомнение в том, что в России невозможна революция. (Там же. С. 390).
Нелишне было бы в назидание современным либералам напомнить, что именно Чернышевский — наиболее последовательный представитель революционных демократов, назвал либералов 60-х годов XIX века «болтунами, хвастунами и дурачьем» — слова, вложенные в уста Волгина, одного из героев первой части романа Н.Г.Чернышевского «Пролог» (Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч. Т. 10. Ч. 1. — СПб., 1905—1906), которые Ленин считал справедливыми, «ибо он (Чернышевский. — Д.Д.) ясно видел их (либералов. — Д.Д.) боязнь перед революцией, их бесхарактерность и холопство перед власть имущими». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 20. С. 175).
И это неслучайно, ибо, как показывает анализ соответствующего эмпирического материала, либералы и либерализм 60-х годов XIX века и революционные демократы представляют собой два противоположных идейных направления, противоборство между которыми, как видим, продолжается вплоть до современности. Первые, как и сегодня, хотели «освободить» Россию методом «реформ», то есть «сверху», без изменения формационных основ страны, а вторые добивались освобождения России путём революционной — мирной или насильственной — отмены существующей социально-экономической системы. Другое, конечно, дело, что к творчеству русских революционных демократов всегда тянулись как революционное народничество 1870-х годов, так и народники 1890-х годов, которые, вплоть до буржуазных либералов, как известно, были склонны заимствовать и раздувать лишь отдельные внеконцептуальные слабые стороны их творчества.
Русские революционные демократы были именно таковыми не потому, что их, как об этом говорят поверхностно мыслящие исследователи, подавала так советская пропаганда, а потому, в том числе, что в основе их основополагающих выводов, в отличие от современных либералов, лежало профессиональное знание классической мировой, особенно европейской, историко-философской проблематики. Произведения Вольтера, Шиллера, Сен-Симона, Гегеля и т. п. сделали Герцена революционным демократом. После казни декабристов Герцен и Огарёв поклялись «отомстить за казнённых». (Герцен А.И. Соч. в 30 тт. Т. 8. — М., 1956. С. 47. См.: Герцен А.И. Собр. соч. в 30 тт. Т. 8. С. 62).
При всем многообразии подходов и попыток решения разных общественно-политических и философских проблем, русские революционные демократы, в общем и целом, стояли на одинаковой передовой теоретико-познавательной платформе. Прежде всего, они были истинными патриотами своего народа, горячо любили Россию и её народ, страстно боролись за великое будущее своей родины. Патриотизм — не замкнутый националистический, с которым мы часто сегодня сталкиваемся, а истинно интернациональный, при котором здоровое чувство национальной гордости они сочетали с интернациональными идеями о свободе и счастье всего человечества, с борьбой за предоставление каждому народу права самостоятельно устраивать свою судьбу. Так, Герцен писал: «Мы никогда не были ни националистами, ни панславистами. Ничто не отклоняет революцию в такой степени от её большой дороги, как мания классификации и зоологических предпочтений рас, но несправедливость к славянам всегда казалась нам возмутительной». (Герцен А.И. Полн. собр. соч. и писем. В 22 тт. — М., 1919—1925. Т. XXI. С. 81).
Важнейшей стороной философских воззрений русских революционных демократов был исторический оптимизм, вера в народные массы как движущую силу мировой истории. Диалектически анализируя принципы прогрессивного развития человеческого общества, они пытались показать, что новое и прогрессивное в общественной жизни никогда не возникает на пустом месте, а вырастает из предыдущего. Говоря об общественном развитии, революционные демократы отводили заметное место экономическому фактору в жизни общества, верили в то, что феодальное крепостничество и буржуазный мир, а значит, эксплуатация человека человеком, не вечны, а преходящи. Они самостоятельно от марксизма и параллельно с ним приближались к диалектико-материалистическому пониманию истории, оценивая роль народных масс, как главную движущую силу истории, что, конечно, во многом роднит их с марксизмом. Будучи передовыми мыслителями своего времени, революционные демократы, каждый по своему, но убедительной критике подвергали всякого рода шовинизм, абстрактный космополитизм и национальную обособленность. Своими произведениями и публицистическими выступлениями они существенно способствовали развитию русской интернациональной литературы и просветительства. Ряд их теоретических положений, безусловно, лежит в русле марксистской методологии познания важных проблем тогдашней мировой и российской социальной действительности. Хотя и в разной степени, но одинаково осознавая необходимость революционного преобразования российской общественной жизни, они старались осуществить его не только путём силового давления на царскую власть, но и убеждения народа. Соответственно, вовсе не чураясь легальных форм борьбы против самодержавия, как правило, они считали их не основными, а второстепенными: «Без сомнения, восстание, открытая борьба, одно из самых могущественных средств революции, но отнюдь не единственное» (Герцен А.И. Соч. — СПб., 1905. Т. 6. С. 170); «…от души предпочитаем путь мирного человеческого развития пути развития кровавого; но с тем вместе также искренно предпочитаем самое бурное и необузданное развитие — застою николаевского status gue». (Там же. С. 171). Сравним: «этот осел (то есть Ганс Мюллер. — Д.Д.) не понимает, что когда нет реакционного насилия, против которого надо бороться, то не может быть и речи о каком-либо революционном насилии; ведь нельзя же совершать революцию против того, что даже нет необходимости свергать». (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 38. С. 419—420).
Демократической основой общественного развития русские революционные демократы считали преобразование сознания людей, распространение в народных массах просвещения, чтобы вооружить народ знанием, довести до полного осознания им объективных причин экономического и политического неравноправия в обществе; безнадёжной устарелости, отживших свой век, старых общественных порядков. В этом плане революционные демократы были выдающимися просветителями своего народа, в чём, помимо всего прочего, также заключался их революционный демократизм. Они поняли, подобно классикам марксизма, что революция вовсе не рычаг, при помощи которого можно механически перевернуть существующую общественную систему, а прежде всего наука о стратегии и тактике формирования прогрессивного общественного сознания для мобилизации народа на пути к историческому прогрессу путём модернизации всех сторон общественной жизни.
Черпая отдельные идеи из классической немецкой философии, в частности из диалектики Гегеля, Белинский, Герцен, Добролюбов, Чернышевский, Огарев и другие старались придать диалектике материалистический характер, предпринимая тем самым попытку освободить материализм от известных религиозно-метафизических ограничений. Характеризуя диалектику Гегеля, А.И.Герцен в своём «Былом и думах» писал: «Философия Гегеля — алгебра революции, она .необыкновенно освобождает человека и не оставляет камня на камне от мира христианского, от мира преданий, переживших себя». (См.: Герцен А.И. Былое и думы. Ч. 4. Гл. 25). Этим герценовским сравнением, ставшим крылатой фразой, пользуется Г.В.Плеханов: «Учение Маркса — современная „алгебра революции”». (Плеханов Г.В. Соч. Т. XII. С. 329).
В исследовании социальной философии революционные демократы безусловно пошли дальше и глубже своих европейских предшественников. Преодолевая отдельные трудности и традиционные ограниченности метафизического и механистического материализма и, таким образом, двигаясь в направлении к аутентичному марксизму, они создали своеобразную форму — марксистскую версию материализма, во многом отличную от материализма метафизического и механического; вели принципиальную теоретическую борьбу с проявлениями идеализма, фидеизма и мистицизма. Так, например, Н.Г.Чернышевский, творчество которого, как известно, основательно проштудировал Маркс, подверг обстоятельной критике немецкую классическую философию в лице крупнейшего её представителя — Гегеля. Высоко ценя его диалектику, он, по образу и подобию Маркса, предпринял серьёзную попытку критического анализа противоречия между методом и системой в гегелевской философии.
При разработке проблем теории познания революционные демократы исходили из неразрывной связи между опытом и теоретическим мышлением. Например, Герцен считал, что источником знаний является не сверхъестественное бытие, без которого, в той или иной форме, нет вообще либерального мышления, а реальный чувственный опыт, непосредственно дающий материал для реального мышления. Соответственно этому, он методологически обосновал необходимость тесной связи философии и естествознания, с одной стороны, и теории и практической деятельности людей — с другой. В.И.Ленин, высоко оценивая творческое освоение Герценом диалектики Гегеля, писал: «Он усвоил диалектику Гегеля. Он понял, что она представляет из себя “алгебру революции”. Он пошел дальше Гегеля, к материализму, вслед за Фейербахом». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 21. С. 256). Но русские революционные демократы лишь только подошли к диалектическому пониманию истории и, остановившись перед историческим материализмом, тем не менее, в своих отдельных высказываниях высоко ценили роль практики в процессе познания общественной жизни и были в этом смысле весьма далеки от религиозного нигилизма земной жизни людей. Так, существенным критерием всех спорных пунктов науки Н.Г.Чернышевский считал именно практику. (См.: Чернышевский Н.Г. Избр. филос. соч. — М., 1950. Т. 1. С. 180). «”Практика”, этот непреложный пробный камень всякой теории, должна быть руководительницею нашею и здесь». (Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч. в 10 тт. — СПб., 1905—1906. Т. 10. Ч. 2. С. 173). «Практика великая разоблачительница обманов и самообольщений не только в практических делах, но также в делах чувств и мысли. Потому-то в науке ныне принята она существенным критериумом всех спорных пунктов. Что подлежит спору в теории, на чистоту решается практикой действительной жизни». (Там же. С. 174).
Русские революционные демократы критиковали не только идеализм, но также вульгарный материализм, отрицавший активную роль познавательной деятельности человека и пытавшийся свести сложный процесс мышления лишь к материальным физико-химическим процессам. «Нам кажутся смешны и жалки, — писал Добролюбов, — невежественные претензии грубого материализма, который унижает высокое значение духовной стороны человека, стараясь доказать, будто душа человека состоит из какой-то тончайшей материи». (Добролюбов Н.А. Избр. филос. соч. в 2 тт. — М., 1948. Т. 1. С. 230—231). Они правильно, в основном, критиковали метафизическое понимание источника движения и отрицание существования противоположностей в процессе развития и познания объективного мира. «Живая истина, — по мнению Белинского, — состоит в единстве противоположностей». (Белинский В.Г. Избр. филос. соч. в 2 тт. — М.,1948. Т. 2. С. 468). Множество отдельных высказываний относительно развития природы и общества свидетельствуют о том, что русские революционные демократы XIX века вполне диалектически подходили ко многим явлениям природы и общества. «Жизнь природы, — писал Герцен, — беспрерывное развитие… это диалектика физического мира». (Герцен А.И. Избр. филос. соч. в 2 тт. — М.-Л., 1948. Т. 1. С. 127). Белинский считал, что нет предела развитию человечества… «Жизнь только в движении; в покое — смерть». (Белинский В.Г. Избр. филос. соч. Т. 2. С. 146).
Исследуя концептуальную направленность идей Герцена и сопоставляя отдельные места из «Писем» Герцена и «Анти-Дюринга» Энгельса, Г.В.Плеханов метко заметил: «Под впечатлением всех этих отрывков легко можно подумать, что они написаны не в начале 40-х годов, а во второй половине 70-х, и притом не Герценом, а Энгельсом. До такой степени мысли первого похожи на мысли второго... ум Герцена работал в том самом направлении, в каком работал ум Энгельса, а стало быть, и Маркса». (Плеханов Г.В. Избр. филос. произведения в 5 тт. — М., 1958. Т. 4. С. 703).
В этом же методологическом русле лежит философское мировоззрение других революционных демократов, в частности, уже упоминавшегося Белинского (см.: Белинский В.Г. Избр. филос. соч. Т. 2. С. 468), который исходил из того, что противоположности существуют в мире реальном, а не ирреальном, считая, что нет предела развитию человечества: «жизнь только в движении; в покое — смерть». (Там же. С. 146). Одно из важных мест в творчестве Белинского занимают проблемы философии истории. Он видел необходимость исторического подхода к явлениям общественного развития, будучи противником субъективного рассмотрения эмпирического материала истории и считая, что, уложив «факты на прокрустово ложе своего воззрения, поневоле искажают их». (Там же. С. 131). С другой стороны, изложение исторического материала без их определённого методологического осмысления и без «исторической связи и последовательности» он относит к разряду «вульгарной эмпирической учёности». (Там же). Белинский считал, что историческая наука как таковая возможна только через диалектическое осмысление богатого исторического материала. Иначе, по его мнению, чистая хронологизация, «голые факты без идей — сор для головы и памяти». (Там же. С. 137). Он ищет в истории закономерность её развития: «отвергать возможность истории, как науки, значит — отвергать в развитии общественности неизменные законы и ничего не видеть, кроме бессмысленного произвола и слепого случая». (Там же. С. 138). Следовательно, Белинский уверен, что «задача всеобщей истории — начертать картину развития, через которое человечество перешло к современности». (Там же. С. 143).
Эти и множество других, в целом марксистских, положений русских революционных демократов, по сути дела, были направлены против метафизики и вульгарного материализма, являлись показателем того, что представленные в их произведениях материализм и диалектика во многих отношениях были более совершенными и зрелыми, чем европейский домарксистский материализм.
Тем не менее, в одном весьма важном вопросе революционные демократы не смогли полностью преодолеть недостаток домарксистского материализма. Во взглядах на общество, за редким исключением, они оставались в целом на позициях, так сказать, «ограниченного» идеализма. Высказывая отдельные догадки об историческом поступательном развитии общества и преходящем характере капитализма, они не стали научными социалистами, хотя и были убежденными сторонниками модернизации путём революционного изменения тогдашней русской действительности. Тем не менее, ввиду исторической ограниченности времени — неразвитости капитализма в России — они не увидели главной революционной силы общества — революционно-преобразующей роли пролетариата, который призван, уничтожить всякую, а не только крепостническую, эксплуатацию человека человеком. Характеризуя философские воззрения Герцена на историю, Ленин верно подметил: «Герцен вплотную подошел к диалектическому материализму и остановился перед — историческим материализмом». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 21. С. 256). Эта общеизвестная, лаконичная и объёмная характеристика социальной философии Герцена целиком относится и к философии других революционных демократов.
Несмотря на упомянутые и некоторые другие недостатки, присущие творчеству революционных демократов, их имена навсегда сохранятся в летописях мировой истории. Их творчество будет служить делу борьбы за лучшее будущее человечества. Всячески способствуя развитию революционной (в широком научном смысле этого понятия) ситуации в стране, они существенно помогли совершиться мирной революции — тому «перевороту сверху» — отмене крепостнического права, который положил конец феодально-крепостнической системе в России и заложил основу её модернизационно прогрессирующему развитию. «...Падение крепостного права встряхнуло весь народ, разбудило его от векового сна, научило его самого искать выхода, самого вести борьбу за полную свободу». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 20. С. 141).
Исходя из внутренней логики развития теории и практики российского общества в XIX столетии, уместно подчеркнуть, что Герцен вместе с Чернышевским является наиболее ярким представителем русского революционного демократического движения в России. «Мысль Чернышевского, — писал Г.В.Плеханов, — шла по тому пути, идя по которому нельзя было не прийти, при новых исторических условиях, к точке зрения научного социализма». (Плеханов Г.В. Соч. — М.-Л., 1925. Т. 6. С. 370). Вслед за Г.В.Плехановым особенно выделял идейно-теоретические и практические заслуги Чернышевского В.И.Ленин, назвав его великим русским гегельянцем и материалистом. (См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 18. С. 381). «Чернышевский, — по его мнению — стоит вполне на уровне Энгельса…» (там же. С. 382), хотя и он ещё «не сумел, вернее: не мог, в силу отсталости русской жизни, подняться до диалектического материализма Маркса и Энгельса» (там же. С. 384), однако, «сумел с 50-х годов вплоть до 88-го года остаться на уровне цельного философского материализма». (Там же. С. 384). Известный советский и русский иследователь истории русской философии профессор А.Д.Сухов справедливо отмечает, что «эволюция взглядов Чернышевского имела ту же направленность, что и у Герцена, но заходила дальше. Из всех русских революционных демократов он наиболее приблизился к марксизму». (Сухов А.Д. Русская философия: пути развития. — М., 1989. С. 166). А.Д.Сухов считает, что «в его работах тот путь социального развития, который впоследствии был обозначен как некапиталистический, приобретал более конкретные очертания». (Там же. С. 158).
Сказанного уже достаточно, дабы заключить, что, как свидетельствует богатый эмпирический материал и общая концептуальная направленность взглядов Белинского, Герцена, Добролюбова, Огарёва, Чернышевского и других, русский революционный демократизм и либерализм явления принципиально несовместимые. О каком мировоззренческом либерализме, например, Чернышевского и Герцена и их соглашательстве с насквозь прогнившим крепостничеством в России, можно говорить, если первый, родившийся в семье протоиерея, а второй — в семье богатого русского дворянина-помещика, уже с ранних лет возмущались самодержавием, превратившим русский народ «в жалкую нацию рабов», за что этих мыслителей отправляли в ссылку и на каторгу. Их, как будущих революционеров, интересовали первопричины внутренних противоречий интересов крепостного крестьянства и русского самодержавно-крепостнического государства. Будучи ещё студентами: первый — историко-филологического факультета С.-Петербургского университета, второй — физического факультета Московского университета, они сосредоточенно увлекались свободолюбивыми идеями Пушкина, декабристов, французских просветителей, историей Великой французской революции, а также единомышленников революционных демократов своего времени, сформировавших их революционное мировоззрение, углублению которого способствовали европейские просветители, особенно французские материалисты XVII века, французские утопические социалисты, труды представителей английской классической политэкономии и немецкой классической философии.
За свободомыслие и революционную деятельность, как известно, Чернышевский был отправлен на каторгу на 7 лет, а Герцен в ссылку, причём, дважды. В революционных событиях в Европе в 1848—1849 годов русских революционных демократов, как гуманистов, занимали важные фундаментальные социально-политические проблемы наций, проблемы реального, а не фиктивного, социально-политического равенства и справедливости в российском обществе, ликвидации в нём социального расслоения, кстати, весьма актуального для современной России, которыми никогда по-настоящему либеральная общественность, обуреваемая идеологией Православия и абстрактным патриотизмом, не занималась и не интересовалась, если не считать щедрых обещаний о загробном мире.
Как мы узнаём из дневника Чернышевского 1848 года, сам он считал себя не либералом, а «…по убеждениям в конечной цели человечества решительно партизаном социалистов и коммунистов и крайних республиканцев…». (Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч. в 26 т-х. — М., 1939—1953. Т. 1. С. 122). В дневнике же от 1849 года справедливо критиковал Гегеля за половинчатость его философской системы, за «удаления от бурных преобразований, от мечтательных дум об утопиях, за его diezarte Schonung des Bestehenden (нежное снисхождение к существующему. — Д.Д.)». (См.: там же. С. 38).
Вскоре после поражения европейской революции Чернышевский становится более убеждённым противником российской монархии и сторонником революции, которую, по его мнению, должны совершать широкие народные массы. При этом его не пугали трудности революции — кровь, беспощадность и т. п. Так, он отмечал, что «исторический путь — не тротуар Невского проспекта; он идёт целиком через поля, то пыльные, то грязные, то через дебри. Кто боится быть покрытым пылью и выпачкать сапоги — тот не принимайся за общественную деятельность». Об этом же свидетельствует тот факт, что после 1850 года, когда в Европе окончательно победила реакция, а в самой России усилилась эксплуатация народа, революционные убеждения Чернышевского и других революционных демократов крепнут ещё больше, делая их приверженцами революционного изменения капитализма, считавших это неизбежностью для России и строго придерживавшихся мнения, согласно которому революция должна быть совершена хорошо подготовленной организацией революционеров. Чернышевский удачно сочетал в себе учёного академического профиля с политиком, публицистом, революционером-практиком. Его магистерская диссертация «Эстетические отношения искусства к действительности», «Антропологический принцип в философии», «Очерки гоголевского периода русской литературы» и другие труды обогатили теорию познания русской революционной демократии. В них в академической форме изложены взгляды революционного изменения российской действительности. Имея в виду критику Чернышевским агностицизма в гносеологии, Ленин писал: «Чернышевский — единственный действительно великий русский писатель, который сумел с 50-х годов вплоть до 88-го года остаться на уровне цельного философского материализма и отбросить жалкий вздор неокантианцев, позитивистов, махистов и прочих путаников». (Ленин В.И. Соч. Т. 18. С. 384). Он активно сотрудничал с журналом «Отечественные записки», был политическим и научным руководителем в «Современнике», где публиковались насыщенные революционными установками его «Очерки гоголевского периода русской литературы», а также революционные заветы Белинского, которого, как известно, всячески критиковали именно либерально-дворянские идеологи. Анализируя политэкономию Д.Рикардо и А.Смита, Чернышевский пытался создать экономическую теорию социалистического общества, построенную на началах коллективной собственности, коллективного производства и распределения-потребления, не идеализируя однако общинную систему производства и жизни общества. Он считал, что капитализм со временем исчерпает себя, а народно-хозяйственная деятельность человечества и её экономическая теория объективно движется к развитию принципа товарищества (см.: Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч. Т. 7. С. 466—590), что и подтверждается общим модернизационным развитием современного мирового сообщества. Он считал необходимым создать экономическую теорию не для поражения, как это, по его мнению, делал Прудон, а в защиту социализма.
В своей «Критике философских предубеждений против общинного владения» Чернышевский писал: «Сохранение общины в поземельном отношении, исчезнувшей в этом смысле у других народов, доказывает только, что мы жили гораздо меньше, чем эти народы. Таким образом, оно со стороны хвастовства перед другими народами никуда не годится». (См.: там же. С. 475).
Чернышевский, как и все русские революционные демократы, после поражения европейской революции 1848—1849 годов, с большей уверенностью стал выдвигать и доказывать версию об особенностях исторических судеб России и специфичности её социально-политического и экономического развития, заключавшихся, по его мнению, в избежании капиталистического пути развития в России. Главной социальной основой реализации этой грандиозной социальной программы в стране Чернышевский, как Маркс и Герцен, считал русскую общину, опираясь на которую только и возможен революционный переход страны в социализм, минуя капитализм, связанные с ним мучительные зигзаги истории и «язвы пролетариата». Чернышевский всю свою жизнь посвятил попытке осуществления в России той революционно-демократической программы, которая позже у нас была названа как некапиталистический путь развития. Однако надо заметить, что Чернышевский был далёк от славянофильской идеализации русской общины. Он, в частности, писал: «Нечего нам считать общинное владение особенною прирожденною чертою нашей национальности, а надобно смотреть на него как на общую человеческую принадлежность известного периода в жизни каждого народа. Сохранением этого остатка первобытной древности гордиться нам тоже нечего, как вообще никому не следует гордиться какою бы то ни было стариною, потому что сохранение старины свидетельствует только о медленности и вялости исторического развития». (Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч. Т. 5. С. 362). Вместе с тем, Чернышевский, как представитель «старого русского крестьянского социализма» и «крестьянского демократизма» (Ленин), доказывал необходимость сохранения и развития общинного землевладения как основы революционного преобразования социально-экономической жизни России — революционного перехода в социализм, диалектически аргументируя своё мнение гегелевской триадой, согласно которой третий конечный этап в развитии явлений выступает как развитие всех предыдущих.
Чернышевский, будучи революционером, отрицательно относился также и ко всякого рода социальному реформаторству в период, когда наступит историческая необходимость революционной ломки старой системы. «Нужна была именно гениальность Чернышевского, чтобы тогда, в эпоху самого совершения крестьянской реформы (когда ещё не была достаточно освещена она даже на Западе), понимать с такой ясностью её основной буржуазный характер, — чтобы понимать, что уже тогда в русском “обществе” и “государстве” царили и правили общественные классы, бесповоротно враждебные трудящемуся и безусловно предопределявшие разорение и экспроприацию крестьянства». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 291).
Классики марксизма высоко ценили Чернышевского, как мыслителя с широким профилем, политика и революционера. Внимательно изучая теоретическую и практическую деятельность русских революционных демократов Маркс называл Чернышевского «великим русским учёным и критиком» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 116—119; Т. 23. С. 18), мастерски показавшим «банкротство буржуазной политической экономии». (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 17—18). Работы Чернышевского, в которых рассматривается проблема некапиталистического пути развития в России, Маркс называет «замечательными». В целом, уважительно относясь к творчеству Чернышевского и, в частности, разделяя его взгляды на альтернативный европейскому путь социального развития, Маркс писал: «Чтобы иметь возможность со знанием дела судить об экономическом развитии России, я изучил русский язык и затем в течение долгих лет изучал официальные и другие издания, имеющие отношение к этому предмету. Я пришёл к такому выводу. Если Россия будет продолжать идти по тому пути, по которому она следовала с 1861 г., то она упустит наилучший случай, который история когда-либо предоставляла какому-либо народу, и испытает все роковые злоключения капиталистического строя». (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 119). Здесь понимание Марксом данной проблемы хорошо сочетается с пониманием той же проблемы Чернышевским в его работе «Критика философских предубеждений против общественного владения», ставя вопрос о том — «необходимо ли всем народам проходить все логические моменты развития»? «о неизбежности того или другого зла, о необходимости нам тысячу лет пить горькую чашу, которую пили другие: да ведь она выпита другими, чего же нам пить? Их опыт научил нас, их содействие помогает нам приготовить новое питьё, повкуснее и поздоровее. Не мы трудились над приобретением железных дорог, — мы пользуемся ими». (Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч. Т. 5. С. 357—393).
Этих «злоключений капиталистического строя» Россия, как известно, так и не смогла избежать, как о том мечтал Чернышевский, который, по характеристике Ленина, остался идеалистом в понимании общественного развития. «Чернышевский был социалистом-утопистом, который мечтал о переходе к социализму через старую полуфеодальную, крестьянскую общину, который не видел и не мог в 60-х годах прошлого века видеть, что только развитие капитализма и пролетариата способно создать материальные условия и общественную силу для осуществления социализма. Но Чернышевский был не только социалистом-утопистом. Он был также революционным демократом, он умел влиять на все политические события его эпохи в революционном духе…». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 20. С. 175). В.И.Ленин принял во внимание веру Чернышевского в возможность крестьянской революции, а также обнаружение им в русской общине зачатков социалистического устройства общества, но, вместе с тем, считал, что строить социализм на крестьянской революции, на мелком крестьянской хозяйстве, на общинном землевладении практически было невозможно. Маркс писал о своем высоком уважении к Чернышевскому, который отстаивал «особый путь развития России» и считал возможным для России «не претерпевать мучений капиталистического строя». В целом, по мнению Ленина, Чернышевский остался на позициях утопического социализма, что нисколько не отменяет глубокое понимание им современной ему действительности, понимание антагонистичности русских общественных классов и исторической необходимости революционного решения этого антагонизма. (См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 290—291). «...Чернышевский, развивший вслед за Герценом народнические взгляды, сделал громадный шаг вперёд против Герцена. Чернышевский был гораздо более последовательным и боевым демократом. От его сочинений веет духом классовой борьбы. Он резко проводил ту линию разоблачений измен либерализма, которая доныне ненавистна кадетам и ликвидаторам. Он был замечательно глубоким критиком капитализма несмотря на свой утопический социализм». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 25. С. 94). Не случайно, что к Чернышевскому тянулись народники 1870-х и 1890-х гг., которые были не способны воспринять лучшие стороны его творчества. «В этом богатстве они использовали слабые стороны Чернышевского, не понимая, что для многих перед зарождением марксизма идеи Чернышевского были “путеводной звездой, ведущей именно к марксизму”». (См.: Большая Советская Энциклопедия. Т. 6. — М., 1934. С. 374).
Также не случайно, что вокруг Чернышевского образовался на конспиративной основе коллектив единомышленников. Он готовил нелегальный идейно-политический центр для подготовки будущей революции, развивал свои революционные идеи в печати, выработал практический план вооружённого восстания и готовился к его практическому осуществлению, что, конечно, не выпало из поля зрения правоохранительных органов царского режима. Н.Г.Чернышевский был арестован в июне 1862 года. Формальным основанием ареста стало попавшее в руки правительства письмо Герцена к Чернышевскому и объявление в лондонском «Колоколе», в котором идейный друг предлагал ему издать «Современник» в Лондоне. В результате Чернышевский был осуждён и сослан в Сибирские рудники на 7 лет каторжных работ, а после отбывания срока на вечное поселение в Сибири с судебным заключением: «за злоумышление к ниспровержению существующего порядка, за принятие мер к возмущению и за сочинение возмутительного воззвания “Барским крестьянам от их доброжелателей поклон”» (см.: Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч. Т. 7. С. 517—524), которое, по словам самого Чернышевского, «отпечатано в славном городе Христиании, в славном царстве Шведском, потому что в русском царстве царь правду печатать не велит». (Там же. С. 524). Мало того, ещё 19 (31) мая 1864 года над Чернышевским был совершён на Мытнинской площади в Петербурге обряд гражданской казни, и он был отправлен в рудники Нерчинского округа.*
___
· Все материалы, связанные с арестом Чернышевского, судебным процессом над ним, вынесением приговора, с его гражданской казнью и отправкой на каторгу в Сибирь, см. в кн.: Чернышевский Н.Г. Его жизнь и деятельность. В 2 тт. — М., 1928. Т. 2. Ч. 6 («Арест и процесс Чернышевского»).
Арест, гражданская казнь и ссылка в Сибирь Чернышевского, естественно, не расстроило сторонников либерализма. Так, один из теоретиков буржуазного либерализма профессор Московского университета К.Д.Кавелин, кстати, названный Лениным «подлым либералом», писал: «Аресты мне не кажутся возмутительными… Революционная партия считает все средства хорошими, чтобы сбросить правительство, а оно защищается своими средствами». (См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 21. С. 259); а Герцен, по мнению Ленина, точно отвечал этому кадету, говоря по поводу суда над Чернышевским: «А тут жалкие люди, люди-трава, люди-слизняки говорят, что не следует бранить эту шайку разбойников и негодяев, которая управляет нами». (Там же. С. 259—260). Герцен встретил бесчеловечный приговор Чернышевского проклятием: «…Он был выставлен к позорному столбу на четверть часа, а вы, а Россия насколько лет останетесь привязанным к нему? Проклятье вам, проклятье — и, если возможно, месть» (Герцен А.И. Полн. собр. соч. и писем. Т. 17. С. 260—261); «неужели никто из русских художников не нарисует картины представляющей Чернышевского у позорного столба?» — вопрошал тогда Герцен. А в адрес государственного Сената, выносившего первоначальный приговор на 14 лет каторги, Герцен писал: «Дикими невеждами сената и седыми злодеями государственного совета приговорён Чернышевский к 14 годам каторги». (См.: там же).
Отношение революционных демократов к религии и религиозному сознанию можно характеризировать как «сдержанный атеизм». Они не только продолжали традиции античного атеизма и французского просветительства, но ясно также осознали, что для полного освобождения общества от религии и религиозного верования необходим переворот не только в сознании людей, но, что главное, переворот в их социально-политической и экономической действительности: «Я знаю, что с религией демократии не совместно говорить что-нибудь о венценосцах, кроме зла; признаюсь вам, что мне религия демократии так же не по сердцу, как религия пана Фиалковского и как религия “возсоединенного” Симашки. Демократическое православие так же не даёт воли уму и жмёт его, как киево-печорское. Тот, кто истину — какая бы она ни была — не ставит выше всего, тот кто не в ней и не в своей совести ищет норму поведения, тот не свободный человек». (Герцен А.И. Соч. в 7 тт. — СПб., 1905. Т. 6. С. 225). «Мы передаем веру в ложных богов нашим детям, обманываем их так, как нас обманывали родители, и так, как наши дети будут обманывать своих, до тех пор, пока переворот не покончит со всем этим миром лжи и притворства». (Герцен А.И. Собр. соч. в 30 тт. Т. 6. С. 45). Здесь важно то, что они преодолели чисто просветительский подход к атеизму. Тем не менее, Герцен уверен в том, что «против ложных догматов, против верований, как бы они ни были умно, бороться нельзя. Сказать “не верь” так же авторитарно и, в сущности, нелепо, как сказать “верь”». (Герцен А.И. Полн. собр. соч. и писем. В 22 тт. Т. 21. — М.-П., 1923. С. 436).
С Герценом хорошо корреспондируется ленинское осуждение не только грубого «революционаризма» в борьбе с религией, но также обывательская трусость в этом вопросе. (См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 17. С. 417—418). И правда, критика религии у Герцена, как у Маркса и Энгельса, вовсе не самоцель, а важное средство, ибо «критика неба превращается, таким образом, в критику земли, критика религии — в критику права, критика теологии — в критику политики». (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 415).
Говоря о задачах русской социал-демократии в начале XIX века В.И.Ленин писал: «…роль передового борца может выполнить только партия, руководимая передовой теорией. А чтобы хоть сколько-нибудь конкретно представить себе, чт`о это означает, пусть читатель вспомнит о таких предшественниках русской социал-демократии, как Герцен, Белинский, Чернышевский и блестящая плеяда революционеров 70-х годов; пусть подумает о том всемирном значении, которое приобретает теперь русская литература; пусть … да довольно и этого!». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 6. С. 25). Слова эти по-прежнему звучат актуально.
И, наконец, ещё об одном. Труды русских революционных демократов давно стали библиографической редкостью. Напомню, что в Советском Союзе были изданы и переизданы многократно большими тиражами сочинения всех революционных демократов; о них написано множество монографических исследований, журнальных статей, защищено десятки кандидатских и докторских диссертаций. Излишне говорить и о том, что в программах вузов и аспирантур русским революционным демократам всегда уделялось достаточное количество лекционных и семинарских часов, регулярно проводились городские и всесоюзные научные конференции, симпозиумы, а по линии «Общества знания» читались публичные лекции. Наконец, существует библиография переводов русских революционных демократов на языки народов СССР и на иностранные языки. Лучшим способом выражения уважения к ним, следовательно, любви к России, были бы не только споры насчёт их либерализма и антилиберализма, а, прежде всего, переиздание сочинений всех революционных демократов.
Возьмётся ли современная либеральная общественность России за благородное дело переиздания Полного собрания сочинений А.И.Герцена в 30-ти томах, изданного в СССР 1954—1965 годах? Очень сомневаюсь!
Версия для печати
