В.Мухачёв. Понятия научного и утопического социализма (и коммунизма) в марксизме.

К концу XIX века в общественном сознании и его теоретических «сгустках» существовали два принципиально различных понятия о социалистической и коммунистической мысли.
Одно из них, доступное немногим, было связано с именами К.Маркса и Ф.Энгельса и их учением, где эта «мысль» с момента её возникновения рассматривалась как классово-определённое — пролетарское — образование.
Другое, широко распространенное, понятие, сложившееся ещё до создания Марксом и Энгельсом науки о социализме (и коммунизме), не знало классово-пролетарской «природы» этого идейно-теоретического образования. Это понятие о социализме распространялось на оппозиционные господствующим в обществе порядкам воззрения идеологов любых классов, включая теоретических представителей угнетённых и эксплуатируемых масс самых разных эпох, и потому носило классово-неопределённый характер.
На наш взгляд, в СССР, где взгляды Маркса и Энгельса вместе с воззрениями Ленина признавались основой официальной идеологии, господствовало… донаучное, в классовом отношении расплывчатое, понятие о социализме и коммунизме. В разные годы разные авторы, занимавшиеся изучением истории социалистической и коммунистической мысли, начинали свои «истории» то с античных писателей (Платон, Ямбул и др.), то с позднего Возрождения, ведя отсчёт от английского гуманиста Т.Мора.
Каноническое, излагавшееся в советских учебниках послевоенного времени, представление о социализме и коммунизме выглядело следующим образом:
1) Пролетарской теорией признавалось только учение Маркса и Энгельса, а также работы Ленина и всё то, что после смерти вождя Октябрьской революции стало рассматриваться в качестве «марксизма-ленинизма», в силу чего «утопический социализм» представал как непролетарское течение мысли, выражавшее интересы других эксплуатируемых и угнетаемых классов.
2) Основоположником «утопического социализма» рассматривался Т.Мор, а сама история этого теоретического «источника» учения Маркса и Энгельса о социализме (и коммунизме) делилась на ряд этапов. Высшим этапом этой «истории» объявлялся «русский утопический социализм» XIX века, отражавший положение и интересы основной массы «народа» России — крестьянства.
При этом никак не объяснялось, каким образом «русский утопический социализм», который хронологически возник после создания марксизма и о котором Маркс и Энгельс в период формирования у них научных воззрений ничего не слышали, мог стать «теоретическим источником» их учения. Также молчаливо обходились и игнорировались прямые указания Ленина на то, что социализм есть движение пролетариата или что в «учении  Герцена, как и во всем русском народничестве… нет ни грана социализма» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 21. С. 257—258).
У каждого события, факта, в том числе «фактов» обыденного и теоретического сознания, есть своя история, которая, будучи детально изученной и объективно представленной, проливает свет на многое. Своя история также имеется у каждого — «донаучного» и «научного» — понятия о социализме (и коммунизме).
Принципиальное различие между этими двумя понятиями о социализме было обусловлено противоположностью материалистического и идеалистического воззрений, которая с середины 40-х годов XIX века — после открытия Марксом материалистического понимания истории — существовала в виде противоположности диалектико-материалистической методологии Маркса и Энгельса и старой идеалистически-метафизической традицией мышления.
Согласно материалистической точке зрения, язык, слова, следуют за мыслью, понятиями, и служат материальной формой для их выражения как идеального, которое, в свою очередь, как отражение объективной реальности, фундаментом которой является мир материальных предметов, вещей, следует за развитием последней. История социализма (и коммунизма) — убедительный тому пример.
Сама социалистическая и коммунистическая мысль возникла лишь в начале XIX века как отражение и выражение начала борьбы промышленного пролетариата против повсеместно утверждавшегося тогда в Европе буржуазного общества. Появление нового (пролетарского) движения, направленного против новой (буржуазной) формы эксплуатации и угнетения и отражение этого действительного исторического факта в общественном сознании, потребовало соответствующего терминологического обозначения.
Термины «социализм» и «коммунизм» появились и вошли в обиход французов, а затем других европейских народов, за 10—15 лет до того, как Маркс и Энгельс создали собственное — диалектико-материалистическое — учение об истории человечества вообще и истории капитализма в особенности. То учение, которое стало называться марксизмом и составной частью которого, вслед за диалектическим материализмом как общенаучной, включающей в себя материалистическое понимание истории, методологией познания и диалектико-материалистической политэкономией, стала научная теория социализма (и коммунизма).
Естественно, что до создания марксизма в общественном сознании французов, англичан, немцев и других европейских народов в русле господствовавшего у них на протяжении многих столетий идеалистического миросозерцания сложились и «жили» метафизические понятия о социализме и коммунизме. Эти (домарксовские) понятия, будучи отражением раннего, ещё стихийного, протеста пролетариата буржуазного общества, в свою очередь, «питались» другими донаучными представлениями мыслителей прошлого о «справедливом» устройстве общества. Теми представлениями, в которых, начиная с античности, отражался прежний исторический опыт человечества и его мечты об «идеальном» обществе и государстве.
Термин «socialism», который в начале 30-х годов XIX века предложил французский утопист П.Леру для обозначения воззрений своего учителя Сен-Симона, называвшего проектируемое им будущее общество «строем ассоциации», семантически восходил к слову «social», обозначавшим взаимозависимость индивидов, необходимость их коллективного, общественного, существования. Отстаивая идею «общей судьбы» человечества, Сен-Симон, равно как и его соотечественник и современник Фурье, критиковал частную собственность, в которой ведущую роль начинал играть капитал. Однако эта критика, в отличие от английского реформатора Оуэна, не принимала у них формы требования уничтожения частной собственности, а сводилась к идее её использования в интересах всех классов современного им общества.
Поэтому для обозначения выдвигавшегося тогда более революционными французскими писателями (Т.Дезами, Э.Кабе и О.Бланки) требования уничтожения частной собственности, отвечавшего чаяниям наёмных рабочих, был введен термин «communism». Семантика этого термина восходила к слову «comun», обозначавшим, знакомое всем народам, имевшим в своей ранней истории крестьянскую общину, а в средние века — городскую коммуну, фактическое состояние (и идею) «общности благ», включая «общность имущества».
К этому времени в истории общественной мысли уже существовала многовековая традиция (теоретического) «уничтожения» частной собственности, и потому каждый новый сторонник «общности благ» искал в этой «истории» своих предшественников, начиная от Платона и ранних христиан. Мор ссылался на Платона, а Сен-Симон — на Платона и Мора. Опираясь на этот факт общественного сознания, домарксовский коммунист Ж.Гей именно в принципе «общности благ» предлагал видеть «истину и совершенство в социальной науке».
Донаучные представления о социализме и коммунизме, лишёные сформулированной Гегелем диалектической идеи развития сущего и необходимых историко-экономических, знаний, носили абстрактно-метафизический, внеисторический, характер, поскольку они не знали действительной основы этих идей, не знали истории её развития. Не зная «действительной основы» социализма и коммунизма, истории её развития, домарксовские социалисты и коммунисты оставались в плену безраздельно господствовавших тогда в обществознании идеалистических и метафизических мировоззренческих воззрений. Не случайно Маркс, который с 1842 года принялся за изучение «вопроса о коммунизме» (и социализме), для характеристики существовавших тогда коммунистических учений использовал словосочетание «догматическая абстракция».
Внеисторическая, абстрактно-метафизическая, методология познания, с одной стороны, вела к модернизации прошлой истории, переносу на прошлые эпохи особенностей буржуазного развития. С другой — эта методология не требовала изучения «лица» новой исторической эпохи, тех её особенностей, которые отличали её от прошлого.
Внеисторический характер домарксовских представлений о социалистических учениях выражался в том, что всякое движение против угнетения и эксплуатации, независимо от своеобразия исторической эпохи и особенностей социального статуса субъекта (сословия, класса) такого протеста, рассматривалось как «социалистическое». Точно также признавалась «коммунистической» всякая критика частной собственности, независимо от того, когда и от кого она исходила.
Вплоть до революционных событий 1848—1849 годов донаучные понятия о социалистических учениях разделялись теоретиками самых разных классов. Они же были присущи сознанию утопических социалистов и коммунистов как первых теоретиков пролетариата. Именно обозначению первых, ещё донаучных, представлений и понятий о новом в истории человечества — пролетарском — освободительном движении, с самого начала служили термины «социализм» и «коммунизм».
Так смотрели на социализм и коммунизм, их сущность, и сторонники, и противники этого социально-политического движения. Такими же были понятия о социализме и коммунизме домарксовских, мысливших утопически, «теоретиков пролетариата».
Например, Дезами в книге «Кодекс общности» (1841 г.) к первым писателям «коммунистической школы» относил Сократа, Платона, Ликурга, Зороастру, Конфуция и других античных и средневековых критиков частной собственности и проповедников принципа «общности благ». Аналогичным образом поступал и немецкий утопический коммунист В.Вейтлинг, который в «Евангелие бедного грешника» (1842 г.) к первым коммунистам причислял Иисуса Христа за то, что тот «учил принципу общности».
Идеалистически-метафизический, внеисторический, взгляд на сущность социалистической мысли как идею коллективного существования всех членов общества и сущность коммунистической мысли как требование уничтожения частной собственности был преодолён Марксом и Энгельсом в период формирования их  учения в 1842—1847 годах. Именно в эти годы, по мере того как основатели марксизма продвигались к материалистическому пониманию истории, в основе которой лежит производство человеком, в первую очередь, материальных благ, служащих удовлетворению необходимых для его существования потребностей, происходило становление их диалектико-материалистического взгляда на сущность и генезис социализма и коммунизма.
«...Первая критика всякой науки необходимо находится во власти предпосылок той самой науки, против которой она ведёт борьбу», — точное и глубокое суждение Маркса, сделанное им по поводу развития экономической науки в работе «Святое семейство» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 2. С. 33), имеет общеметодологическое значение и в равной степени относится к становлению самого марксизма. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в период первоначального знакомства с существовавшей тогда социалистической и коммунистической литературой Маркс и Энгельс были близки к сложившимся уже до них и получившим широкое распространение в общественном сознании идеалистическим и метафизическим представлениям о социализме и коммунизме. «Следы» этих донаучных представлений встречаются в работах создателей марксизма, написанных ими в конце 1842 — 1844 годах.
Так, Маркс в начальный период своего обращения к теме коммунизма относил к «коммунистическим принципам» и протест против «дробления землевладения», и идею «корпорации ремесленников», и критику частной собственности (см.: там же. Т. 1. С. 117). Но уже в сентябре 1843 года, рассматривая утопически-коммунистические теории Де-зами и Вейтлинга, он понимает, что «уничтожение частной собственности и этот коммунизм отнюдь не тождественны» и ставит перед собой задачу помочь догматикам от коммунизма «уяснить себе смысл их собственных положений» (там же. С. 379).
В отличие от Маркса Энгельс дольше находился под влиянием упрощённого воззрения на сущность коммунизма и социализма. Это объясняется тем, что у Маркса в 1842—1846 годах отношение к социализму и коммунизму в большей степени «теоретическое», нежели «практическое», так как он в это время был в меньшей степени, чем Энгельс, связан с практической деятельностью социалистов и коммунистов того времени. Ему было легче расставаться с присущими утопическим писателям представлениями о социализме и коммунизме, чем Энгельсу, который, перебравшись в конце 1842 года в Англию, тесно сблизился с самим рабочим движением, а также оуэнистами и чартистами, среди которых, естественно, преобладали вульгарные представления о социализме и коммунизме.
С другой стороны, благодаря своим личным связям с движением английских рабочих и его вождей, Энгельс уже к концу 1843 — началу 1844 годов смог преодолеть внеисторичность вульгарной точки зрения на социализм и коммунизм. В работе «Положение рабочего класса в Англии» (1844 г.) он без колебаний связал происхождение социализма и коммунизма с положением пролетариата в буржуазном обществе. В ней он писал, что именно положение рабочего класса «является действительной основой и исходным пунктом всех социальных движений современности» и что «французский и немецкий рабочий коммунизм прямо, а фурьеризм и английский социализм, так же как и коммунизм немецкой образованной буржуазии, косвенно обязаны ему своим происхождением» (там же. Т. 2. С. 238).
Решающими как для всего марксизма, так и для выработки Марксом и Энгельсом диалектико-материалистического воззрения на сущность и генезис социализма и коммунизма стали 1845—1847 годы. Именно в это время ими были написаны эпохальные для формирования зрелого марксизма работы — «Тезисы о Фейербахе», «Немецкая идеология», «Нищета философии» и, наконец, «Манифест Коммунистической партии» (январь 1848 г.).
В «Немецкой идеологии» (1846 г.), где, по признанию самого Маркса, основная теоретическая задача предшествующего периода («уяснение дела самим себе») была им и Энгельсом достигнута, её авторы анализируют проблемы коммунизма и социализма с позиции открытого ими и в первой главе этой рукописи систематически изложенного материалистического понимания истории.
Для авторов «Немецкой идеологии», в противоположность всем их предшественникам, коммунистические и социалистические теории и системы сами по себе, вне связи с общественным бытием эксплуатируемого буржуазией пролетариата, не имеют самостоятельного значения, поскольку, как и у любых других идей, «у них нет истории, нет развития». Отныне для них коммунизм прежде всего есть «действительное движение, которое уничтожает теперешнее состояние» (там же. Т. 3. С. 25, 34), «есть в высшей степени практическое движение, преследующее практические цели с помощью практических средств» (там же. С. 203).
В этой работе мы находим уже концептуально развитый взгляд Маркса и Энгельса на сущность социализма и коммунизма как практического и — корреспондирующего ему — теоретического движения за освобождение промышленного пролетариата буржуазного общества, ведущее, в конце концов, к обществу социального равенства. Обращаясь к истории «рабочего движения» и отмечая, что, начиная с XIV века, «рабочие волнения» во Франции и Англии были не редкостью, что с последней трети XVIII века рабочие этих стран ведут «постоянную войну» против буржуазии, авторы «Немецкой идеологии» делают важный вывод: «Прежние формы рабочих восстаний были связаны с достигнутой в каждом случае ступенью в развитии труда и обусловленной этим формой собственности; коммунистические же восстания в прямой или косвенной форме — с крупной промышленностью» (там же. С. 208). С этого времени в марксизме право быть социалистическими и коммунистическими писателями закрепляется только за теоретическими представителями промышленного пролетариата.
Диалектико-материалистическое понимание истории требует уметь различать объективное содержание литературного произведения и ту субъективную, несущую отпечаток личности автора, форму, в которой это содержание получило своё выражение. С этой позиции Маркс и Энгельс критикуют представителей немецкого «истинного социализма» как лжесоциалистов и с этой же позиции они оценивают Сен-Симона, Фурье и Оуэна как основоположников (теоретического) социализма.
В отношении «истинных социалистов» в «Немецкой идеологии» говорится: «Эти «социалисты» — или «истинные социалисты», как они себя называют, — видят в зарубежной коммунистической литературе не выражение и продукт определённого действительного движения, а чисто теоретические сочинения, которые — совершенно так же, как они представляют себе возникновение немецких философских систем, возникли из «чистой мысли». Они не задумываются над тем, что в основе этих сочинений, даже когда они выступают с проповедью систем, лежат практические потребности, лежит совокупность условий жизни определённого класса в определённых странах. Они принимают на веру иллюзию некоторых из этих литературных представителей партии, будто у них речь идёт о «разумнейшем» общественном строе, а не о потребностях определённого класса и определённой эпохи» (там же. С. 457).
В этой же работе, устанавливая классовую природу этого идейно-теоретического течения, Маркс и Энгельс обращают внимание на то, что «истинный социализм» обращается не к пролетариям, а «к мелким буржуа с их филантропическими иллюзиями и к идеологам этих же мелких буржуа, к философам и философским выученикам».
Сен-Симон, Фурье и Оуэн были для Маркса и Энгельса одновременно «великими утопистами» и «родоначальниками социализма», «пророками рабочего движения», а потому «пролетарскими теоретиками». Но эти «пролетарские теоретики» не были сознательными идеологами пролетариата. Сами они не смотрели на себя как на «теоретиков пролетариата» и в этом смысле «не выступали как представители интересов исторически порождённого к тому времени пролетариата» (там же. Т. 19. С 191). По замечанию Энгельса, «подобно просветителям, они хотят сразу же освободить все человечество, а не какой-либо определённый общественный класс в первую очередь» (там же). Такой была субъективная, ими осмысленная, позиция, или самооценка, этих писателей.
Однако объективно, живя уже в буржуазной Франции, эти же писатели оказывались «теоретиками пролетариата», так как для них «буржуазный мир, построенный сообразно принципам этих просветителей, так же неразумен и несправедлив и поэтому должен быть выброшен на свалку, как феодализм и все прежние общественные порядки» (там же).
В соответствии с методологией материалистического понимания истории и отвечающему ей представлению о сущности социализма и коммунизма в «Немецкой идеологии» меняются прежние, дававшиеся Марксом и Энгельсом ранее, оценки отдельным писателям. Например, в отличие от «Святого семейства» здесь они более не видят в Г.Бабёфе «теоретического представителя коммунизма» (см.: там же. Т. 3. С. 197). Или, если в «Святом семействе» учение Прудона оценивалось как «научный манифест французского пролетариата», то теперь он противопоставляется коммунисту Оуэну как некоммунистический автор (см.: там же. С. 203).
Представленный в «Немецкой идеологии» взгляд Маркса и Энгельса на сущность социализма и коммунизма как — практическое и теоретическое — движение промышленного пролетариата буржуазного общества за своё социальное освобождение, приводящее, в конце концов, к «социальному равенству» всех и каждого, получает своё подтверждение в последующих работах Маркса и Энгельса.
В 1847 году, имея в виду теоретическую сторону социализма и коммунизма, Энгельс неоднократно воспроизводит принципиальное для него и Маркса положение о коммунизме как «учении пролетариата». Он говорит: «Коммунизм есть учение об освобождении, которое было невозможным для рабов, крепостных или ремесленников, а стало возможно только для пролетариев, и поэтому он неизбежно принадлежит девятнадцатому столетию и был невозможен когда-либо в прежние времена» (там же. Т. 42. С. 358). Или: «Коммунизм есть учение об условиях освобождения пролетариата» (там же. Т. 4. С. 322). При таком понимании коммунизма уничтожение частной собственности перестает быть «сущностью» освободительного движения пролетариата, как это представлялось домарксовским коммунистам, а выступает как его необходимое и первоочередное «условие».
В это время для публичного выражения своих взглядов Маркс и Энгельс используют слово «коммунизм» и обходятся без употребления термина «социализм». Это находит своё объяснение в истории самого движения пролетариата, его классового бытия между «миром» и «войной» со своим антагонистом — буржуазией, между реформированием нереформируемого и потому подлежащего коренному преобразованию общества и революцией.
Вместе с приближением революционных событий 1848—1849 годов, когда слово «коммунизм» для большинства владельцев частной собственности европейских стран звучало всё более угрожающе, лексема «социализм» как терминологическое выражение мечты о некоем социальном единстве по-прежнему выглядела вполне респектабельно и использовалась идеологами самых различных классов. Понятием социализма, ещё не обретшим тогда в глазах общества своего классового содержания, охотно спекулировали как идеологи доживавшей свой исторический век феодальной аристократии или мелкой, хранившей память о расцвете эпохи ремесленничества, буржуазии, так и апологеты некоторой части буржуазного класса, удовлетворённой достигнутым ею социальным положением.
Именно по этой причине Маркс и Энгельс, как теоретики пролетариата, предпочли тогда назвать партию революционного пролетариата и его программу «коммунистическими». В 1890 году, указывая на «Манифест Коммунистической партии» как самое популярное во всей социалистической литературе сочинение, Энгельс объяснил, почему они с Марксом назвали его «коммунистическим»: «Социализм означал в 1847 году буржуазное движение, коммунизм — рабочее движение» (там же. Т. 22. С. 62). Глагол «означал» указывает на общепринятое тогда значение терминов «социализм» и «коммунизм», на то их значение, которое, будучи фактом общественного сознания, было частью «объективной реальности», с которой следовало считаться.
И наоборот. Когда после революционных событий в Европе в 1848—1849 годов в условиях наступления реакции революционные настроения пролетариев ослабли и слово «коммунизм» потеряло для многих из них свою прежнюю привлекательность, этот термин надолго исчезает из работ Маркса и Энгельса, а его место занимает слово «социализм». Создание I Интернационала в 1864 году, его отделений и секций, а также связанное с этим образование рабочих партий уже ассоциировалось с термином «социализм». Дело дошло до того, что в подготовленной Марксом и Энгельсом «Резолюции конференции делегатов Международного товарищества рабочих» (Лондон, 17—23 сентября 1871 г.), где речь шла о наименовании национальных советов I Интернационала, говорилось: «всем отделениям, секциям и группам запрещается впредь именоваться сектантскими названиями, как например, позитивисты, мютюэлисты, коллективисты, коммунисты и т. п. …» (там же. Т. 17. С. 423).
Избирательное, в зависимости от изменения содержания понятий о социализме и коммунизме и восприятии их терминологических значений подвижным сознанием пролетарских масс, употребление создателями марксизма слов «социализм» и «коммунизм» вовсе не означает, что для них социализм и коммунизм были явлениями разного порядка. Напротив, в их понимании, в понятиях марксизма, социализм и коммунизм — две стороны одного (пролетарского!) движения, где одна стороны символизирует, означает, революционный подъём классовой борьбы наёмных рабочих, а вторая сторона приобретает большее значение и вес в период «мирного» развития капитализма. Эту диалектику понятий (и терминов), отражающую объективную диалектику классовой борьбы пролетариата за своё социальное освобождение упускать марксистам из виду никак нельзя.
Как известно, буржуазные революции протекали под флагом равенства. На деле же буржуазное равенство предполагало уничтожение сословных привилегий феодального общества, признание самой буржуазии как части низшего, третьего, сословия, равной в правах по отношению к господствовавшим тогда сословиям — феодалам и духовенству. Поэтому, говоря о социализме, Маркс и Энгельс всегда этому буржуазному требованию равенства противопоставляли пролетарское требование равенства как уничтожение самих классов, ведущее к появлению бесклассового общества, или общества социального равенства. С этим они связывали цель и сущность социалистического и коммунистического движения (см., например: там же. С. 427).
Такова краткая история формирования научных взглядов Маркса и Энгельса на социализм и коммунизм. Таково выработанное ими научное понятие о социализме (и коммунизме). На него же они опирались, когда обращались к истории самого социалистического и коммунистического движения, к практике и теории освободительной борьбы пролетариата буржуазного общества, предшествующим им (утопическим) системам «идеального» или «разумного» общества.
Признав, вслед за Марксом и Энгельсом, пролетарскую «природу» всего социалистического и коммунистического движения в целом, а вместе с тем пролетарское «происхождение» не только самого марксизма, но и утопического социализма, отдельно следует сказать об идейной традиции критики частной собственности в сочинениях ряда писателей XVI—XVIII веков.
Эта идейная традиция, объединяющая ряд критиков частной собственности, от Мора до Бабёфа включительно, характеризовалась Марксом и Энгельсом как «грубый, уравнительный коммунизм» или как «аскетически суровый, спартанский коммунизм». Это был «коммунизм» до возникновения социализма и коммунизма.
Генетически социализм (и коммунизм) как таковой есть следствие противоречий капиталистического общества и одновременно он же является разрешением этих противоречий путём борьбы международного рабочего класса за социальное равенство. При этом развитие капитализма, начавшись в XIV—XV веках с развития торгового капитала, протекало постепенно. Его рождению предшествовал в виде эпохи «первоначального накопления капитала» XVI—XVIII веков процесс зарождения капитализма, когда тот, по словам Маркса, находился в «эмбриональном состоянии». Этот период Маркс называл предысторией капитализма (там же. Т. 23. С. 727).
Очевидно, что «предыстории капитализма» могла соответствовать только «предыстория» социализма и коммунизма. Не случайно о наёмных рабочих того времени создатели науки о социализме говорят как о предпролетариате, который находился вне всех официальных связей феодального общества. Эта античастнособственническая идейная традиция «грубо-уравнительного коммунизма» XVI—XVIII веков была, по словам Энгельса, «первой формой проявления нового учения» (там же. Т. 19. С. 191).
Суть нового — социалистического — учения заключалась для Маркса и Энгельса, мы видели, в реализации пролетарского требования равенства, предполагающего уничтожение классов и ведущего к обществу социального (а не формально-правового как в случае с буржуазией) равенства. Проявление этой «сути» социализма Энгельс усматривает и в утопической традиции «грубо-уравнительного коммунизма» XVI—XVIII веков и в сочинениях «великих утопистов».
«С того момента, как выдвигается буржуазное требование уничтожения классовых привилегий, — пишет Энгельс в «Анти-Дюринге», — рядом с ним выступает и пролетарское требование уничтожения самих классов…» (там же. Т. 20. С. 108). А далее, развивая эту мысль и говоря о двояком значении «пролетарского равенства» (когда «оно является просто выражением революционного инстинкта» или «возникает как реакция против буржуазного требования равенства»), Энгельс отмечает, что «в обоих случаях действительное содержание пролетарского требования равенства сводится к требованию уничтожения классов» (там же).
Таким образом, точка зрения Маркса и Энгельса на историю социализма (и коммунизма), социалистическую мысль в том числе, включает в себя следующие принципиальные положения.
1. Признание пролетарской «природы» социализма (и коммунизма) как социального протеста, (практического) движения пролетариата буржуазного общества и его «теоретических представителей» за его социальное освобождение.
2. Определение цели и сущности социализма (и коммунизма) как уничтожения классового общества и достижения общества социального равенства. Поскольку освобождение пролетариата может произойти только как освобождение всего человечества от всякого угнетения и эксплуатации, постольку его «историческая миссия» заключается в уничтожении деления людей на «классы» и в достижении социального равенства «всех и каждого».
3. Оценка «утопического социализма» и собственной теории социализма как двух (гносеологически противоположных, но социально-однородных) видов одного — пролетарского — учения. Только первые пролетарские теоретики, отражавшие положение и интересы промышленных пролетариев в начальный, ещё неразвитый, период борьбы рабочего класса с буржуазией, субъективно продолжали в традиции Просвещения XVIII века мечтать о «разумном» устройстве общества. Это делало их утопистами.
4. Характеристика критики частной собственности в эпоху первоначального накопления капитала как «грубо-уравнительного коммунизма» и в то же время как предыстории социализма.
5. «Сущностными» условиями социального освобождения пролетариата (и всего человечества) признаются: установление диктатуры пролетариата, уничтожение частной собственности, ликвидация социальной противоположности между городом и деревней, между физическим трудом и умственным, социальных различий в положении мужчины и женщины и т. д. Теоретически незрелые, утопические, представления о достижении необходимых условий для освобождения угнетаемых и эксплуатируемых людей, включая пролетариев буржуазного общества, сплошь и рядом (за исключением диктатуры пролетариата) присутствуют не только в сочинениях «родоначальников» социализма, но и представителей «грубо-уравнительного коммунизма» XVI—XVIII веков.
Собственно «марксистское», то есть присущее самим Марксу и Энгельсу, понятие социализма и коммунизма оказалось доступным не всем, а лишь отдельным их ученикам и последователям. Среди последних была, например, Р.Люксембург (1871—1919), которую Ленин относил к числу выдающихся «представителей революционного пролетариата и нефальсифицированного марксизма» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 371).
В 1899 году Люксембург опубликовала направленную против попытки ревизии Бернштейном учения Маркса, во многих отношениях не утерявшую своего значения и сегодня, статью «Социальная реформа или революция». В ней она, в частности, писала: «До Маркса, и совершенно независимо от него, существовало рабочее движение и различные социалистические системы, из которых каждая в своём роде являлась вполне соответствующей условиям своего времени, теоретическим выражением освободительных стремлений рабочего класса … И все эти теории в своё время, при всей их недостаточности, были действительными теориями пролетарской классовой борьбы; это были те гигантские детские сапоги, в которых пролетариат научился шагать по исторической сцене» (Люксембург Р. Социальная реформа или революция. — М., 1959. С. 83—84).
И далее: «Но после того, как развитие самой классовой борьбы и её общественных условий привело к отказу от этих теорий и формулированию принципов научного социализма, после этого не может быть, по крайней мере в Германии, другого социализма, кроме социализма Маркса…» (там же. С. 84).
Нетрудно видеть, что и донаучный, или утопический, социализм, и социалистическую теорию Маркса и Энгельса, Люксембург рассматривает здесь как «теории пролетарской классовой борьбы». Будучи в гносеологическом, теоретико-познавательном, отношении различными, эти теории в социально-классовом отношении как «теории пролетарской классовой борьбы» однородны. Такое понимание социализма Люксембург полностью соответствовало взглядам создателей науки о социализме.
К сожалению, большая часть участников, организованного I Интернационалом и затем, в последнюю треть XIX века, широко разраставшегося социалистического движения, теоретически не были готовы к восприятию выработанного Марксом и Энгельсом понимания пролетарской «природы» социализма и коммунизма. Чаще всего они продолжали находиться под влиянием донаучных, в массовом сознании преобладавших, обыденных представлений о социализме и коммунизме, что обусловлено, прежде всего, постоянным влиянием на рабочее (и социалистическое) движение буржуазной и мелкобуржуазной идеологии.
Рабочий класс буржуазного общества не отделён «китайской стеной» от других классов. Особенно мелкой буржуазии, чьи представители, от мелких собственников до части интеллигенции — буржуазией образованного и уже потому к ней приближенного социального слоя — постоянно пополняют собой ряды пролетариата и участников социалистического движения, что негативно сказывается на психологии и мировоззрении пролетариев и социалистов со стажем.
Кроме того, на сознание рабочего класса той или иной страны заметно влияют её положение на мировом рынке и «общее самочувствие» международного рабочего движения. И то, и другое негативно отразилось, например, на английских наёмных рабочих уже во второй половине XIX века. Весной 1883 года Энгельс писал, что в Англии с тех пор, как прекратил своё существование Интернационал, «нет абсолютно никакого рабочего движения, кроме такого, которое плетётся в хвосте буржуазии, радикалов и ставит себе маленькие цели в пределах капиталистических отношений» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 36. С. 17).
Основную причину такого превращения английских рабочих, игравших революционную роль в первой половине XIX века, Энгельс видел в господствующем положении викторианской Англии на мировом рынке. В письме к А.Бебелю от 30 августа 1883 года он писал: «Ни в коем случае не вздумай поверить, если тебе кто-либо скажет, что в Англии развёртывается подлинное пролетарское движение. Я знаю, что Либкнехт хочет убедить в этом себя и весь мир, но это неверно… настоящее всеобщее рабочее движение возникнет здесь — если не произойдет чего-либо непредвиденного — только тогда, когда рабочие почувствуют, что мировая монополия Англии подорвана. Участие в господстве на мировом рынке было и остаётся экономической основой политической пассивности [Nullitat] английских рабочих. Плетясь в хвосте за буржуазией в деле экономического использования этой монополии, но всё же всегда участвуя в её прибылях, они, естественно, в политическом отношении плетутся в хвосте „великой либеральной партии”» (там же. С. 51—52).
Разумеется, что под влияние буржуазной и мелкобуржуазной идеологии зачастую попадали и те, кто полагал и объявлял себя учениками Маркса и Энгельса, их последователями, результатом чего становилось появление фальсифицированного марксизма, псевдомарксизма, или «марксизма», существенно расходящегося со взглядами основоположников марксизма.
Маркс и особенно Энгельс прилагали много усилий для «марксистского образования» своих учеников, для привития им мировоззренческих принципов материализма и диалектики. Но зачастую это был «сизифов» труд. Щадя самолюбие своего ближайшего окружения, они никогда не вступали с его представителями в публичную полемику, но приватно, в своих письмах, они порой, как это сделал Энгельс в письме Бебелю от 30 апреля 1883 года, чётко формулировали своё мнение на этот счёт.
В нём, отвечая на приглашение Бебеля переселиться из Англии в Германию или Швейцарию для непосредственного участия в практической агитации, Энгельс мотивировал свой отказ следующим образом: «В области практической агитации я сделал бы не больше, чем кто-либо другой, между тем как в области теоретических работ я до сих пор не вижу никого, кто мог бы заменить меня и Маркса. То, что в этом направлении пытались делать более молодые, стоит немногого, а большей частью даже меньше, чем ничего. Каутский — единственный, кто усердно занимается, — вынужден писать для того, чтобы зарабатывать на жизнь, и уж поэтому не в состоянии сделать ничего» (там же. С. 17).
Прорехи в «марксистском образовании» у таких учеников марксизма в последующем нередко оборачивались их отходом от социалистической политики, привнесением ими в рабочее движение мелкобуржуазного мировидения и политической позиции.
Такая судьба постигла того же Каутского, который в годы I мировой войны под воздействием определённых объективных факторов вместе со многими другими вождями II Интернационала ушёл в «ренегаты». Но ещё ранее, в конце XIX века и уже в силу субъективных особенностей своего сознания, склонности к дилетантизму и метафизике* и в силу этого неспособности в должной степени овладеть «методом Маркса»**, Каутский заложил в марксистской литературе совсем немарксистскую традицию в изучении «утопического социализма».

_____
* Маркс в 1881 г. в письме к старшей дочери, Женни Лонге, приватно писал о Каутском так: «Он — посредственный, недалёкий человек, самонадеян (ему всего лишь 26 лет), всезнайка, в известном смысле прилежен, очень много возится со статистикой, но толку от этого мало; принадлежит от природы к племени филистеров, впрочем, в своём роде — порядочный человек; я, по возможности, сплавляю его другу Энгельсу» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 35. С. 146).
 
** С.Брайович, автор обстоятельного исследования о Каутском, на целом ряде примеров показал, что «марксистская теория никогда не была понята им во всей её целостности и во всей глубине» и что он, между прочим, «не проводил со всей чёткостью различия между утопическим и научным социализмом» (Брайович С.М. Карл Каутский — эволюция его воззрений. — М., 1982. С. 27, 123).

Начав интересоваться историей социалистической (и коммунистической) мысли в конце 80-х годов XIX века, когда, по словам Энгельса, «говорить о марксистской исторической школе было бы во всяком случае весьма преждевременно» (там же. Т. 36. С. 181), и задумав подготовить четырёхтомное издание по истории социализма от его возникновения до I Интернационала включительно, Каутский ещё при жизни Энгельса выступил с претензией на создание общей истории социализма и коммунизма.
При этом, чувствуя, но, видимо, до конца не понимая, отличие своей теоретической позиции от «точки зрения» Маркса и Энгельса, Каутский затеял эту работу «за спиной» Энгельса и втайне от него. Пригласив к этой работе Бернштейна, Гуго и Лафарга, Каутский не счёл нужным обратиться к тому, учеником которого себя называл. К тому, кто с 40-х годов XIX века участвовал в социалистическом движении, был вместе с Марксом основателем науки об обществе и социализме и автором работы «Развитие социализма от утопии к науке».
Понятно, что марксистская история социализма и коммунизма должна всецело стоять на «точке зрения» Маркса и Энгельса, руководствоваться их методом исследования и ими высказанными суждениями по данной теме. Но Каутский к этому был не готов.
Его отступление от марксизма заключалось уже в том, что, не сумев овладеть диалектико-материалистическим методом Маркса и Энгельса, он оказался далёк от воззрения основателей марксизма на сущность социализма и коммунизма как общественно-политического движения промышленного пролетариата, порождаемого крупным машинным производством. В своей работе над историей социализма (и коммунизма) Каутский фактически оказался близок к «донаучной» (абстрактно-догматической) точке зрения, видевший «сущность» коммунизма только в требовании уничтожения частной собственности.
Выпустив две части первого тома под названием «Предшественники новейшего социализма», где учения мыслителей от Платона до Мора им рассматривались как разновидности «коммунизма», где говорилось о «средневековом пролетариате», а «Утопия» Мора вообще была отнесена к «вполне современному» коммунизму, Каутский весной 1895 года отправил эту книгу Энгельсу. Одновременно с этим, осознав, по всей вероятности, к тому времени как всю сложность затеянного им проекта, так и свою неготовность к его реализации, он сделал Энгельсу запоздалое предложение принять участие в дальнейшей работе над «Историей социализма в отдельных очерках».
В письме от 21 мая 1895 года, за 2,5 месяца до своей кончины, Энгельс, указав на допущенные Каутским теоретически ошибки, посоветовал ему не бросать начатое дело и, доработав, подготовить к изданию новое сочинение. Однако Каутский не последовал совету Энгельса, бросил начатое им дело, а «Предшественники новейшего социализма» со всеми совершёнными в этой работе ошибками с согласия Каутского стали переводиться на разные языки и повсеместно восприниматься как произведение «классического марксизма». Такому восприятию этой работы способствовало то, что после смерти Энгельса Каутский опубликовал письмо к нему умершего основателя марксизма от 21 мая не целиком, а частично, опустив невыгодные для него и его работы фрагменты*.
«Предшественники новейшего социализма», которые дважды издавались на русском языке (1901 и 1918 гг.), надолго оказали пагубное влияние на советских историков, оказавшихся в зависимости от немарксистской методологии Каутского.
Теоретическое «наследие» Каутского, так и не преодолев его полностью, трудно изживал академик В.П.Волгин, ставший основателем в СССР «школы» по изучению истории социалистической мысли. Подобно Каутскому, Волгин много лет соглашался признавать любую критику частной собственности в качестве «коммунистической» и потому его история социалистических идей, как и у домарксовских социалистов и коммунистов, начиналась с Платона.
Позже, ища выход из логических противоречий, которые неизбежно возникали при таком понимании сущности социализма и коммунизма, соотнесённым со всей совокупностью суждений Маркса и Энгельса на этот счёт, он предложил считать родоначальником утопического социализма (и коммунизма) Т.Мора. Но полностью перейти на «точку зрения» основателей марксизма и признать пролетарскую «природу» социализма и коммунизма как такового, включая донаучные теории социализма, ему так и не удалось. Нужно сказать, что этому мешала и существовавшая тогда официальная, руководством страны разделявшаяся, версия о существовании непролетарского «социализма» в развивающихся странах Азии и Африки.
Необходимость преодоления «наследия» Каутского в виде признания всякой критики частной собственности как разновидности «коммунизма» породила в 1960-е — 80-е годы целую дискуссию историков общественной мысли о критериях «утопического социализма», о том, что его объединяло и разъединяло с учением Маркса и Энгельса. При этом все участники той дискуссии стремились при обосновании своей позиции опереться на авторитет Маркса, Энгельса и Ленина, в результате чего возникала картина, будто основатели марксизма одновременно придерживались разных точек зрения на социализм и его историю.
Понятно, что такая картина возникала вследствие ложного понимания и фальсификации «точки зрения» Маркса и Энгельса, её неадекватной интерпретации. Почти все участники той дискуссии, за исключением А.Володина (см.: Володин А.И. Утопия и история. — М., 1976) и автора этих строк, не решились признать «пролетарское происхождение» утопического социализма и, тем самым, остаться на точке зрения Маркса и Энгельса. Всё это в теоретическом отношении выдвигало тогда на первый план постановку и решение задачи реконструкции диалектико-материалистического, «рассеянного» в виде отдельных суждений по разным сочинениям, воззрения Маркса и Энгельса на социализм (и коммунизм), а также очищения его от всевозможных, десятилетиями наслаивавшихся поверх него, ложных интерпретаций.
Сегодня, когда социализм вновь приобретает привлекательность для широких кругов россиян, проблема усвоения точки зрения Маркса и Энгельса на пролетарскую природу социалистической, в том числе утопической, мысли позволяет точнее определить ту социальную базу, на которую целесообразно опираться в борьбе за возрождение социалистического созидания.

____
* Впервые свет на всю неприличную со стороны Каутского историю, связанную с его проектом написания общей истории социализма (и коммунизма), на отношения между ним и Энгельсом в этой связи, а также фрагментарной публикацией письма Энгельса от 21 мая 1895 г., пролил советский историк А.Штекли, автор книг о Море и Мюнцере в серии «ЖЗЛ», в статье «Энгельс и издание „Истории социализма в отдельных очерках”», опубликованной в сборнике «История социалистических учений» (М., 1981).