Мягко говоря: срежессированная ложь

Рецензия

Фильм Никиты Михалкова «Предстояние» — фильм подленький. Именно в этом — его главная суть. Нашу священную Великую Отечественную войну создатели фильма своими дорогостоящими усилиями (бюджет фильма, по разным данным, опубликованным в прессе, составляет от 40 до 55 млн. долл.) превратили в непонятную бессмысленную бойню советских людей советскими же людьми. Немцы в войне появляются эпизодически. И складывается впечатление, что убивают советские люди друг друга: умышленно или же случайно, просто из-за русского бардака. А немцы, как действующие лица в фильме, появляются с авторской целью выявить никчёмность советских людей. 

Вот по теленовостям передают горькое сообщение: вандалы осквернили могилу Неизвестного солдата, подожгли венок у Вечного огня. Подлецов ищут. Но эти мерзавцы, в сущности, мелкая шпана в сравнении с главными осквернителями памяти павших и вандалами: властями, объявляющими Главнокомандующего Победы преступником, с позволения сказать, режиссёрами, снимающими лживые фильмы, не имеющие к действительности никакого отношения. Именно они — главные вандалы, осквернители памяти. Именно они — фальсификаторы истории. Увидев подобные «кины», обыватель проникается ненавистью и презрением к советским солдатам. Какие им венки-памятники? Сжечь к чёртовой матери, сравнять с землёй!

Ссылки режиссёра на условность и большую степень допустимости художественного произведения в данном конкретном случае не уместны. Потому что уровень увиденного вообще не позволяет говорить о какой бы то ни было художественности. В фильме собран такой набор кинобанальностей, столько цитат из других фильмов, продемонстрирована такая затянутость и нудность, что досидеть до конца может или терпеливый человек, или лютый ненавистник нашего народа и страны, потому что все советские люди в фильме (кроме двух персонажей, нетрудно догадаться, каких, если знать, что в фильме снималась помимо самого Михалкова и его дочь) — подлецы, даже дети — доносчики, служащие — идиоты, неумехи, сквернословы. Так что врагу смотреть, какими своих соотечественников выводит «икона православия» — Никита Михалков, — сплошное удовольствие.

Поразительно, как неудачны комбинированные съёмки, как грубо смонтированы кадры. Смотришь советские фильмы на исторические темы, снятые при иных, гораздо более скромных технических условиях, при несравнимых бюджетах — как достоверно и значительно, как красиво и отточено с художественной точки зрения! И как проигрывает даже чисто технически фильм Михалкова этим «старым» лентам. Декорации военной Москвы, на фоне которых туда-сюда ездит военная техника, производят полное впечатление декораций, которыми изобиловали провинциальные фотоателье: вот гора, вот чабан в папахе, вот отверстие для лица. Сунул туда лицо — ты на горной вершине. «Привет из Крыма!». Или вот ракета на старте, улыбающийся космонавт, выглядывающий из иллюминатора — вы!

При просмотре самого высокобюджетного российского фильма не покидает ощущение, что актёры сунули свои головы в такие декорации. На фоне войнушки снимается семейство Михалковых.

Так и хочется в этой связи спросить: где деньги, Зин? Где годы работы и вбуханные миллионы? Они в фильме не видны! Конечно, годы, растранжиренные на создание этого фильма — личная собственность Михалкова, но деньги-то — наши, налогоплательшиков, чьих отцов и дедов оскверняет режиссёр.

Смотрела я фильм в Доме кино. Представлять картину вышел сам режиссёр, который выразил пожелание, чтобы разговор о фильме не сводился к обсуждению его семьи. Это хороший призыв. Но на такое обсуждение именно сам Никита Сергеевич провоцирует.

Один из двух положительных персонажей — это героиня фильма Надя. И в жизни — Надя. Дочь и Михалкова, и главного героя фильма. Надю окружают «стукачи». Как, например, её подруга по пионерлагерю, пишущая на неё донос. Вокруг Нади все — трусы, как пионервожатый, который обмочился, когда в лагерь приехал особист — друг семьи, стремившийся спасти благородную Надю, вынужденную сменить фамилию арестованного отца. Девочка открывается своей подруге, что она — вот кто. А подруга от своего физиологического отца отказалась, поэтому пишет донос на честную принципиальную Надю.

Никита Михалков и в жизни, и в кино очень любит дочь. Это похвально. И ради неё готов переубивать всех — это в фильме. Но фильм настолько близок семье режиссёра, что это его желание, видимо, вполне реально. И это — не похвально.

Когда грянула война, повзрослевшая Надя работает в пионерском лагере. Начинается эвакуация, которая похожа на бегство стада баранов: никто ничего не организует, все спасают свою шкуру. Кроме благородной Нади, которая, оказавшись на барже, помогает раненым, даёт пить, откликаясь на зов страждущих, — одна-единственная. Но эта девочка — смерть, как мы увидим.

Баржу потопили немецкие лётчики. Надя с солдатом, которого она поила водой на барже и который оказался священником, спасается, ухватившись за мину, на которой оба и плывут. И с помощью молитвы спасаются от немецких лётчиков, расстреливающих всех, оставшихся в живых. Священник Надю тут же в воде окрестил. Сам утонул.

Мимо Нади, плывущей на мине, идёт советское судно, девочка зовёт на помощь. Но экипаж, переругиваясь, решает, что спасать не будут, так как везут важный груз — партархив. К счастью, показался берег, Надя уцелела, мина уплыла. Судно идёт обратным курсом. И отпущенная Надей мина взрывает этих подлецов, не оказавших девочке помощь.

Об этом тоже сказал на представлении фильма Михалков: дескать, фильм очень сложен, многослоен, там метафизики — тьмуща тьма. (При чём тут метафизика, сказать трудно. Красивое слово, не поспоришь). И всё, продолжал режиссёр, взаимосвязано (но взаимосвязано-то, к сведению дворянства, в диалектике): если вы погнали маленькую девочку с порога, то потом не удивляйтесь расплате. Я подумала, что мина — порог и есть.

Но взорванного из-за неоказания помощи Наде корабля с людьми и партархивом папе-режиссёру мало. (Пасквиль на наших бойцов, которые ценой своей жизни приходили на помощь даже детям врагов. А уж проплыть мимо девочки ради партархива… Как надо ненавидеть своих сограждан, чтобы сочинить такой навет!).

Так вот, спасшаяся Надя идёт на фронт, в одной из деревень она сталкивается с немецким солдатом, от которого бежит, стучит в пару домов. Никто не открывает. Она очень умно забегает в сарай — в замкнутое пространство, в ловушку, собственно. Ну и немец, не будь дурак — за ней.

Через некоторое время в сарай в поисках своих коллег по убийствам советских людей заходит другой немец. Видит страшную картину: двое немцев убиты, видимо, заколоты вилами. Немец перепуган. Надя с какой-то тёткой, оказавшейся в сарае, убегает на гору за селом, откуда они наблюдают, как приехали каратели (вот как оперативно и слаженно действуют фашисты, в отличие от советских, которые во всём — стадо баранов: что военные, что гражданские). Каратели кричат: кто убил немцев? Жители: не мы! Наивная и чистая Надя, видя, сколько людей согнали, изумляется, мол, неужели в деревне жили люди? Мне же никто не открыл, я думала, дома пустуют. Мол, их из-за меня убьют, я пойду — признаюсь. Бывалая тётка решительно заявляет, дескать, они тебе не открыли — так им и надо. А если ты спаслась, значит, время не пришло, Он тебя ещё не призывает.

Жителей (среди них дети, старики и женщины), которым время аккурат пришло и которых уже Он (знамо дело, бог) призывает, согнали в сарай, сожгли. Вот так: если вы не открыли девочке (а девочке хорошо за 20), то не удивляйтесь, если возмездие вас настигнет.

За дочу — несколько сотен невинных людей готов расстрелять любящий папа. Мало того, что это клевета на советских людей, которые спасали даже наших солдат, пряча их на чердаках, в подвалах, за что их самих расстреливали немцы. Простой вопрос великому кинодеятелю: ныне в России — время фашистов и бандитов. И вот я, не маленькая уже девочка, пойду стучать в дверь дачи Никиты Михалкова, звонить в домофон, крича, мол, пустите, за мной вооружённый бандит, какой-нибудь Евсюков гонится. Откроет мне Михалков? Кто знает, где обитает режиссёр, проведите эксперимент на всеотзывчивость его души. Или всё это только на нашу долю, а святого семейства не касаемо?

А «метафизика-то» уж больно проста: живущий во все времена как у Христа за пазухой Никита Михалков, не ведавший в жизни горя-печали, оградивший от них и дочь, хочет «сделать себе некрасиво» понарошку. И напридумывал своей Наде «испытаний». Ужаснулся им, да и переубивал всех, кто виноват, по его папиному мнению.

И в этом выдуманном эпизоде немцы убивают в ответ на смерть их солдата! Они мстят. Они не инициаторы смерти, а только отвечают, почти по писанию: «око за око». Пусть неравным количеством убитых, но только отвечают!

Как и в эпизоде с потопленной советской баржей. Она плывёт, на ней раненые, гражданское население, ангел во плоти Надя, утоляющая жажду страждущих. Немецкие лётчики совершают в этом районе учебные полёты. Пикируют над баржей, входят в соблазн расстрелять удобную мишень, но соблазну не поддаются. Так как на барже — флаг Красного креста! Призывают друг друга соблюдать международную конвенцию. То есть воюют по правилам.

Но хулиганят. Один из немцев стягивает штаны, свешивает детали тела с самолёта, испражняется. Хамство, конечно. Но не стреляет же!

Раненый советский боец, видя такое непотребство, стреляет в оголённую мишень из ракетницы, убивает. Крики фашистских лётчиков: «Вилли убили!». Мщение за смерть друга — расстрел баржи. Ну а потом — заметание следов: всех, и бултыхающихся в воде, порешили. Да, жестоко. Но в ответ!

Призыв: да пусть на тебя, извините, на...рут, главное — быть живу.

Сюжеты затянуты, это многократно звучало в кинокритике, потому что нельзя не критиковать тягомотные подводные съёмки тонущих, их одежды, имитации отчаянных бултыханий…

Да, расстреляли гитлеровцы. Но спровоцировал их советский воин. Он и виноват, немцы-то вон от конвенции — ни-ни. Фильм о войне, но фашисты — словно случайно заброшенные пара человек: три лётчика, десяток карателей, приехавших отомстить за смерть своих. Какие там армады фашистских дивизий, вооружённые не кинокамерами, а с десятками тысяч танков, боевых самолётов и орудий! Да могли ли они вообще, воющие по правилам и по конвенции, убить почти 20 миллионов только мирных советских людей?! Вернее, по фильму Михалкова, не людей, а доносчиков, подлецов, трусов, мерзавцев. Конечно, нет! Гораздо больше гибнет от рук своих, а приписываются жертвы войны благородным, воюющим согласно конвенциям, фашистам. К тому же они — орудие господне, приходящие в то время, когда бог призывает, чтобы выступить карающим мечом.

Вот советские сапёры минируют мост, по которому эвакуируется мирное население, везут раненых. Лазящие под опорами моста солдаты заглядывают под юбки идущих по мосту женщин. У них задание — взорвать ровно в три часа. По сигналу красного флажка. И когда полон мост людей, из-за головотяпства солдата с флажком, случайно махнувшего им, другой боец взрывает мост, сотни людей гибнут бессмысленно, и по замыслу режиссёра — ещё и беспощадно: показывают, как они опять-таки тонут. Жестокость ради жестокости.

Надя в конце фильма оголилась перед умирающим в страшных муках бойцом, у которого «посмотреть на сиськи» — было последним желанием.

Отвратительны кадры расстрела в бараке осуждённых по политическим статьям узников, собранных всем скопом. Их в связи с оперативной обстановкой, то есть началом войны, решено расстрелять, как неблагонадёжных. Подогнали машину-пулемет, изрешетили барак с запертыми людьми. Конечно, фильм не исторический. Подтверждений такого зверства не найдёте. Но зачем ссылаться и здесь на художественность? В чём необходимость придумывать и изображать такие зверства? В чём соль и задумка попрания всех законов: человеческих, православных, уголовных?

А вот эпизод из жизни: стою на Садовой-Кудринской в районе Площади Восстания у тогда ещё действующего светофора. Машинам, идущим с улицы на кольцо, поворот только направо. Гаишник, будка. Налево запрещено категорически — кольцо! Вдруг едет джип, мигает — поворот налево. Гаишник подходит к автомобилю, затемнённое стекло опускается — явление народу. Оскароносец и пальмовуюветвьпросец собственной персоной протягивает руку гаишнику. Тот пожимает, светофор (регулируемый в том числе и из будки) зажигает красный для кольца. Поток машин останавливается. Никита поворачивает налево…

Тот самый закон, что как дышло. Куда Никите надо, туда и повернёт. Вот где попрание! Ну а о том, что в этот момент остановились сотни машин по прихоти искрестившегося, измолившегося имперца, сколько в совокупности времени потеряно людьми — речи нет! Ради экономии пяти минут для Никиты, не желающего объехать (где положено), дорогими россиянами потеряны сотни часов. Православие, самодержавие, народность в действии! Когда едут дворяне, быдло пусть пропускает.

Михалков посетовал на представлении картины, что зритель не умеет работать в кино, разучился понимать, требует: «Сделайте мне красиво». А кассовые фильмы не являются, де, художественными произведениями. А «Летят журавли» не вспомнить ли? Был ли кассовым фильм «Баллада о солдате»? Где тоже не целованный юнец встречается с девушкой в вагоне. Но ни на какие детали её тела с его стороны не было покушений. Это о войне фильмы. И предательство, и героизм, и неорганизованность показаны, но это — не клевета на свою историю, это именно показ трагичности и из-за молодости и неопытности солдат, и из-за неорганизованности первых дней войны, начавшейся вероломно. Для раскрытия трагичности не понадобилось ни вспоротых животов, ни раздробленных костей. Миллионы людей смотрели эти фильмы по несколько раз, фильмы поныне востребованы.

При обилии крови, костей и кишок, фильм производит впечатление компьютерной игры — не трогает! Не заставляет ужаснуться или восхититься, а лишь вызывает омерзение такой позицией — оплёвыванием нашей истории, наших огромных жертв, обелением фашистов. Не понятно, кто вообще с нами воевал? Во всяком случае, не ревнители конвенций.

Режиссёр упирает на художественность. Но фильм — откровенный политический заказ. Якобы роль Сталина, которого бравый комдив Котов-Михалков утыкает лицом в торт, режиссёр предлагал играть Николаю Губенко. И это предложение носило отнюдь не эстетический характер (конечно, Губенко действительно бы блестяще сыграл любую роль, за которую бы взялся), а именно политический: известный своей патриотической позицией и святым отношением к стране, её героическим и трагическим страницам большой русский художник Губенко десакрализировал бы Сталина в глазах даже самых преданных сталинистов. В свою мерзость Михалков хотел втащить и порядочных людей.

Именно такие праведники орут: «О мёртвых либо хорошо, либо ничего».

Но он именно о мёртвых, о погибших не просто плохо сказал, но и показал так грязно, что сам превратился в кого — судить зрителям, если они захотят смотреть это.

На мой взгляд, обсуждать художественность «Предстояния» также уместно, как, говоря о действиях Чикатило, рассуждать о его костюме и находить изящным его ношение шляпы.

Е.Ф.Фёдорова.